Вступление.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I. Рождение и крестины. Семья. Дивное знамение. Исполнение пророчества. Неизлечимая болезнь. Ранний “затвор”. Явление преподобного Тихона Калужского. Под Божьим престолом. Утопленница. Жизнь в доме Антона Семеновича. Первые признаки прозорливости. Дивный батюшка. Царица Небесная. Неудавшаяся операция. Скорбная молитва ко Владычице.

II. Летаргический сон. В раю и в аду. Обетование Царицы Небесной. Пробуждение. В молитвах ко Владычице. Юная помощница. Со сверстниками. Постижение Небесного Устава. Первые исцеления. Начало войны. Обреченная на смерть. Явление Царицы Небесной. Мать Наталья. Жизнь в доме инокини.

III. Постриг в послушницы. Поездка к преподобному Сергию. Царица Небесная помогает выучить Пасхальный канон. В больнице. Горькие месяцы в Серпухове. Возвращение в Тёмкино. Смерть матери Натальи. Предупреждение Царицы Небесной. Лютая болезнь. Монашеский постриг. Явление Царицы Небесной. Принятие схимы. Владычица избирает схимонахиню Макарию на подвиг. Юрий Гагарин.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. Паломничество к схимонахине Макарий. Прием посетителей. Советы Матушки. О ее лечении святыми водой и маслом. Вопросы посетителей и ответы старицы. О загробной жизни; о праведниках; о наших днях; о колдунах и их чарах; о бесплотных духах.

II. О благодатных дарах, которых удостоилась схимонахиня Макария. О премудрости, о смирении и смиренномудрии; о даре слез; о прозорливости. Сила ее благословения. О силе молитв схимонахини Макарии; примеры чудесного действия ее молитвы. О ее явлениях во сне. О народной любви к схимонахине Макарии.

III. Трудный подвигматушки Макарии. Сутки без сна; Матушка принимает на себя чужие болезни. Пример терпения.

IV. О Москве. Неустанные молитвы за Россию.Пророчество о России.

V. О суточном круге обязанностей подвижницы: освящение воды имасла. О несении своего жизненного креста.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I. Посещение Матери Божией. О первых Ее явлениях. Неизреченный аромат. О внешнем виде и одеждах Царицы Небесной. Как часто и сколь долго бывала Владычица. О чем Она говорила со схимонахиней Макарией; о чем Матушка вопрошала Владычицу. Матерь Божия о грядущем России. В послушании у Царицы Небесной.

II. О чудном видении соседке. О посещении небожителями. О небесной лестнице. Оявлениях Макария Египетского. О явлении преп. Серафима Саровского.

III. О явлении схимонахине Макарии Божественного Света.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I. Об искушениях, постигших Матушку: о грабителях; о цыганах; о разбойниках; о приходах князя бесовского.

II. Чародеи ополчаются на схимонахиню. Месть дьявольская.Смертная болезнь.

III. Ее домашние. Предупреждение Владычицы о возможной беде. Лукавая прислужница; мрачные предчувствия. Бесплотные духи поселяются в доме; о их внешности и проделках.

IV. Еще одна колдунья. Защита Царицы Небесной.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

I. Знакомство с о. Михаилом. Благодатный батюшка. Усиленные молитвы за схимонахиню. Поездка к Матушке. Молитвенное общение подвижников. Нас преследует неудача. Сила молитвы о. Михаила и исцеление Матушки.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

I. “Никакой пророк не принимается в своем отечестве”. “Cей дом благодатный”. Горестное матушкино житье.

II. Скудная пища схимонахини; Господь освящает ее сухарики. Немилоcтивые “хожалки”.

III. Смиренное несение креста. “Болезнь выше затвора”. Чужие по духу люди. Радостьвстречи с духовенством.“Мне осталосьжить совсем недолго”. “Скоро меня все оставят”.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

I. “Я тебя никогда не отпихну”. Мои первые поездки к Матушке. Беседы со старицей. “Я тебя благословляю каждый день”.

II. Советы старицы.

III. Слова моих прошений. Ангел помогает в чтении Евангелия. Бесовские нападения. Чудное видение. Благодатное посещение по молитвам Матушки. Горькие пророчества.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

I. Пророческий сон Галины. Пророческие слова и сон схиархимандрита Макария.

II. Стройка. “Им руководит бес”. Завещание Матушки. “А змея в доме осталась”. Молитва за обидчиков. Нежданный затвор.

III. Еще один пророческий сон. “По плодам их узнаете их”. Последнее горькое свидание с Матушкой. Девятичастная просфора.

IV. Прощение и похороны.

V.  Посмертные видения.

VI. Предсказания.

VП. Письма и воспоминания о схимонахине Макарии.

Заключение.

Примечания.

Молитва к праведной Макарии.

Дом  в  котором  жила  матушка  Макария.

Могила матушки Макарии.
 
 
 

      К схимонахине Макарии впервые приехал я в Прощеное воскресенье 1985 года. С той памятной для меня встречи на протяжении последующих лет я нахожусь под самым глубоким впечатлением от ее удивительной прозорливости и необычайной силы молитвы. У Господа и Божией Матери могла она, как я верил, вымолить всё, о чем бы ни просила. Тогда мне было трудно поверить, что я не только видел, но и говорил с человеком святым, прожившим удивительно тяжелую по выпавшим на ее долю испытаниям жизнь. Видел такую великую подвижницу, о которой мог лишь прежде прочитать в житиях святых.
      В наше рациональное время жития древних святых многими воспринимаются как полулегендарные. А между тем живые рассказы о недавно почивших или ныне здравствующих праведниках, с одной стороны, являются знамением православной веры, а с другой — духовно укрепляют верующих людей. Они служат яркими примерами для подражания и напоминают всем нам, что дело спасения души хоть и многотрудное, но реальное и сегодня. Духовный подвиг схимонахини Макарии в этом смысле может стать ценным примером для подражания, поскольку она являет собой удивительно яркую личность на нашем духовном небосклоне...
      Не раз пытался я расспросить о жизненном пути Матушки людей, которые много лет не только знали, но и пользовались ее гостеприимством, духовной и материальной поддержкой. Но никто из них, к. сожалению, так и не смог рассказать что-либо существенное о подвижнице. Думалось часто: нельзя допустить, чтобы этот великий пример подражания Христу остался в забвении; как сделать его достоянием гласности не только
в России, но и за пределами нашего Отечества? А может быть, попытаться составить жизнеописание этой Божией избранницы нашего Отечества?
      В молитвах я стал просить Царицу Небесную, чтобы Она благословила Матушку поведать о своей жизни, так как знал, что подвижница все делает только с благословения Владычицы. По-видимому, молитва эта была Ею услышана, и Матушка сама вдруг стала рассказывать отдельные эпизоды своей жизни, а я сначала по памяти, а вскоре и дословно принялся записывать все сказанное ею. По необъяснимой для меня причине мне посчастливилось в течение многих месяцев быть не только собеседником, но и духовно близким ей человеком, с кем она могла говорить о самом для нее сокровенном. Так за восемь лет накопилось много записей, из которых и составилось это жизнеописание.
      Но прежде чем приступить к его изложению, я счел необходимым получить на это благословение у духовно близкого схимонахине Макарии человека — протоиерея Михаила. Духовно поддержал меня и благословил издать книгу о схимонахине Макарии и архимандрит Гермоген, глубоко почитавший старицу.
      Настоящая работа не претендует на исчерпывающую полноту, а является попыткой исполнить христианский долг и поведать людям об их выдающейся современнице. Основной задачей этой книги было собрать воедино все самое ценное, что удалось услышать от Матушки, и донести до читателя не только ее живую речь, но и образ. Образ человека, жившего среди нас и подражавшего Тому, Кто “душу свою отдал для искупления многих”/Мк-10,45/.
 
 

      Схимонахиня Макария родилась 11 июня 1926 года, в день Отдания Пасхи, когда Церковь празднует икону Божией Матери “Споручница грешных” и вспоминает деву-мученицу Феодосию. Родители ее, пятидесятилетние Михаил Артемович и Феодосия Никифоровна Артемьевы, жили в деревне Карпове Вяземского уезда Смоленской губернии.
      На второй день после рождения, в праздник Вознесения Господня, ее вместе с братом-близнецом решено было крестить. В самый день рождения девочки ее будущей крестной, монахине Евдокии, жившей в селе Булгакове, где раньше находилась же некая Скорбященская община, было видение, из которого следовало, что крестить новорожденную девочку нужно только в церкви великомученика Георгия, что в селе Кулиши. Идти же туда следовало пешком, неся младенца на руках.
Егорьевский храм, как его называли местные жители, был большим и красивым. Рядом с ним стояла часовня, а вблизи протекала никогда не замерзающая река.
      Настоятелем храма служил тогда иеромонах Василий, человек глубоко духовный, имевший дар прозорливости и среди жителей окрестных деревень и сел славившийся исцелением душевных и телесных недугов. Он хорошо знал семью Артемьевых и не раз бывал в их доме.
      “Когда нас принесли крестить, — рассказывала Матушка, — брат был очень слабый. Священник сказал: “Сначала окрестим мальчика, потом девочку”. Отец Василий поторапливал пономаря: “Давай, давай скорее, мальчик умереть может”. И действительно, как только младенца Ивана окрестили, он умер. Затем отец Василий крестил девочку и нарек ей имя Феодосия, что значит “Богом данная”. Вынимая ребенка из купели и подавая ее крестной матери на пеленку, он сказал: “Девочка хорошая, жить будет, а ходить не будет”.
      Семья Артемьевых была самой большой в округе: родители, четверо сыновей с женами и детишками, шесть дочерей, одна из которых была замужем, — всего двадцать человек. Жили они в ту пору все вместе в маленьком домике, который ни расширять, ни перестраивать не разрешалось. В доме было очень тесно: и посидеть негде, и прилечь негде. “Младенцы плачут, детишки побольше что-то лопочут. Маленькие большим спать не дают, те, кто побольше, плачут, как маленькие. Двадцать человек, а жили как двое, ничего лишнего, только молитва”, — вспоминала матушка Макария.
      Глава большого семейства Михаил Артемович был тогда старшим рабочим на железной дороге. А в молодости, как только женился, работал в бараночной, пек баранки. Его отец Артем в 1890-е годы получил подряд на строительство церкви в соседнем селе Тёмкино. Михаил также в свободное от работы время трудился на этой стройке: подносил кирпичи, мял глину. Феодосия Никифоровна работала вместе с мужем на железной дороге. Кроме того, она занималась портняжным делом, шила одеяла, ткала холсты, и в дом к ней приходило с заказами много людей.
      В былые времена в русских семьях маленькие дети спали в деревянной люльке, похожей на корытце, которое подвешивалось на веревках за четыре угла к концу гибкой палки — лучку. Эта люлька покрывалась сверху пологом. Когда маленькая Феодосия еще лежала в люльке, с полудня до трех часов дня на лучке загоралась свечка. Откуда она бралась — никто не видел и не знал, “Девки, девки, смотрите, опять свечка горит, — удивлялись невестки, — знать, девочка не простая”. “У тебя с этим ребенком что-нибудь будет, — говорили они Феодосии Никифоровне, — и у нас дети есть,что же у них лампадки не горят, дети ведь все одинаковые”.
      Между тем, девочка быстро росла, не отставая от своих ровесников. “Я рано пошла, была бойкая, все кричала, как было не по мне. Речистая была, лопочу что-нибудь”, — вспоминая, рассказывала Матушка. Мать звали Феодосией и младшую дочку тоже Феодосией, и чтобы их различить, девочку стали любовно называть Феёнушкой.
      Как-то раз пришла к матери за сшитым одеялом старуха-заказчица. Глядя на Феодосию, она удивленно произнесла: “Какая маленькая, а уже ходит”, — и затем погладила ее по спинке. Тут же у девочки подогнулись коленки, и она упала. “Что ты не встаешь, что не ходишь?” — спросила ее мать, подойдя к лежащей на полу Феодосии. “Как же я буду ходить, я ж коленочки не могу разогнуть”, — отвечала девочка. С того времени у нее заболели ноги: день она ходила, а на другой ее одолевал недуг, случались припадки, длившиеся до четырех часов кряду. Она падала на пол и не могла встать. Несчастные родители возили ребенка к докторам, но лечение результатов не давало, и больной ребенок становился обузой для большой семьи.
      Все работы по дому в семье Артемьевых лежали на невестках: они следили за чистотой, готовили еду. Те, кто кухарил, всегда недосыпали. Вставать приходилось в половине четвертого ночи, чтобы успеть приготовить пищу и накормить всех: кого перед работой, кого перед учебой. Еду готовили трижды в день. Утром — два больших котла: один с супом, другой со щами. В завтрак, обед и ужин за стол садились по очереди: сначала ел отец, четверо сыновей и невестки, затем садилась мать и все дочери, и после всех кормили маленьких. В доме было сытно, на стол ставили одну на всех большую чашку с супом или щами, и из нее все черпали своими ложками.
      Феодосии же места за столом не находилось, и вспоминали о ней в последнюю минуту. Больная и голодная девочка ползала под столом и рада была найденной корочке хлеба, оброненной кем-то. “Они меня не жалели и кормить не хотели, чтоб я умерла. До того меня сморили, что я еле ползала, не знаю, как жива осталась”, — вспоминала Матушка. Ей не было еще и двух лет, когда, голодная, она полезла в чугунок, чтобы найти поесть что-нибудь, но опрокинула его на себя, а там был кипяток. В другой раз хотела достать из чугунка картошку, сунула руки в горячую воду и обварила их.
      Домашние не раз говорили девочке: “Хоть бы тебя Господь прибрал”. “Ну что ты сидишь в уголке?” — бывало спросит ее мать. “Мамочка, у меня теперь ножки не выпрямляются”, — отвечала ей девочка. До трех лет она хоть и плохо, но все же ходила, а когда чувствовала, чтоне могла стоять, тогда за стену держалась. А с трех лет, по словам Матушки, она не ходила “ни капли”.
      И последующие обращения к докторам никаких результатов не давали. Последней надеждой оставались столичные медики. “Я просила врачей: “Вы мне полечите ножки, чтобы я пошла. Что же вы не лечите?” Они меня на руках носили и говорили с жалостью: “Феёнушка, какая ты хорошая девочка, только ножки у тебя не ходят”.
      Испытав, казалось, все возможности вылечить Феодосию, родители повезли девочку к отцу Василию, который ее в свое время крестил и произнес о ней пророчество, что ходить она не будет. “Поздно приехали, — горестно сказал он. — Если бы привезли девочку ко мне сразу, тогда можно было бы ее вылечить”. Он говорил о духовном лечении, но в происшедшем усмотрел особый Божий промысел о Феодосии. К тому времени ноги у нее перестали разгибаться совсем, и она уже никогда больше в своей жизни не встала на них.
      Когда семья Артемьевых укладывалась спать в своем тесном домишке, почти все постели стелили на полу, а место больной девочки было под кроватью. Там она теперь не только спала, но и проводила большую часть дня. “Я только под кроватью и сидела, — рассказывала Матушка, — мне никуда выйти не давали. То ребятишки обидят меня, то большие, мать иногда наподдаст: “Уползай с дороги”. А мне обидно, ведь не просидишь под кроватью все время”.
      Когда приходил с работы отец, он вытаскивал дочку из-под кровати и выносил ее в сад, где росли клубника, яблоки и сливы, и угощал фруктами. “Я часто плакала горькими слезами, просила у него конфеточек, — вспоминала Матушка. — Отец скажет: “У меня денежек нет”.
      А девки получают?! А девки ребятишкам то пеленочки купят, то еще что.
      — Ну, папочка, родненький, — соглашалась девочка, — я утру слезки, не буду плакать. А ты детишек возьми из люльки, меня положи туда немножко полежать, я же больная.
      Побыть в люльке было большим утешением для девочки, которая в своей еще короткой, но безрадостной жизни видела так мало ласки и теплоты.
      Михаил Артемович хорошо играл на гармошке, и нередко по воскресным и праздничным дням его просили поиграть на гуляниях в Дубровках. Жена, Феодосия Никифоровна, кроме церкви нигде не бывала, в свободное от работы время она хлопотала по дому, занималась с детьми и внуками.
      Случалось, отец Феодосии говаривал домочадцам:“Нынче я не пойду на вечерок в гармонь играть”. И обращался к дочерям и невесткам: “Девки, сегодня и вы сидите дома, я буду Библию читать”. Послушать Священное Писание приходили и соседи. Михаил Артемович сажал Феодосию к себе на колени и начинал вслух читать Библию. “Хоть и маленькая была, — с улыбкой вспоминала Матушка, — а читает отец Евангелие, я ушки навострю да слушаю”.
      Глубоко западали в чистое детское сердце богодухновенные слова Святой Книги.Не понимая многого из читаемого отцом, маленькая Феодосия уразумела, что Бог всегда помогает людям, и поэтому молила его о помощи. “Боже, Боже, сшей мне сапожки”, — обращалась она ко Всевышнему с наивной детской просьбой, так как не было у нее обувки и ножки мерзли. Сидя под кроватью, девочка,которой не исполнилось еще и двух годиков, умиленно пела: “Заступница усем, усем”, то есть “всем, всем”. Мать, бывало, подойдет к ней и скажет: “Ну что ты, косматочка моя, надо петь: “Заступница усердная”. “Мамочка, я молюсь еще: “Господи, Господи, будь со мною”, — отвечала Феодосия. В неполные три года она знала молитвы “Отче наш” и “Богородице Дево, радуйся..”.
      Вскоре семья Артемьевых перебралась в другой, большой, но холодный дом, который прозвали “казармой”.
      В этом доме были комнаты на четыре семьи и столовая для рабочих. Неподалеку от “казармы” находился карьер, где проходили “трудовое воспитание” разогнанные из монастырей монахини. Артемьевы подкармливали их, а те в свою очередь помогали им по хозяйству.
      Одну из инокинь Михаил Артемович попросил ухаживать за больной дочерью. “Монашка, бывало, начнет читать молитвы, 17-ю кафизму Псалтири, Евангелие и меня на коленочки поставит”, — вспоминала Матушка.
      Когда Феодосии было два года и три месяца, произошло событие, оставившее заметный след в ее жизни. Девочка сидела на полу, на подостланном одеяле, а мать — на лавке. Неожиданно в комнату заглянул неизвестный человек пятидесяти-пятидесяти пяти лет. Только отворил дверь и тут же спросил маленькую Феодосию: “Есть ли у вас в доме иконы?” — “А как же, — удивленно отвечает она, — и здесь, и в другой комнате. Вот икона Святой Троицы, вот Спасителя, вот святой мученицы Варвары. И лампадочка у нас красивая”.
      Пришедший был в каком-то халате с фартуком, голова не покрыта, с бородой.
      — Я печник, — сказал он девочке.
      — Нет, ты не печник, — возразила она, — а батюшка. Ты меня спаси, у меня ножки не ходят!
      — Терпи, так угодно Господу, — разъяснил пришедший. Потом он подошел к Феодосии, накрыл ее епитрахилью, прочел молитву и стал что-то говорить ей на ушко. Тут подошла мать, взяла девочку на руки и понесла ее на кухню.
      “Печник” пошел за ними. Он сел у печи на лавку и стал говорить матери, чтобы девочку больше по врачам не возили и не отдавали ее в приют, как советовали некоторые знакомые. Когда “печник” сидел на лавке, полы его верхней одежды разошлись, и из-под нее Феодосия увидела светящееся одеяние, от которого разливался неземной аромат. Уходя, он сказал: “Выучи молитву преподобному Тихону Калужскому”. (Основанная им Тихонова пустынь от их деревни была километрах в ста.)
      Когда вернулся отец, Феодосия Никифоровна поведала ему, как у них был “печник” и что он говорил. “Я недалеко от дома был, и никто мимо меня не проходил”, — сказал он в ответ. Так впервые явился Феодосии преподобный Тихон Калужский, Медынский, ставший ее небесным покровителем. Имя этого святого она примет впоследствии, будучи послушницей и монахиней.
      “Я с малолетства никакого утешения не видела. Сестры нарядятся в кофточки, а я — в грязи. Мне против сестер было обидно. Все вышитые, приглаженные, одна я замарашка. Я заморыш была: тоненькая, лохматая, грязная, меня в речке не отмоешь, — неоднократно с горечью вспоминала Матушка о своем безрадостном детстве. — Стала подрастать немножко и больная была, да и ребятишки меня дюже обижали. Я боялась всех”.
      Видя это, отец как-то и говорит: “Давай-ка ее отгородим”. Он принес домой доски, а Феодосия решила, что он хочет сделать для нее гробик: “Собьет, в овраг отнесет и похоронит”. “Я испугалась, лежу как деревянная, — вспоминала Матушка, — а он спрашивает: “Кто тебя напугал?” — “Ты напугал”. И рассказала ему о том, что подумалось ей.
      Так была устроена первая келейка для будущей подвижницы. Уже тогда она не знала никакого веселья, никогда не играла ни с девочками, ни с мальчиками.
      Один раз, когда деревенские девушки собирались водить хоровод, мать зовет ее:
      — Ну, лохматая, пойдем, посмотрим.
      — У меня же ножки не ходят, — отвечала ей девочка.
      — Я тебя на руки возьму.
      Мать села на лавку, посадила Феодосию на колени. Девушки завели хоровод, запели песню “Зелен туман при долине”. Услышав пение, девочка соскользнула с колен матери и быстро-быстро уползла в дом, залезла под кровать и занавесилась подзором.
      Из всех невесток жалела Феодосию жена среднего брата, бездетная София. Это имя девочка выговорить тогда не могла и называла ее просто “Софкой” или “нянькой Софкой”.
      Однажды, когда девочке было три года, София принесла ее в церковь. После окончания литургии обнаружилось, что Феодосия исчезла. София обыскала все уголки храма, но девочку не нашла. И ей ничего не оставалось, как обратиться к священнику: “Как хочешь, батюшка, а ищи нашу девочку в алтаре”. “Там он меня и нашел спящей под престолом, по торчащей ножке нашел. Там завешено, я туда забралась и заснула, спать очень хотелось, — рассказывала матушка Макария. — Господь мне дорогу не преградил, а им глаза ослепил”. Как известно, по церковным правилам к престолу, на котором невидимо присутствует Господь, могут прикасаться лишь священнослужители. Да и в сам алтарь ни вносить, ни вводить девочек и женщин не полагается.
      Когда Феодосии не исполнилось еще полных четырех лет, она решила помыть в речке ножки и заползла на самый край деревянных мостков, с которых обычно полощут белье. Доски были подгнившие, подломились, и она упала в воду. На берегу собрались люди: кто молится, кто причитает и убивается. Прибежала и мать Феодосии. Скорее от испуга, что ее могут привлечь к ответу, стала голосить. В деревне-то знали, что к девочке дома относятся плохо.
      Двоюродная сестра Феодосии по материнской линии полезла в воду и вытащила утопленницу за волосы. Безжизненное тельце несчастной девочки положили здесь же, на принесенную кем-то простыню, и принялись откачивать. Наконец она подала первые признаки жизни. Прибежавший на крик сосед Артемьевых Антон Степанович завернул ребенка в простыню и, прижав ее к себе, понес в свой дом, говоря матери: “У вас нет за ней никакого ухода, а она должна жить долго”.
      Антон Семенович был поваром в кремлевском Чудовом монастыре. Но когда монастырь закрыли, монахов и служащих разогнали, он приехал в родную деревню, где и жил через дом от Артемьевых с женой и двумя сыновьями.
      В амбаре (а был он в крестьянском хозяйстве одним из самых чистых мест, где в закромах хранилось зерно) у Антона Семеновича висело много хороших икон и нарядных лампад, стояло большое, от пола до потолка, Распятие. А на табурете лежала огромная, весом в полтора пуда, старинная Библия в кожаном переплете с медными застежками, которую он привез из Чудова монастыря.
      “Дядя Антон”, или “Антоний Великий”, как называла его Феодосия по имени святого, которое он носил, по ночам молился в своем амбаре. Иногда говорил он и ей: “Ну, невеста Христова, что запечалилась, становись со мной на молитву”. “Я, маленькая, на коленочках стою, устану, вся замерзну”, — рассказывала Матушка. Часто приходил к Антону местный священник, служил в амбаре тайно и причащал Феодосию.
      В доме у Антона Семеновича девочке жилось спокойно и сытно. Ей купили платьице, полусапожки. Хозяйка дома Аксинья ухаживала за Феодосией и нередко клала ее отдохнуть на свою кровать. Когда все уходили из дома, девочку запирали в амбаре, где она молилась, а по возвращении забирали ее в дом.
      Уже в раннем детстве у Феодосии появились первые признаки прозорливости. Однажды Антон Семенович сел на лавку, забылся сном и не проснулся. Думали, что он умер, а девочка сказала хозяйке: “Тетя Аксюта, вы его не трогайте, а положите на кровать, он проспит три дня и сам проснется”. Так и случилось: через три дня “Дядя Антон” проснулся и после этого словно получил откровение,стал еще более усердным ко всему духовному. Своим домочадцам он говорил, что “время наступило нехорошее (началась “безбожная пятилетка”, во время которой планировалось покончить с религией), что надо больше молчать и очень много молиться. А Михаилу Артемовичу прямо сказал: “Из твоей дочери можно сделать божественного человека”.
      Хоть и жилось Феодосии у соседей хорошо, она все же скучала по матери, поэтому ее носили домой. Так она и проживет несколько лет в двух домах до техпор, пока к соседке не приедут из Москвы на постоянное жительство ее сестры. Спокойная жизнь в этом доме с той поры нарушится, и Феодосия вынуждена будет покинуть гостеприимный дом соседей.
      Чаще всего большая семья Артемьевых ездила причащаться в церковь села Кикино, которая была к ним значительно ближе. Брали с собой и Феодосию. “На коленочках всю службу простою, — вспоминала Матушка, — а отец Иван подойдет и скажет: “На тебя радостно смотреть, как ты хорошо молишься”. Мать часто говорила больной девочке: “Вот ты бедовая, у тебя Матерь Божия ножки и отняла”. А в кикинской церкви была большая икона Богоматери “Всех скорбящих Радость”. Однажды София принесла девочку в храм и посадила ее на скамейку. Феодосия сползла на пол, добралась до этой иконы, ухватилась за ее края руками и так горько плакала, что у всех бывших в храме людей на глазах невольно навернулись слезы. Из алтаря вышел настоятель, взял девочку на руки и стал утешать ее, говоря, что Царица Небесная ни у кого ножек не отнимает. “Они у тебя просто больные, и ты так больше не говори, а то Она может обидеться”. После совершения литургии священник, придя к Артемьевым, вразумлял отца и мать, чтобы никто и никогда из семьи не говорил девочке о ее болезни. А она просила еще, чтобы он убедил родителей не звать ее больше Феёнушкой. После этого все домашние называли ее только полным именем.
      София часто носила девочку в церковь: сама приоденется, Феодосию непригляднее оденет и несет ее в храм. “Я церковь очень любила, и как увижу батюшку, хочет он того или нет, уцеплюсь ему за шею и крепко-раскрепко поцелую. Батюшка Иван меня чуть ли не с крестом встречал, просфор во все карманы напихает. Возьмет меня на руки и понесет в алтарь. Люди говорят:
      “Что это такая за девочка, что ее в алтарь носят?” Он очень любил со мной поговорить. А то домой затащит, на широкую лавку посадит, чтобы мне удобнее было. Я боялась: он как огнем пылал — такой свет от лица был. Я бы поела у него за столом, но боялась до смерти. Я даже на него лишний раз боялась поглядеть”. Судя по всему, отец Иоанн догадывался об особых небесных дарах Феодосии и ее избранничестве. Сам же он умер в день Светлого Христова Воскресения в своем храме, в полном священническом облачении.
      “Я незнамо как молилась Матери Божией и просила: “Исцели меня от болезни, прости меня, если я грешная”. Плакала, просила Царицу Небесную, а Она явилась во сне и говорит: “Что ты плачешь, что ты убиваешься? Ну что теперь делать, раз ножки не ходят?” — рассказывала Матушка. — Я молитву к Ангелу-хранителю никак не могла запомнить и очень плакала. “Ладно, буду тебя учить”, — сказала Матерь Божия. Я так запоминала: увижу Ее во сне, Она скажет: “Давай почитаем. Я буду читать, а ты запоминай”. Она два раза прочтет, и я запомню. Она в память мне все уложила, и я стала читать, как по лесенке. “Теперь ты никогда не забудешь”, — сказала Царица Небесная девочке, которой было в ту пору пять лет.
      Тогда же врачи хотели сделать ей операцию и “нарастить жилы” на ногах, чтобы они могли разгибаться. В больнице Феодосию подготовили к операции, сделали наркоз, хирург взял в руки скальпель, но через мгновение в ужасе отпрянул со словами: “О, Господи, прости”. Пришедшего в себя доктора стали расспрашивать, что случилось, почему он не делает операцию. “Небесная стража стоит и не отступает”. Ему грозно было сказано, что это дитя нельзя трогать! В больнице пролежала Феодосия с Рождественского поста и до лета, а потом ее выписали.
      Ей было около семи лет, когда ее ноги до самых колен покрылись язвами. Девочка взывала к Матери Божией и Симеону Богоприимцу о помощи. “И вот под Воздвижение лежу, прошу Матерь Божию: “Пришли какого-нибудь угодничка, чтобы хоть половину ран снял”. Была светлая лунная ночь, двенадцать часов пробило. Смотрю, кто-то в светлых одеждах отодвинул стекло в окне и крикнул мне: “Матушка Феодосия, скажи матери, чтобы она сходила на огород, сломала капустные листики и положила тебе на ножки”. А у нас такая большая капуста была, — говорила она, — что листом ножку можно два раза обернуть. Сделали, как было сказано, я три дня спала, и ножки зажили. Вот какую маленькую, а уже Матушкой называли”, — добавила она.
      “Когда пришло время идти в школу, как же я плакала, до боли в сердце, — вспоминала матушка Макария. — Все мои ровесники в школе, а я больная. Я, как увижу учительницу, кланяюсь ей в ноги: “Миленькая, возьми меня учиться”. А потом обратилась к Матери Божией: “Владычица, зачем Ты меня оставила, я же буду неграмотная. Матерь Божия, научи меня всему небесному, Ты же не хочешь, чтобы я осталась темной”.

      В восемь лет в жизни Феодосии произошло событие, изменившее всю ее дальнейшую судьбу. Однажды она заснула как обычно, а на следующее утро, когда ее стали будить, не добудились. Решили, что наконец-то Господь услышал их просьбы и призвал ее к Себе. Отец отвез девочку в больницу, где ее осмотрели и сказали: “Если она через четырнадцать дней не проснется, тогда действительно не уснула, а умерла”. Так особым смотрением Божиим Феодосию сразу не похоронили и не сделали вскрытие, а положили в мертвецкую.
      Девочка не умерла, а погрузилась в летаргический сон. В те дни, когда ее тело, холодное и бездыханное, лежало рядом с покойниками, душа пребывала в загробном мире. Ангел-хранитель показывал ей райские обители.
      “В раю всегда тепло, всегда солнце, — рассказывала Матушка о том, что увидела таким чудесным образом почти шестьдесят лет тому назад, и воспоминания ее о Горнем мире были удивительно свежи и ярки. — Там и солнце не такое, как здесь, оно большое-большое. И цветы цветут всякие, есть и небесные, есть и такие, как на земле. Трава там зеленая, красивая и все дорожки ровные и чистые. Сады очень хорошие, и яблоки сладкие. Они очень-очень красные и словно медом налитые. Птички на деревьях и маленькие, и большие, подумаешь, что люди поют, а это птицы”.
      Когда Ангел собирался ей показать в райских селениях что-то новое, то сажал ее себе на спину и пояснял, куда они полетят. Показал он Феодосии чертог, где пребывает Сам Христос и где самый сильный свет в раю. Вокруг чертога — высокая ограда; когда же открывались ее врата, то словно звонили колокола. Со Христом за этой оградой находятся лишь самые близкие к Нему: Богоматерь, Иоанн Предтеча, святитель Николай...
      Ангел-хранитель показал Феодосии и огромный, весь словно золотой и прозрачный храм. “Там чертог такой большой поставлен, что нельзя определить, сколько в нем места, — рассказывала она, — чтобы все праведники зашли в этот чертог на службу. А в алтаре того храма престол,на нем Евангелие и Крест. От престола вода так и течет, такая серебристая вода. По нашему земному времени, с одиннадцати ночи собираются в чертог все священники со Христом во главе и на небе совершается великое таинство. Священники там служат в таких же облачениях, как и на земле. Ангелов в той церкви много и все служащие — с кадилами. А поют так красиво и громко, что и передать нельзя”. Девочка спрашивала:
      — А почему здесь в церкви нет икон?
      — А зачем нам иконы, — слышала она в ответ, — ведь мы все здесь живые.
      — А когда мы пойдем на службу в церковь? — обращалась она к Ангелу-хранителю.
      — Тебе еще рано. Вот будешь здесь второй раз, тогда и пойдем.
      Вокруг себя видела она множество Ангелов в белых, розовых, желтых одеждах. Когда они подлетали, то складывали свои крылья, прятали их под одеждой и ничем уже не отличались от людей. “А Архангел Михаил главнее всех. Он работу имеет грозную, а видом не грозный и ходит большей частью в красном одеянии, — продолжала свой рассказ матушка Макария. — Он такой красивый-красивый, глядела бы на него и не нагляделась. Они всегда втроем: Архангелы Михаил, Гавриил и Рафаил. Ростом Архангелы не особо большие. Одежды у них длинные, будто шелковые, ветром колышутся. Все они кучерявые незнамо какие, на голове ленточка, сзади завязана, а кончики свисают. Гуляют они на главном дворе”.
      Поведала она и о тех, кто удостоился за свою праведную жизнь пребывать в раю. “Там все молодые, радостные, красивые, стариков нет. Матерь Божия один раз скажет, кому и какие одежды шить. И на одеждах у них надписи большими буквами: слева — небесный чин, а справа — имя.
      Мы здесь нетерпеливые, а там, на небе, только радости текут. Ту красоту не сравнишь с нашей жизнью. В Небесном Царстве есть обители, как у нас монастыри, подряд стоят и настроено их столько, что не счесть никогда. И звон там никогда не прекращается.
      Живут в маленьких домиках со словно стеклянными окнами, но без рам. Народу незнамо сколько, сколько построек, как пройдешь — удивишься. А как там светло, как красиво!
      Самая красивая среди всех — Матерь Божия. Она то в голубых, то в розовых, то в темно-красных одеждах. Приходила Она, и с Ней были Иоанн Креститель, Илья Пророк, Николай Чудотворец и святая Екатерина. А несколько раз около Нее был Тихон Калужский. Он знал тогда, — поясняла Матушка, — что я буду Тихоной зваться и меня приноравливал. Но в Царстве Небесном Матерь Божия находилась меньше, а всего более пребывала Она на земле, где помогала тем, кто Ее молил о помощи.
      Душу умершего человека берут три Ангела: один исповедует, другой причащает, третий несет на небо. Все, кто поступают туда с земли, под надзором, и Ангелы-хранители их охраняют. За новопреставленными они следят до сорокового дня, чтобы никуда не забрел. И вот подходит сороковой день, когда определяется, куда пойдет душа. Интересно смотреть, — рассказывала с улыбкой Матушка, — как суд идет, как и другие Ангелы собираются вокруг того, у которого душа, над которой вершится суд, как Ангелы сообща заступаются за ту душу...”
      Видела Феодосия и некоторые мытарства. “Те, кто не будет спасен, идут туда, где “черные” обитают”, — поясняла она. “Я боюсь”, — говорила девочка Ангелу-хранителю. Но тот ее успокаивал: “Тебе нечего боятся, я всегда с тобой”.
      Запомнила она одно из мест мучения грешников. Оно — словно длинный и мрачный коридор без конца и края, где в комнатах-нишах томились и рыдали несчастные. Видела и “смертное поле” с мучимыми грешниками, и “мороженое северное поле” — долину, которую глазом не окинешь, и рассказывала, как сидят там на льду молочницы, подливавшие воду в молоко, и отделяют его от воды.
      “Я там побыла полдня, — рассказывала матушка Макария, — а Матерь Божия уж ищет: “Где моя мученица?”
      Когда Феодосия была в раю, то она очень плакала и вновь просила Царицу Небесную исцелить ей ножки или оставить ее там. Матерь Божия сказала, что здесь она не останется, а пригодится на земле. “А я не оставлю тебя”, — пообещала Она Феодосии.
      Перед тем как проснуться, девочка видела, как к ее бездыханному телу подошли два Ангела, каждый с кувшинчиком, и один спросил другого:
      — Какую воду дадим ей, живую или мертвую?
      — Живую, — отвечает Ангел-хранитель.
      — А как ты дашь ей живую воду?
      — Я сам волью ее.
     После этого тело девочки стало теплеть и она пробудилась. Нагая, она доползла до двери и с большим трудом выбралась на волю. Увидевшие ее люди пришли в ужас — мертвая воскресла!
      “Воскресшую из мертвых” девочку родители повезли причаститься в церковь все к тому же отцу Василию, предсказавшему во время крещения ее судьбу. В этот день батюшка исповедал Феодосию и говорил с ней полтора часа, а она смиренно стояла на коле ночках и плакала. Ждавшие своей очереди люди говорили друг другу: “Маленькая, а такая грешная, раз батюшка ее так долго исповедует”. Между тем, он наставлял юную избранницу Божию, как ей следует жить, как молиться, как отца и мать почитать.
      Теперь уже сам отец все чаще говорил о дочери: “Этого ребенка надо божеству учить. Пусть она божеством наслаждается, а мы весельем”. “Я росла — никаких песен не знала, меня от всего этого удаляли, — говорила Матушка. — Отец даже никогда мне не показывал, какая есть гармонь. “Раз ты такая больная, так для чего тебе это? Ты будешь взрослая, будешь по гармони скучать”. Ему вторила мать: “Ты никуда не годная, молись Богу, Он тебе во всем будет помогать”.
      “Отец никогда плохим словом мать не называл, только повторял: “Фенюшка моя, поди, я тебя поцелую”. А я отцу: “У тебя одна Фенюшка счастливая, а другая несчастная. Ты бы лучше меня, несчастную, поцеловал”. Не только в детстве, но и в последующей жизни не видела она ни ласки, ни утешения.
      Дети в семье Артемьевых росли в строгости и каждый день подолгу стояли на молитве на коленях. “Зовут меня на молитву, — вспоминала Матушка, — а я сама грязненькая, голова нерасчесанная. Становлюсь на коленочки, на коленочках молюсь. С четырех часов утра молилась в одной рубахе и ножки разутые. Матери Божией молилась я, разутая ли, раздетая, простоволосая, а все молилась. Онаменя жалеет, а я говорю: “Матерь Божия, у нас маленьких много, совсем маленьких детей, им тоже холодно, крошечек жалко”. Отец увидит и говорит: “Что ты дрожишь?” — “А ножки замерзли”, — отвечаю ему.
      Он на мать сердится: “Ах ты какая, у ребенка ножки замерзли, хоть бы ты коврик постелила”.Когда старшие уходили или уезжали из дома, младших детей оставляли теперь на попечение Феодосии. Да и по хозяйству она немало помогала матери: сучила нитки, вязала — была смышленой, все схватывала на лету, хотя ее специально никто не учил. “Я была верткая, худенькая, — вспоминала она, — самовар к спине привяжу и ползу на реку чистить. Белье с матерью поплескала, а восьми годов корову уж доила. Мне скажут: “Возьми уздечку, дай корове хлебушка, голову ей нагни, уздечку надень и к загородке привяжи, чтоб не мотала головой”. И корова стояла, хоть бы шелохнулась. А я молоденькая, руки цепкие, доила хорошо и быстро. По целому ведру надаивала и в вымени не оставляла. Очень любила козляточек и ягняточек и за ними ходила. Я только и думала: “Господи, какая я несчастная, ходила бы за скотинкой, никуда бы ее не отдала. Как любила я их, сколько я их раз поцелую...”
      По-разному складывались у Феодосии отношения со сверстниками. Лицом была она тогда пригожая: волосы черные и густые, а глаза голубые-голубые. Вот только ноги не ходили, не разгибались. Девочки дразнили ее: “Тебя замуж никто не возьмет”. На это она отвечала им:
      “Ваши женихи с ножами и палками, а мой Жених с кадилом и крестом”. Так говорила она о Христе.
      “Я была отчаянная, бедовая: они на ногах, а я на коленках и их перегоню”, — рассказывала Матушка. Темне менее каждую минуту чувствовала Феодосия большое неудобство от болезни. “Я все время плакала: то ногу на что наткну, то обожгу о крапиву”. Отец смастерил для дочери колясочку, на которой ее возили теперь в церковь. Мать же брала ее с собой всегда на чьи-нибудь похороны. В этом случае девочка захватывала с собой тот или иной гостинец или игрушку. На похоронах всегда оказывались дети, они просили у Феодосии Никифоровны разрешения покатать больную девочку, а таодаривала их тем, что припасла заранее. Сидит так она в колясочке, поет молитвы или духовные стихи.
      Однажды, когда ей было десять лет, весь день пела она заупокойные стихи, а мать ее спрашивает:
      — Что это ты все заупокойное поешь?
      — А Аксютка (сестра) умерла.
      — Почему ты знаешь? Нам ведь не сообщали.
      В тот вечер действительно принесли телеграмму с сообщением о смерти сестры.
      О внутренней жизни Феодосии мало кто тогда догадывался. Уже в детстве ей было открыто то, до чего великие христианские подвижники доходили после долгой и упорной духовной работы. До одиннадцати с половиной лет небожители являлись ей во сне и учили, как следует освящать воду и масло и какие молитвы при этом следует произносить. “Я была памятливая и бойкая, все и перенимала”, — говорила она о себе. Лишь тогда Царица Небесная разрешила Феодосии принимать народ и исцелять духовные и физические недуги. Люди приходили в дом к Артемьевым и, увидев совсем еще маленькую девочку, говорили с удивлением, а чаще с недоверием: “Маленькая, худенькая и будешь нам помогать?..” — “За ваше неверие недостойны вы, чтобы вас принимать”, — отвечала им девочка. И они уходили от нее лечиться к жившей неподалеку знахарке Анастасии.
      Как-то пришла из соседней деревни Новикове женщина и обратилась к Михаилу Артемовичу: “Где у тебя бабуся, которая исцеляет? У меня петух ослеп”. — “Нет у меня бабуси, — отвечает он ей, — а есть девочка”. Полученной от Феодосии святой водой женщина окропила больного петуха, и он прозрел. Это было первое исцеление по молитвам двенадцатилетней девочки.
      С той поры стали к ней приходить люди из ближних и дальних деревень и сел. Просили вылечить их больную скотинку. А спустя некоторое время они начали говорить ей: “Что же ты все только скотинку поправляешь, полечи и нас”. Феодосия давала им освященную воду, молилась за них, наставляла, как следует и им молиться Иисусу Христу и Матери Божией, и приходившие получали исцеление. Словно свеча среди мрака безбожия была возжена Господом эта дивнаяюная подвижница и поставлена на служение Богу и людям. А оно заключалось не только в том, чтобы исцелить физический недуг больного. Важно было через соприкосновение с благодатью привести человека к Богу.
      Настоящее жизнеописание было бы неполным, если бы мы не рассказали здесь о том суровом времени, когда в стране велось ожесточенное наступление на Церковь. Искоренение религиозного сознания в народе было одной из государственных задач. “Выкорчевывание религии” из жизни человека и внедрение безбожия велось широким фронтом. Осуществлявшаяся тогда на селе коллективизация разрушила жизненные устои и быт крестьянства. В 1930-е годы Церковь оказалась разрушенной до основания, тысячи храмов закрыты и разорены, большая часть священно- и церковнослужителей, а также монашествующих расселены в лагеря.(1) Обращение новых людей в веру совершалось через таких благодатных Божиих избранников, как юная Феодосия.
      Со временем дом Артемьевых стал пустеть. Софья, больше всех любившая больную девочку, уехала в Ленинград. Выходили замуж и разъезжались с мужьями сестры. Началась Великая Отечественная война, и на фронт забрали всех братьев, а затем и отца. Вскоре их родную деревню занял враг. Фашисты отобрали у Артемьевых корову, и четверо совсем маленьких детишек остались без молока, хорошо хоть телку успели зарезать на мясо. Невестки с младенцами стали разъезжаться по своим родным домам. А вскоре и сама мать, забрав имущество, уехала в Калугу, к родному брату. Больная девочка совсем одна остается в большом опустевшем доме, в единственном платьице и без куска хлеба. Ее бросили умирать... Случилось это Успенским постом, за три дня до праздника Успения Божией Матери, то есть 25 августа 1941 года.
      Когда немцы занимали деревню, местные жители, положившись на волю Божию, привели всех своих маленьких детей в дом к Феодосии, оставили кто что мог из продуктов, а сами ушли прятаться в лес. Так около юной избранницы Христовой оказалось 36 детей. “Я зажгла 7 лампад и 12 свечей. Одного младенца взяла на руки, стою на коленочках, молюсь Богу”, — вспоминала Матушка. Узнав откуда-то, что в этом доме прозорливая девочка, пришел немецкий офицер и обратился к Феодосии через переводчика с таким вопросом:
      — Скажи мне, девочка, где моя хозяйка и как ей живется?
      — Она сейчас много терпит невзгод, — отвечала она ему.
      — А как ей помочь? — вновь спросил офицер.
      — Она все перетерпит, и, когда вернетесь, ей станет легче.
      — Мы нигде не видели, — вновь говорил он, — чтобы так молились Богу, как ты. Хорошая маленькая девочка, тебя надо в Германию, там любят, кто много молится Богу.
      Он написал записку, дал Феодосии и сказал: “Ты никому не открывай дверь, а эту бумажку подай в окно, и тебя никто не тронет”. Так она и поступала, а на улицу не показывалась.
      После ухода немцев многие жители, возвратившись в свою деревню Карпове, остались без крова. И в дом, где жила прежде семья Артемьевых, поселился колхозный бригадир.
      — Девочка, — сказал он Феодосии, — как я возьму тебя к себе, когда у меня своя большая семья?
      — Ладно, тогда я уползу на улицу, — отвечала она ему, — а там будет видно.
      — Ползи-ка ты в сельсовет, попроси там кров, — посоветовал ей бригадир.
      И больной девочке ничего не оставалось, как покинуть родной дом и ползти в деревню Заголовка, где располагался сельсовет. “Без матери на крик кричала, не знаю, куда ползти, — рассказывала, вспоминая, Матушка. — Я ж дорог не знаю, не могу встать на свои ножки, раз Господь так обездолил”. К счастью, встретилась на дороге женщина.
      — Куда ты ползешь, куда тебе надо?
      — В деревню Заголовка, — отвечала со слезами Феодосия.
      — Так в Заголовку тебе надо через Манино и по тропинке.
      “До деревни доползла — света не видела. Плакала, ноги в кровь, платье в клочья разодрала. Нашла сельсовет, без сельсовета ни к какому жилью не пристроиться. Председатель спрашивает: “Куда ты?” — “А на весь белый свет у меня никого нет, — отвечает ему девочка, — мать уехала в Калугу”.
      Председатель пожалел Феодосию, стал ходить по уцелевшим дворам, однако безрезультатно: никто не соглашался пустить в дом несчастную девочку. И пришлось ей жить где попало и чем попало укрываться от стужи и ненастья. “Я была тогда маленькая, легонькая. Я под сарай залезу или в сено закопаюсь. Так в зиму и осталась на морозе. На снегу тяжело, голая по улице ползала, никто не покрыл, — со слезами на глазах рассказывала она. — Под сарай залезу, закидаюсь кое-чем, а то в снег зароюсь. В снегу выкопаю ямку, комочком лягу, под лицо руку положу, так и сплю. На мне все сотлело, тело было заскорузлое. Снежок кушала: чистенького снежка цепну в ручку и в рот. И питалась — бересту сверну, а кто хлеба даст, то он замерзнет, не укусишь. А летом траву ела, цветочки ела. Грязную воду пила, зачерпну — какая была вода мутная.
      Солнышко запечет — голову греет, а подо мной мокро — снег тает. А я сама кое в чем, одни лохмотья, грудь лишь прикрыта. Заберусь на завалинку, на соломку, мне теплешенько, хорошо, и молилась Господу”.
      Так и жила в эти военные годы хрупкая и больная телом, но возросшая духовно девочка. “Очень сильно Богу молилась, молилась безпрестанно”. Каждый день она была готова умереть, а потому и пела заупокойные стихи. Два года без одного месяца прожила так Феодосия на улице. Испытания, выпавшие на долю девочки-подростка (700 дней на улице с трескучими морозными зимами и пронизывающими насквозь ветрами), кажутся выше человеческих сил. Однако благодать Божия помогала ей превозмочь все невзгоды.
      В 1943 году, когда Феодосия находилась в деревне Ларинки, ей явилась Царица Небесная и сказала:
      — Хватит тебе жить на улице, тебе надо уходить в дом.
      — Кто же меня возьмет? — спросила девочка.
      — Сегодня за тобой придут.
      И действительно, Феодосии повстречалась одна пожилая женщина. “Иди ко мне, я тебя покормлю, — сказала она, — какая ты тощая”. Ее избенка стояла на краю деревни. Женщина оказалась человеком добрым и к девочке отнеслась очень сердечно.
      Семидесятидвухлетняя монахиня мать Наталья, шла в тот день в село Дуброво, где управляла церковным хором. Дорога была дальней, и она решила передохнуть у своей хорошей знакомой в Ларинках.
      — Что это за девочка у тебя? — спросила она хозяйку.
      — Подняла ее на улице, — сказала та.
      — Я священника позову, — предложиламать Наталья, — девочку причастить надо.
      Она пришла в церковь, рассказала настоятелю о Феодосии и попросила причастить ее. После службы взяла его облачение и поспешила обратно. “Пришел священник, а я — грязная, лохматая, все на мне сопрело, ничего нет. Мать Наталья развязала свой большой плат с кистями и укрыла меня им, а батюшка причастил”. А потом мать Наталья взяла Феодосию к себе.
      В свое время мать Наталья, однофамилица девочки, была монахиней Вяземского Аркадиевского женского монастыря. Когда его закрыли, она поселилась в пятидесяти километрах от него, в селе Тёмкино, у сестры Екатерины, с которой вместе и жила. Старая монахиня обшивала окрестных жителей. Была она добрая, сама не поест, а человека покормит. И “до смерти любила она ребятишек”.
      Однажды, когда началось время гонений и она была посажена в тюрьму, явилась ей Заступница Небесная и сказала: “Все монахини, сидящие здесь с тобой, записаны на смерть, а ты будешь ухаживать за больной в своем доме”. Эти слова она запомнила на всю жизнь. ВФеодосии мать Наталья как раз и увидела тот дар Божий, ту самую больную, о которой было ей много лет назад откровение. Прежде она хорошо знала семью девочки, догадывалась и об особом о ней промысле Божием. В свое время она даже просила у ее отца: “Отдай ты мне свою больную девочку”, — но он не согласился.
      Привезя Феодосию в свой дом, мать Наталья начала расчесывать ей волосы. Расчесывает и плачет от жалости, так были спутаны они, по одной волосинке разбирала. Попросила у людей стиральной соды и в ней отмачивала грязь на волосах. Вымыла девочку, одела ей рубашечку, посадила на печку. “Ты полежи, — говорила она, — а я одеяло буду стегать. Отогревайся, хватит тебе на улице сидеть”.
      Изба, где жила мать Наталья, стояла почти на самом краю села, у дороги. Была она очень маленькой и плохонькой, с подслеповатыми оконцами и выщербленным полом, устланным соломой. Обстановка бедная: стол, кровать да широкая лавка у окон. Иконы и лампадки в углу над столом были единственным украшением дома.
      Мать Наталья поставила для девочки маленькую кровать, постелила сена, накрыла холщовой тряпкой, а самой пришлось спать на печи.
      Сшила она девочке черное и белое платьица, кофточку, связала носочки, а на ноги сшила стеганные на вате бурочки, и говорит: “Теперь я тебя никуда не пущу, мне с тобой лучше”. — “Была она в ту пору хоть и старой, но сильной, возьмет меня на руки и несет”, — вспоминала матушка Макария.
      Мать Наталья управляла хором из 17 человек и каждый раз ходила на службу в Дуброво за десять километров в один конец. Певчие, как и она, жили в Тёмкино (здесь к тому времени храм уже был разрушен, и они также были вынуждены трудиться в Дубровской церкви) и ходили туда вместе с матерью Натальей. Часто они все вместе собирались в доме монахини и очень красиво и задушевно пели старинные духовные стихи-“Я на кроватку взберусь, лягу на подушечку и лежу, молюсь да слушаю”, — рассказывала Матушка. Ей очень-очень хотелось петь вместе с ними, но в хор ее не принимали, хотя голос у нее был очень высокий и красивый и тонкий слух. Феодосия не раз пробовала подпевать им, но женщины насмехались над ней: “Во-о, никудышная, а голос како-ой! Смотри, как высоко подпевает!” Местным властям такие спевки не нравились, не по душе им была и старая монашка. Очень часто, в месяц по нескольку раз, ее вызывали или уводили в милицию, в райцентр, за четыре километра от села.
      Отец Феодосии был убит на войне в 1944 году, не стало и братьев. Мать же вскоре приехала из Калуги в чем была. “Я тебя не возьму к себе, — говорила ей мать Наталья, — у нас и так тесно, да и хлеба негде взять. Если хочешь, можешь забирать свою дочку”. И Феодосии Никифоровне ничего не оставалось, как искать на старости лет другое пристанище. Умерла она в день своего Ангела в 1948 году.
      В доме матери Натальи почти все работы по дому вскоре легли на плечи Феодосии. На коленях ползала она, мыла пол, обихаживала скотину — козу и поросенка, кормила кур. А в свободное от этих трудов время еще и вязала шали.
      Спать в доме матери Натальи ей было некогда. Утром старая монахиня лишь печку затапливает, а девушка уже на молитву становится. Молилась она каждый день с шести утра до двенадцати дня, а кроме того, еще ночью вставала на полунощные молитвы.
      Мать Наталья любила Богу молиться. Обычно сидит, шьет что-либо, а время подойдет, прекращает работу и встает на молитвенное правило. Поцелует Феодосию и спросит: “Хочешь слушать Псалтирь? Тогда я вслух буду читать”. Феодосия любила чтение этой богодухновенной книги: “Псалтирь — хорошая книга, она прямо оживляет человека. Мать Наталья читает, а я только радуюсь, потому что все чтение незнамо какое хорошее”. Так старая монахиня пела и читала, а девочка, не выпуская из рук работу, слушала. А иногда ляжет мать Наталья на печку погреться и рассказывает девочке, как жила она в Аркадиевском монастыре, каков был монастырский уклад.
      Тем не менее в этом доме девочка приживалась трудно, мать Наталья была человеком строгим, и “что взять, то надо было у нее не единожды спросить, а я обидчивая, — вспоминала Матушка. — Она такая крикунья была, раскричится, а я говорю: “Уйду от тебя”. “Неужели ты это сделаешь?” — испугается она и замолчит”.
      Питались они очень скромно: вместо хлеба — лепешки из жмыха, а вместо супа — пустая похлебка. Коза давала всего один литр молока в день.
      Феодосия вновь принимает и исцеляет больных. “Я как стала принимать народ, говорю им: “Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас” /Пс. 33,12/, — вспоминая, рассказывала старица. — А они мне: “А зачем нам твой страх, когда нам своего хватает? Итак кругом страх, нам этого довольно”. И действительно, конец 1940-х — начало 50-х годов было временем не только голодным, но и суровым. Страна залечивала послевоенные раны, лагеря наполнялись новыми заключенными, и жизнь людей была очень тяжелой.
      Мать Наталья очень берегла Феодосию, ни на минуту не оставляя ее одну, а когда уходила из дома, то крепко-накрепко закрывала ее. Если кто-то из мужчин подходил к дому, она прятала ее на печку или за занавеску. И постоянно говорила ей: “Где есть мужчина, туда не ходи, а то мне за тебя на том свете придется горько плакать”.
      Феодосия к той поре стала красивой взрослой девушкой. У нее были длинная и толстая черная коса и все такие же голубые, небесного цвета глаза. Одевалась она всегда очень скромно: “Я была как бесприданница — два платьица и рубашечка, и вся моя одежда помещалась в небольшом посылочном ящичке”.
      Каждый месяц вызывали ее в райцентр за четыре километра на комиссию. “Не стали ли ходить у тебя ноги?” — спрашивали ее там и смеялись. — “Гордиться и вам не годится, — отвечала им девушка, — думаете, и я не могла б сидеть среди вас? Да Бог не привел”. И только молила Христа: “Если Ты так сотворил меня, пускай будет по-твоему”.
      Молодость всегда берет свое, но Феодосия избегала соблазнов. “Я компании никогда не видела и за столом никогда не была. Надо очень крепко Бога молить, чтобы Он помог пережить молодые годы”, — скажет она потом.

III

      Когда Феодосии исполнилось двадцать лет, иеромонах Василий со священниками отцом Александром и отцом Викентием собрались вместе в небольшом домике в деревне Девятково, отслужили соборно литургию и затем, исповедовав и причастив девушку, постригли ее в послушницы с именем Тихона в честь преподобного Тихона Медынского, Калужского. “Я сроду не пила, а мне хотели тогда немножко кагору дать, дак я так его пихнула, что он разлился”, — рассказывала схимонахиня Макария. И ни разу в своей жизни она не выпьет ни глотка вина.
      Враг рода человеческого не мог терпеть постнической, подвижнической жизни Тихоны и всячески старался нарушить ее покой, помешать ее молитве. Начал донимать женщин одержимый нечистым духом сосед Иван, по прозвищу Жук. Придет к ним под дверь или под окна и кричит: “Буду вас ножом резать, давайте мне денег”. И сколько ему вздумается, столько и просит. Не давал он и бесплатно брать воду из общего колодца и за каждое ведро требовал платить ему по рублю, а тогда это были деньги немалые. А то встанет под окно и начинает искушать послушницу блудными речами.
      Как-то приезжали к Тихоне лечиться мужчина и женщина из Москвы. Девушка-подвижница исцелила их от болезни. Расспросив старых женщин про жизнь, узнали они, как злой сосед мучает их. “Напишите об этом письмо, а мы передадим его “хозяину страны”. Сказали они и о том, что работают в Кремле.
      Спустя некоторое время мать Наталья оштукатурила свой домик, а сосед Иван по свежей штукатурке размашисто написал бранные слова. А на другой день после этого приехало на машине столичное начальство в форменных и штатских одеждах. В селе все перепугались:
      “Из Кремля приехали с проверкой”, — говорили друг Другу шепотом. Мать Наталья плачет, нянька Екатерина, так ее звали по деревне, плачет, а приехавшие расспросили их, поговорили с Тихоной, которая рассказала, как старую монахиню по несколько раз в месяц уводят в милицию. После этого и сосед на какое-то время унялся, и мать Наталью милиция оставила в покое. Летом 1951 года Тихону возили в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру, где она причастилась Святых Христовых Тайн. Открыли для нее, как для почетного гостя, стекло раки преподобного Сергия Радонежского и поднесли приложиться к его мощам.
      Тихоне очень хотелось изучить Пасхальный канон, а была она неграмотная, канон же со слуха не запомнишь — он большой. Послушница стала молиться Божией Матери и просила помочь ей. Владычица явилась Тихоне и велела повторять за Ней слова канона. Так она запомнила его навсегда.
      В своей жизни Тихона очень много болела, в том числе и воспалением легких, а в двадцать лет у нее выпали все зубы. В 1957 году, когда копали картошку, она выбирала ее из земли и простудила почки. Пять месяцев лежала Тихона в районной больнице, в четырех километрах от села. К тому времени мать Наталья и нянька Екатерина были очень стары и не могли носить ей передачи, амясного она ничего не ела. Хорошо, темкинские женщины приносили ей топленое молоко, да столько, что его хватало для всех больных в палате.
      С собой в больницу взяла Тихона молитвослов, который передавался там из рук докторов к медсестрам и больным, и все они списывали нужные им молитвы. Книга эта в то время была редкой, а потребность в молитвах к Богу, Царице Небесной и святым угодникам Божиим была велика. Тогда же назначили ей пособие за погибшего на войне отца в размере 8 рублей в месяц.
      Тихона очень страдала от того, что не могла посещать храм и причащалась от случая к случаю. А тут приехала к ней в очередной раз знакомая алтарница, работавшая в серпуховском храме, и стала звать ее к себе в гости. И “ради храма” да в силу сложившихся обстоятельств согласилась она поехать в Серпухов, оставив старым женщинам причитающееся ей пособие.
      До станции Тёмкино довезли послушницу на телеге, дальше часа два-три ехали на поезде, а затем несколько часов везли ее до места на машине.
      “Пригласили меня в храм для утешения, а попала на страдание, — рассказывала Матушка. — Ради храма большой голод терпела. Хозяйка, бывало, скажет: “Теперь пост, воды возьми”. А то сварит горшок каши, в печке оставит, а хлеба куска не даст и уйдет на целый день. За девять месяцев только три раза поела супа”. Часто приходили навестить Тихону обращавшиеся к ней за помощью женщины, а она под замком. У закрытой двери постоят, под окошком походят, а гостинец передать нельзя: в окне две рамы, да форточка одна. Так и сидела она целыми днями впроголодь.
      Наконец на Пасху отвезли ее в храм. Одела Тихону хозяйка в свое рваное пальто, да и то без пуговиц. Сидит Тихона в храме на клиросе, недалеко от певчих. Подходит к ней священник, а она и говорит ему: “Прости меня, побирушку, — праздник у меня такой большой, а на мне все рваное, ничего у меня нет”.
      Спустя девять месяцев вновь Тихона в селе Тёмкино. Мать Наталья и нянька Екатерина совсем состарились, дома ни дров, ни еды. “Приехала, сразу две машины дров заказала, — вспоминала Матушка, — старые удивляются: “Сыночки, кому вы дрова привезли?”
      — Это вам, бабушки.
      — А кто же вам приказал?
      — А у вас больная живет, она и приказала.
      “А денег мне Христа ради дала знакомая Устинья, у нее сын на большой работе был, хорошо получал. Она говорила, давая: “Что ж они старые, а в лес за дровами ходят, одна несет полено, другая вязанку. Не замерзать же тебе”.
      Вновь пошел к Тихоне за исцелением больной люд, и приносили ей кто рубль, кто три рубля, а кто и пятерочку. Тихона смогла на эти деньги даже построить домик из двух равных половин: одну-себе, а другую — для старых женщин.
      Мать Наталья не раз говорила Тихоне: “Ты нас похоронишь и тогда пойдешь в монашки”. Заранее сшила ей Два подрясника, купила широкий форменный ремень, переделала его в монашеский и все это подарила девушке-послушнице, сказав: “Тебе пригодится, когда будешь монашкой. Скоро-скоро будешь подряснички носить”.
      Нянька Екатерина умерла на Отдание Пасхи, в возрасте ста четырех лет, а мать Наталья перешла в иной мир за неделю до Рождества Христова, прожив на земле от роду девяносто семь лет. После ее смерти Тихона видела мать Наталью во всем белом-белом: она подошла к ней и поблагодарила ее.
      Незадолго до смерти старой монахини Тихона как-то услышала стук в дверь. “Кто там?” — спросила она, но никто не ответил. Подползла к двери, отворила — никого нет, а слышится женский голос: “Тебе здесь больше нельзя жить, надо отсюда уходить. Я буду тебя переселять”. И еще раз, когда сидела она за столом с матерью Натальей, слышала тот же голос: “Я тебя буду переселять”.
      Некоторое время спустя после похорон пришел к Тихоне председатель сельсовета и сказал: “Матушка, покупай себе дом. Этот подписан племяннику, да и сосед не даст тебе спокойно жить, грозит тебя зарезать, ему твоя усадьба нужна”. В инвалидный дом ее не взяли, сказав: “Ты будешь здесь Богу молиться и людей развращать”. И пришлось ей кое-как собирать деньги, чтобы купить стоявший в другом конце села недостроенный дом, в котором проживет она более двадцати лет и где окончится ее земной путь.
      Из деревни Поповка пришли к ней две женщины, Мария и Татьяна, согласились жить у нее по месяцу и вести домашнее хозяйство. “Тогда я была чистая, каждый день меня переодевали, и кровать чистой была”, — рассказывала она.
      Если до этого народ приходил к Тихоне от случая к случаю, то теперь требующие исцеления и ее молитвенной помощи шли весь день с утра до вечера. Чаще стали появляться тяжелобольные, одержимые злыми духами, испорченные колдунами. И на всех Тихона находила и время, и духовные силы.
      Приходили и злые люди. Они не могли примириться с тем, что Тихона избавляла несчастных людей от их злых козней. Кто-то по злобе своей обманным путем ее трижды предает земле. С того времени у Тихоны стала сохнуть и сильно болеть одна нога, и послушницу все время тянуло полежать на земле.
      О каждом человеке есть промысел Божий, тем более о таких, как Матушка.  Еще в детстве ей было предсказано, что она примет монашество в преклонных летах и постригать ее будет молодой Донат. Старая монахиня Евлалия из Калуги убедила Тихону принять монашество. “Только тогда, — говорила она, — твой недуг пройдет”.
      Матерь Божия приводила к Тихоне людей разными путями. Так, в 1950 году некая Наталья, жившая в селе Троицкое-Голенищево, что под Москвой, приехала в соседнюю с Темкиным деревню Курдюково покупать корову. Ей было тогда сорок лет. Узнав о девушке-подвижнице, она уже всю свою оставшуюся жизнь, почти сорок лет, будет посещать ее.
      Эта Наталья и привезла как-то к Тихоне чтеца Алексея из Успенского храма Новодевичьего монастыря, у которого тяжело болела жена. А он в свою очередь взял как-то с собой дьякона той же церкви отца Иннокентия, учившегося тогда в Московской Духовной семинарии. Решившись на постриг, Тихона сказала ему: “Ищи молодого Доната”, а игумен Донат как раз и учился с ним в семинарии, и было ему всего двадцать семь лет от роду.
      За три дня до праздника Московских святителей некая Мария, живущая в Вязьме и много лет посещавшая Тихону, видела сон: посреди большого-пребольшого храма стоит красиво украшенный “топчан”, а вокруг него великое множество народа. Приносят в храм Тихону во всем белом и кладут на этот “топчан”, а ноги ее накрывают черным лоскутом. Мария хочет снять этот лоскут, но Царица Небесная грозит ей пальчиком и говорит: “Нельзя!”
      18 октября 1976 года, когда празднуется день святителей Московских и всея России чудотворцев Петра, Алексея, Ионы, Филиппа и Ермогена, состоялся постриг. В новом доме Тихоны, в 7 часов вечера собрались игумен Донат, дьякон Иннокентий, чтец Алексей и Наталья. Пострижена была она келейно с именем Тихоны, в честь преподобного Тихона Медынского, Калужского. За то, что Наталья переодевала Тихону, готовя к постригу, на всю жизнь получила от подвижницы почетное звание “крестная”.
      После принятия монашества Матушка как будто переродилась. Болезнь отступила.
      Истинный монах — это молитвенник за весь мир, и в этом его главное дело на земле. Сердце монаха скорбит о людях, и он молится за спасение всех. Благодаря монахам в мире никогда не прекращается молитва, ею и стоит мир. И эта борьба за человека и за весь мир с силами мрака и зла не прекращается ни на час. Как только ослабевает молитва — идут по земле великие бедствия. (2)
      Спустя пятнадцать месяцев после монашеского пострига, мать Тихона принимает высшую степень монашества — схиму, требующую от нее соблюдения еще более строгих молитвенных правил и затворничества.
     На день великого христианского святого и пустынножителя IV века Макария Египетского в дом к матушке Тихоне в очередной раз приехали “крестная” Наталья и игумен Донат с певчими, а у нее в это время гостил протоиерей Петр со своей матушкой. Все необходимое для пострига было приготовлено заранее. И 1 февраля 1978 года она принимает великий Ангельский чин — схиму, в которую была пострижена с именем Макария, в честь выдающегося египетского подвижника. Прошло немного времени после принятия схимы, и Царица Небесная явилась к пятидесятилетней схимонахине Макарии и сказала, что избирает ее на Подвиг. Отныне ей следовало брать на себя страдания и болезни всех людей, кто обращался к ней с просьбой об исцелении, вместить в свое сердце всю боль и скорбь России и смиренно нести этот ни с чем не сравнимый по тяжести груз на своих хрупких плечах.
      — Матерь Божия, зачем Ты такую укрючину выбрала? — спросила схимница.
      — Я все обошла и лучше тебя не нашла, — отвечала ей Царица Небесная. — Придется тебя ставить в Избранницы.
      — Какая я Избранница, я весь свой век на кроватке.
      — Ты у меня совершенная! — сказала ей Владычица.
      — Что такое совершенная, я не знаю, — проговорила схимница и поклонилась Царице Небесной со словами: — А я с удовольствием приму страдания. Страдать-то я умею.
      И после уже, до последнего дня жизни, своим близким, кто спрашивал Матушку о ее здоровье, она говорила: “Мне никогда не будет хорошо, мне хорошо не разрешено”.
      В домик схимонахини Макарии приезжали люди со всех концов страны. Было здесь и духовенство — от дьякона до митрополита, и церковный причт, и простые миряне — люди верующие и неверующие, старые и молодые, и Матушка знала, кто из них в чем нуждается, и как помочь каждому из них. Она ведала о них больше, чем они о себе сами.
      Среди приезжавших не раз бывал у нее человек, чье имя было в 1960-е годы самым известным на планете.
      Город Гжатск, переименованный тогда в Гагарин, от села Тёмкина в пятидесяти километрах. Так что “гагаринские”, как их называла Матушка, бывали у нее очень часто. Приезжала к ней неоднократно и Анна Тимофеевна Гагарина, мать первого в мире космонавта Юрия Алексеевича Гагарина, бывшего тогда депутатом Верховного Совета СССР. Однажды она спросила у Матушки: “Можно ли и моему сыну к тебе приехать?” — “Пусть приезжает, не стесняюсь его нисколько”, — приветливо ответила ей матушка Макария.
      Анна Тимофеевна рассказала сыну о горькой судьбе подвижницы, о том, что получает она пособие, на которое ей не прожить, а пенсии по инвалидности ей не назначают.
      “Гагарин приезжал, да не раз, — рассказывала схимонахиня Макария, — он приезжал ко мне не лечиться, а как к больному человеку”. Поведала она и о том, как был он у нее последний раз в начале марта 1968 года. “Приехало три машины: две с докторами и третья, на которой Гагарин. Он обыкновенно пришел и сказал: “Я посижу, пускай доктора с Вами поговорят...” Со мной разговаривал долго. Сказал: “Я маленько справлюсь с делами, тогда и выправлю пенсию. Это недело, что Вам столько платят”.
      Человек он простой, хороший, очень хороший. Простой, как ребенок. Я ему тогда сказала: “Больше не летай, тебе нельзя летать!” Он не послушал меня, а тут его постигла вскорости смерть. (27 марта 1968 года Гагарин погиб. Было ему тогда 34 года. — Авт.). Все равно он ни в чем не виноват... а какой молоденький”. После его гибели схимонахиня Макария попросила одного из приехавших к ней вскоре священника в ее доме отпеть заочно погибшего космонавта и молилась о упокоении его души.
 
 
 

      В первой части повествования было рассказано о том, что слышал я от схимонахини Макарии в разное время на протяжении восьми лет. Теперь же поведаю о том, чему был свидетелем сам или что рассказывали мне близкие к ней люди, ставшие свидетелями тех или иных событий.
      Имя схимонахини Макарии впервые некоторые из читателей могли услышать во многих храмах столицы, в областном или районном российском городе или сельской церкви. Произносили его чаще всего на литургии после чтения Евангелия, когда священнослужители особенно сосредоточенно молятся о здравии болящих. Но в потоке имен не каждый останавливал на нем свое внимание. Но те, кто хоть раз беседовал с Матушкой, всегда либо мысленно, либо с крестным знамением молился о ней. Возможно, кто-то мог услышать о ней, когда заходил разговор о святых по жизни людях или когда рассказывали о чудесных случаях исцеления по ее молитвам от различных болезней. Так что узнать, где живет она и как к ней добраться, было делом не трудным.
      Одни ехали к ней на машинах, другие добирались на поездах и автобусах. Приезжали русские, украинцы и белорусы, татары, евреи и цыгане, православные и те, кто не исповедовал никакой религии. Все они ехали с одной лишь целью — получить здесь исцеление от физической или духовной болезни, сокрушающей их.
      Село Тёмкино раскинулось по обе стороны от большого живописного оврага, в котором на восток течет ручей. Из него бьет много холодных ключей, а на берегу его святой источник Ильи Пророка. Вдоль ручья, склонив ветви, стоят вековечные ветлы.
      Когда-то село украшала церковь Ильи Пророка, которую и строили дед и отец матушки Макарии, но теперь сиротливо стоит сельский клуб, неподалеку от которого — погост.
      Если по дороге вдоль оврага пройти мимо ряда небольших одноэтажных домов, то в конце села, на полянке, под кудрявой липой можно увидеть небольшой, словно игрушечный, утопающий в цветах дом с резными наличниками. По дворику важно разгуливают куры, на деревянном крыльце греются несколько рыже-белых кошек и котят.
      На стук открывается дверь и пришедшего провожают в дом. Пройдя через темные сенцы и прихожую, гость оказывается в небольшой, светлой, разделенной надвое печью, шкафом и занавеской комнате. Светлая половина очень напоминает последнюю келью святого Амвросия Оптинского в Шамординском монастыре. В переднем углу — стол с иконами и теплящимися перед ними лампадками. В ближнем к двери углу, также увешенном иконами и образками, — старенькая кровать с никелированными дужками, а рядом с ней — простой кухонный стол.
      На кровати сидит, чуть привалившись на подушку, маленькая ссутулившаяся старица в черном поношенном подряснике и апостольнике, покрывающем не только ее голову, но и плечи. Худенькая, тихая Матушка безмолвно молится, перебирая четки, и приход очередного посетителя не сразу нарушает ее по-детски чистую молитву. Округлое бледное лицо с большими небесно-голубыми глазами и алыми губами очень выразительно и благородно. И в лице ее, и во всей фигуре — выражение внутреннего покоя.
      Вошедший сразу чувствовал, как в его душе зарождалось светлое, благодатное состояние. Ему предлагали сесть на стул, стоявший напротив матушкиной кровати. Но не каждый решался сидеть перед ней, часто человеквставал на колени, ведь именно так было принято говорить со старцами. И не только миряне преклоняли свои колени перед благодатной старицей, но и люди духовного звания — от монаха до митрополита.
      “Кто пришел, по какому делу?” — иногда спросит Матушка очередного посетителя. Молодой человек рассказывает, что уже три года врачи не могут вылечить ему большую язву на ноге. “Не гляди, что три года ножка болит. Матушка помолится и поправишься. Надейся на Бога и на меня немного”. Она объясняет ему, как пользоваться святой водой. “Как водичка кончится, сразу приезжай”, — добавляет она. Парень уходит, а Матушка говорит ему вслед: “Он ведь молодой, пускай на ножках бегает. Господь поможет”.
      В комнату вводят и сажают на стул еле переступающую ногами женщину.
      — В один день отнялись руки и ноги, кричу на крик, так болят, — плача, рассказывает несчастная.
      — Как же тебя зовут? — спрашивает Матушка.
      — Анастасия.
      — Настасья, значит, — Матушка на какое-то мгновение словно уходит в себя. — А почему ты плохо Богу молишься? — вдруг спрашивает ее она. — Надо Богу молиться, причащаться надо. Пей водичку утром в семь, вечером в девять, растирайся маслицем в субботу и понедельник. Ей наливают в трехлитровую банку святую воду, а в пузырек — освященное масло.
      — Матушка, болею, — говорит другая женщина.
      — Ничего, ничего, — ободряет ее схимонахиня, — поправишься. Матушка помолится и поправишься. Пей водичку.
      На дворе собралось уже несколько человек, и их пускают в дом по одному.
      Следующей посетительнице, просящей за сына с невесткой, схимонахиня замечает строго:
      — А они ведь не будут молитвы читать, им нельзя пить водичку.
      — А они крещеные, — пытается возразить женщина.
      — Крещеные, в воду опущенные. Они говорят: не обязательно молиться, нам помогает и так... А мне отвечай за них перед Матерью Божией.
      Поругает так Матушка немного за нерадение к Богу, а затем разрешит налить святой воды и масла.
      В комнату входит в деревенском плисовом жакете женщина со скорбным лицом, и ее сажают на стул.
      — Муж умер у нее, просит венчик и рукописание ей дать, — объясняет “хожалка”, помогающая Матушке.
      — Обязательно дай!
      “Хожалка” лезет в ящик стола и достает купленный в церкви печатный лист, одна часть которого отрывается и кладется на лоб усопшему, а другая вкладывается в руку.
      — Она хочет деньги дать, — говорит “хожалка”.
      — Нет, нет, не надо, у них и так много расходов, — жалостливо говорит схимонахиня.
      — Матушка Макария, у нас коровка заболела, — сетует другая посетительница, — плохо доится.
      — А не будете постами лопать молока. Ты не постишься в среду и пятницу, вот коровушка на тебя и обиделась.
      — Матушка, помоги, буду поститься. Женщине наливают святую воду.
      — Сама пей и коровке на ночь на крестцы кропи, а утром добавляй в пойло, — наставляет старица. — Как вы ни с чем не считаетесь, все цапаетесь, когда не положено, за молоко. А в прежнее время было так: год ребенку сравняется, ему уж молока в пост не дают. Мне год был, я как просила в пост молочка, мне не давали. Знаешь, как делали, — вдруг говорит полушепотом Матушка, словно боясь, что кто-то еще услышит ее, — забают, заговорят, укачают, а молока не дают. А теперь... (она грустно качает головой) все равно все больные.
      Одна из приехавших пытается сунуть ей в руку 25 рублей, но Матушка со слезами в голосе говорит ей: “Не надо так много давать, мне это ничуть-ничуть не интересно. Родненькая моя, пройдет, ты как приедешь, ножки помой и через два часа протри маслицем”.
      Семинарист, стоя на коленях, просит: “Матушка, помолись обо мне в своих святых молитвах”. — “Ладно-ладно, я тебя не забуду. Ты еще приедешь! Как водичку выпьешь, так и приедешь”.
      Люди шли один за другим, а она на минутку забывалась, бессильно роняла голову на подушку. Всю ночь провела схимонахиня в молитве, а с утра один за другим идут посетители. Они входили в комнату, ставили банку или бидон на стол и им наливали святую воду и масло. Матушка, обессилев, лежит на подушечке, а они, торопясь кто на поезд, кто на автобус, будят ее своими вопросами. Она выслушивает их просьбы, дает советы и добавляет: “Как я вас жалею! Когда бы не жалела, не стала б принимать. Дай, Господи, вам здоровья. Пройдет, пройдет, все пройдет!.. Плохая я стала, плохая. Дай, Господи, вам здоровья, а мне терпения”.
      Уходит последний посетитель, и Матушке можно бы покушать и немного отдохнуть. Но к дому подкатывает милицейская машина. Из нее выходят двое в форменной одежде и с ними пожилой цыган в длиннополом пальто и с банкой в руках. Не раз цыгане приходили в этот дом с целью ограбить его. И после того районнаямилиция решила: пусть цыгане обращаются в отделение милиции, а сотрудники привезут их к схимонахине Макарии сами.
      — Брату двадцать восемь лет, шесть детей, не ходит он, — сбивчиво рассказывает цыган.
      — Если будешь молиться Богу за брата, поможет, — твердо говорит Матушка.
      — Мать, помоги, двадцать восемь лет, шесть человек детей, не ходит, совсем не разговаривает, — взволнованно, умоляет он.
      — А я сама не хожу, у меня ножки не ходят, — объясняет ему Матушка.
      — Слыхал я, что ты, мать, не ходишь, зато другим помогаешь.
      Он ставит на стол трехлитровую банку, ему наливают святой воды, в пузырек — святого масла.
      — Как пить? — спрашивает он.
      Матушка объясняет, как пить воду и растираться.
      — Когда кончится водичка, еще приезжай, — говорит она уходящему цыгану, — один приезжай, никого не бери, имея в виду его соплеменников.
      — Не возьму я, ради Бога не возьму никого... Каждый из таких приемов страждущего люда требовал от Матушки огромного напряжения душевных и физических сил. Я не раз замечал, подойдя после приема к ней и прикоснувшись к ее лбу своей щекой, как пылала жаром ее голова. А к схимонахине Макарии все ехали и ехали отчаявшиеся, не нашедшие часто помощи у врачей-профессионалов люди, по многу лет отягощенные недугами. И она помогала им, ставя непременным условием исцеления веру в Бога. Больной должен был присоединить свою скромную молитву к горячему матушкиному молению о его исцелении. От больного лишь требовалось читать молитвы “Отче наш” и “Богородице Дево”, а Матушка просила Царицу Небесную исцелитьболящего и переложить тяжесть их болезни на нее. Чаще всего совершалось это постепенно, но иногда приходилось ей брать на себя чужую болезнь всю сразу.
      Сколько тысяч и тысяч исцеленных прошло перед Матушкой — один Бог ведает. В человеческих ли силах было совершать такое таинство и затем отмаливать чужие грехи, а они и порождают болезни. Конечно, это выше человеческих сил. Лишь несказанная Божья благодать, которую стяжала схимонахиня Макария своей молитвой и многолетними подвигами, давала ей на все это силы. “Дитенок мой! Матушка помолится, и поправишься, — говорила она и добавляла: — Все вы мои дети!”
      Подробнее следует рассказать, как советовала схимонахиня Макария пользоваться святой водой и святым маслом, которые получали от нее приходящие люди.
      “Это лечение от Господа Бога, — говорила она. — Я лечу по благословению Спасителя, Матери  Божией и Симеона Богоприимца”. А нерадивых укоряла: “Берете водичку, а надежды на Господа Бога не имеете никакой”. Поясняла и главное условие лечения: “Водичку святую нельзя пить, если пахнет табаком, вином, луком или чесноком”. А кому и добавляла: “Когда б ты не переживала, было б лучше. При лечении переживать нельзя”.
      Кто не соблюдал постных дней, был не воздержан в пище, пить святую водичку разрешала она реже, кто же постился — чаще. Но часы ее приема каждому были установлены определенные, и их сочетание назначала Матушка по ей одной ведомому закону. Для одного это было семь утра и девять вечера, для другого добавлялся еще и прием в три часа дня, третьему добавляла еще один прием в шесть вечера. А кому-то назначала пить святую воду один раз в день в шесть утра натощак или в девять вечера после еды. Человеку же, бывшему в нечистотеили в осквернении, до воды и масла дотрагиваться не разрешалось. Пить ее полагалось из отдельной посуды по 50 грамм (два больших глотка) за прием. Кроме этого, необходимо было доливать понемногу святую воду во всю подаваемую на стол пищу, а при мытье — в ванну. Хранить воду следовало в чистом месте, но нельзя ее было ставить в холодильник или наливать в термос. Трехлитровой банки хватало примерно на месяц и хранить ее дольше не рекомендовалось.
      Своя закономерность была и при лечении святым маслом, употребляемым совместно с водою. Каждому назначала Матушка дни, в которые следовало растирать отдельные части тела обязательно “до большого жара”. Тем, кто здоровьем был слабее, в субботу, два часа спустя после бани, лучше перед сном, надо было растереть макушку, спину и ноги (от паха до кончиков пальцев). В понедельник же — грудь, живот, бока и руки. Самым слабым в указанном порядке надо было растирать все тело: сначала “зад”, а затем “перед”. А тем, кто был покрепче, назначала она среду и четверг.
      Больные спину, руки или ноги также следовало растирать “до большого жара”. Если же болезнь приключилась от колдовской порчи, то при этом необходимо еще и прочесть тридцать три раза молитву “Да воскреснет Бог”. При больном сердце растирали грудь, при одышке — горло. Голова болит — один день растирали лоб, около и за ушами и макушку, а другой день мочили голову святой водой. И так несколько дней. Больные глаза можно было излечить, растирая святым маслом над бровями. Если болел нос — надо было мазать сверху и внутри его, а после этого читать молитву Святому Духу, крестя лицо, глаза, нос, рот, уши. Больные зубы проходили, если растереть хорошенько щеки маслицем и помазать им зуб. Порой Матушка вдобавок еще и поясняла: “Астма лечится покоем, если будешь спокоен — будет лучше”.
      Своим духовным чадам она говорила: “Ты маслица бери каждый раз и сливай в одну бутылочку. Масло благодать не теряет десять и более лет и будет стоять, если его никто не испортит. Святыню надо уметь соблюдать, — наставляла она, — если хочешь долго хранить, надо в чистоте и под замком, чтоб не каждый брал”.
      Все, кто обращался к схимонахине Макарии за помощью, отчетливо ощущали благодатное воздействие ее лечения. Полученные от Матушки святые вода и масло были исполнены Божьей благодати, которая освящала болящего, исторгая при этом болезнь и порчу. Исцеление во дни поста, особенно Великого, происходило еще быстрее.
      Благотворное действие на души обращавшихся к нейлюдей оказывали советы и наставления Матушки. Как правило, были они небольшими, но емкими, так что у слушавших ее вопросы возникали редко.
      “Идешь в храм, — советовала она, — ставь свечи:
      Спасителю, Матери Божией, Архангелу Михаилу и иконе Всех святых. Поставишь в любой из дней Светлой седмицы (до закрытия Царских врат, в субботу перед Фоминым воскресением) свечи за престол Матери Божией и на канон — гореть будут целый год”.
      “После десяти часов вечера есть нельзя, потому что начинаются “Страховые часы”: на небе идет большое пение”.
      “После двенадцати ночи — “Православный час”, а теперь в это время телевизор гремит”.
      “Надо отслужить водосвятный молебен Спасителю, Благовещению Божией Матери и своему Ангелу, и этой водой кропити свое новое белье”.
      Часто давала она и бытовые советы: “От электрического чайника вода становится неполноценной, она не просвещается”.
      Большое внимание уделяла Матушка состоянию души приходящего к ней человека. Несобранному посетителю она говорила: “Прежде всего надо о своей душе, о своем сердце говорить... о себе говори”. И укоряла духовно спящего человека: “Веры у вас нет, поста у вас нет, спать долго любите, а Богу не молитесь, нет молитвы у вас...” И добавляла с сокрушением: “Люди теперь черствые, не хотят молиться”. Другому же пояснила: “Это по вашему несчастью я буду за вас молиться, а так каждый должен за себя молиться”.
      “Будь ты верующей! Молись Господу, проси: “Господи, пошли Ты мне благодать!” — наставляла она одну женщину в телогрейке, обремененную тяжелыми крестьянскими работами и не имевшую ни минуты свободного времени.
      “Чтобы что-то вымолить у Господа, надо молиться сорок дней и ночей”. И она советовала: “Что бы ни было, ты знай моли Господа: “Господи, будь со мной! Не покидай меня!” И ни на что не смотри, хоть бы и “рогатые” пришли (Она имела в виду бесов. — Авт.). И Матерь Божию моли”. И других она назидала: “Надо молиться Богу, поститься. Бывает, ночью проснешься, молитовки почитай, а иначе вы не спасетесь... Можно и одну молитву знать и Богу угодить”.
      “И под печкой Бога можно умолить, — говорила она семинаристу, собирающемуся в паломничество, — полезай под печку и молись, не надейся, что другие за тебя помолятся. Молитесь вы сами, это самое верное, самое чистое...”
      “Можно друг за друга молиться, тогда моя молитва идет за тебя, а твоя молитва идет за меня, — говорила как-то матушка Макария. — И так каждый должен молиться, как может. Главное только — веруй!”
      Порог ее комнаты переступает крестьянка, и схимонахиня Макария учит ее, не знающую ни одной молитвы, как и с чем обращаться к Богу: “Вставая с постели, попроси: “Благослови, Господи, день прожить по святым Твоим заповедям Господним”. Ложась спать, проси: “Господи, прошу греха моего покаяние, на сон благословение” или “Прими меня, Господи, и благослови на сон грядущий”. Напоминала, что чаще следует молиться об умерших: “Успокой, Господи, души усопших раб Твоих (называй их имена) за теплыми пирогами, за святыми просфорами, за мирским каноном и сотвори им вечную память”.
      Люди духовно развитые задавали матушке Макарии вопросы посложнее, и она отвечала каждому в меру его духовного роста: “Хочешь благодать получить, надо подготовить себя, чтобы имел искру Божию. Всякий человек может получить благодать, только молись Богу, проси Христа: “Господи, прости и помилуй меня”. Он, когда будет надо, благодать и пошлет”.
      “Чистая молитва — это какая?” — спрашивали ее. — “Чистая, когда без помыслов”, — отвечала она. “Какие самые действенные книги мне читать?” — задавали вопрос. — “Читай Евангелие, Псалтирь, Молитвослов”. И все ее советы, наставления и ответы на вопросы были проникнуты духовным опытом и благодатной мудростью.
      Немного времени могла уделить схимонахиня Макария каждому из приходивших к ней. Но с гостившими у нее духовными чадами она говорила дольше: отвечала на вопросы, рассказывала что-либо поучительное.
      Часто спрашивали Матушку о загробной жизни. “А что этого бояться, — спокойно отвечала она, — этого никто не минует, все равно придется умирать и давать ответ Спасителю. Душа ваша никому не должна подчиняться, она в большой святости. Господь душу бережет, как своего Ангела. За гробом — три суда и каждый из первых двух — через год, третий же — через три года. Первый суд определительный, второй — установительный, третий — наказательный. Убиенным там хорошо, с них половина суда снимается, грехи снимаются по повелению Господню. А умершие младенцы в Царствии Небесном возрастают”.
      Неоднократно заходила у нас с Матушкой речь о современных праведниках, которые своей молитвой поддерживают мир на земле. О них она ведала своим благодатным духом. “У нас столпов (так называла она их. — Авт.) много, очень много, они и умоляют Господа! Много еще людей провидящих. Они скрыты от чужих глаз, они в горах, в маленьких хатках, таких маленьких — только взойти: столик да иконка висит. Они — столпы от земли до неба! Пускай божественные столпы стоят, они молятся за нас”. О жизни же современного духовенства сказала как-то: “Сейчас нет таких батюшек, чтобы все у них было хорошо. Если сам здоров, то дома что-нибудь расстроено”.
      Нередко разговор заходил о современной жизни. “Ну что теперь делать, — сокрушалась она, — дожили до плохого. Шли, шли и уперлись. Нынче везде одно горе, сладкого нигде нет. Бог так попускает: на небе темно, а на земле грозно. Бог не дает веселья. Народ теперь в общем не хороший, баламутный народ, он Господа Бога нисколько не слушает. Народ привык жить по своей воле. Свои грехи они на песок перетерли, чтобы безгрешными быть, — нынче такой народ премудрый”.
      Слушая Матушку, я вспоминал размышления одного священнослужителя о том, что все больше и больше людей “через неверие, порочность и страстность, через занятие оккультизмом становятся одержимыми, своего рода покорными проводниками демонической воли — воли, направленной к гибели человечества, подготовляющей пришествие антихриста”. (3)
      “Весь хороший народ помер, — говорила мне Матушка, — они все в раю, они не знали этой пустоты, Богу молились, им там будет хорошо. А сейчас весь народ пошел под откос. Они Бога не знают, читают что попало, собирают что попало. Божие не любят, а небожие любят. Люди очень переменились, они в Бога не верят, а если и читают молитвы, то небрежно, без внимания. Подумать только, семидесятилетние платком машут и пляшут. В такое-то время только плясать...”
      “Время сегодня незнатное — начальство не будет клониться к народу и будет полная разруха. Сейчас усердия у них к народу нет нисколько”, — говорила она в августе 1988 года.
      “Преподобных теперь из молодых быть не может, опоздали, — сказала схимонахиня, отвечая на мои вопросы. — Божественные корешки потеряли, а они в сердце, в душе должны бережно храниться. Даются они при крещении один раз, а приносятся издалека, из рая”.
      Размышляя над матушкиными словами мы, ее духовные чада, осознавали, что незаметно наступили времена, когда в подобных схимонахине Макарии людях мы, быть может, видим последнее уходящее поколение Божьих людей. А ведь именно они, “святые — соль земли, говорил преп. Силуан Афонский, они смысл ее бытия; они — тот плод, ради которого она хранится. А когда земля перестанет рождать святых, тогда отнимется у нее сила, удерживающая мир от катастрофы”.(4)
      На всех нас лежит печать греха, которая не дает нам восходить к небесному, но лишь позволяет скользить по наклонной.
      “Как же вы мне жалки, — со скорбью говорила Матушка. — Вот Ангелы небесные, как они дружны между собой”. При этих словах тихий свет словно озарял ее лицо.
      Бывая невольным свидетелем многочисленных бесед схимонахини Макарии с приезжавшими к ней людьми, я поражался: мало кто из них знал даже такие известные молитвы, как “Отче наш” и “Богородице Дево”. Невольно приходила в голову мысль: многие страдают болезнями и скорбят потому, что далеко мы все отстоим от Господа. “К Богу сегодня можно прийти только через скорби и болезни”, — словно подтверждала мои раздумья Матушка.
      В последние годы Россию охватил разгул бесовщины. Астрологам, предсказателям и колдунам представляются полосы газет и журналов, их сеансы можно увидеть по телевидению и услышать по радио. Проводится широковещательная пропаганда их идей, огромными тиражами выпускаются руководства по магии, колдовству и астрологии. Страна покрывается сетью школ, где люди активно вовлекаются в занятия этим богопротивным делом.(5) Некоторые средства массовой информации прямо указывали на полезность колдовской профессии для общества, в то время как сами колдуны открыто калечили миллионы людских душ и уводили их от Бога.
      Многие, испытавшие на себе пагубное воздействие новоявленных “целителей”, приходившие за помощью к схимонахине Макарии, страдали тяжелыми психическими расстройствами и серьезными физиологическими нарушениями. Навещая Матушку, я, чем мог, помогал ей, впускал в дом и провожал посетителей, задавал им беспокоивший всех нас вопрос: обращались ли они к “целителям”, смотрели ли по телевидению или слушали по радио их “лечебные” сеансы. Почти все из приходивших отвечали утвердительно. И никто из них не задумывался над тем, какой силой “целители” все это совершали.
      “Лечительство по дару Божию, — пишет священник, хорошо знающий суть этого явления, — дается человеку с очищенным сердцем, до конца преданному Христу, большей частью аскету и подвижнику... Праведник, наделенный Силой Божией... творит... волю Божию, которая... направлена на спасение человека”(6). Он сначала лечит душу, а потом тело. У человека укрепляется и очищается от страстей душа, то есть устраняются прежде нравственные причины болезни. Большинство таких исцелений совершается непосредственно через молитву, когда Господь Духом Святым и совершает такое исцеление.(7)
      Сколько трудов стоило положить схимонахине Макарии для исцеления этих несчастных людей, сколько молитв вознести к Господу и Божией Матери за них, чтобы облегчить страдания и снять с них черноту порчи!
      Одним она давала только общие советы, другим — конкретные указания. “В этой жизни бойтесь колдунов и колдовства, — неустанно повторяла Матушка. — К народу этому (к колдунам) надо подходить со всякими опасками, — советовала она тому, кто жил по соседству или работал бок о бок с колдунами. — Они могут так разделать, что будешь под себя ходить”. А на неизменный вопрос, как можно отличить таких людей, подсказывала: “У колдунов красные слезные глаза. Это оттого, что они все ночи работают и не спят”.
      А что за “работа” у них, прочитал я у известного исследователя данного вопроса. “Они — и властелины, и рабы демонов: властелины, потому что могут повелевать нечистой силою; рабы, потому что эта последняя требует от них беспрестанной работы, и если колдун не приищет для нее никакого занятия, то она тотчас же замучает его самого”. Епископ Васильсурский Варнава ( 1954) поселился однажды у такого колдуна, достигшего больших успехов и совершенства и пользовавшегося у бесов почти непререкаемым авторитетом. По слову того они творили самые необыкновенные дела, но и к нему они приступали и мучили. И, чтобы “дать им работу”, он высыпал на стол с полпуда гречневой крупы и заставлял их перебирать ее, и лишь тогда они от него отставали.(8) В старину в русской деревне давали совет, особенно молодоженам на свадьбах, насыпать в два мешочка пшена и держать их в разных карманах. Ученые-этнографы писали в своих работах, что это делалось для плодовитости молодых. Однако на самом деле это был оберег от колдовства. “Если хочешь быть здоровым, — советовала схимонахиня Макария, — никогда никому не давай свое фото. Это самое губительное дело — свое фото давать”. Испорченную колдунами одежду она рекомендовала кипятить и тридцать три раза при этом читать молитву “Да воскреснет Бог”.
      “А разве раньше не было этих волшебных людей?” — спрашивали Матушку ее духовные чада, зная что она сама всю жизнь страдала от старушки-колдуньи. — “Тогда меньше колдунов было, это сейчас их много развелось”.
      Как же эти люди идут не к Богу, а к “лукавому”?
      Он их обольстит, они раз сделают этот грех, а потом уж не остановишь — у всякого греха есть начало, но нет конца. Лукавая сила сейчас всю землю заняла.
      Когда спрашивали схимонахиню Макарию, как уберечься от злых людей, она советовала читать молитвы да помнить, что “колдуны лютуют в 4 часа дня и в 12 часов ночи”. “Четвертый час дня очень опасный, — не раз говорила она, — всякая болезнь может пристать. В четвертом часу никому ничего не давать и в дом лучше никого не пускать. С 3 до 4 дня надо почаще читать молитву “Да воскреснет Бог”. Четыре раза прочтешь, тогда только выходи из дома, а если есть время, лучше прочесть ее двенадцать раз. И в 12 часов дня того же надо опасаться”.
      Еще Матушка наставляла: “В Страстную Пятницу никому ничего не давай и не бери. Не то пойдут одни несчастья. Деньги старайся никому не менять и из рук в руки не передавать. Положи их на стол, пусть берут”.
      Задавали Матушке вопросы и о бесплотных духах зла, которые пытались часто нарушить ее духовный покой. “Уходи, страшила, а то я тебя четками ударю, — грозила она подступающему к ее кровати “лукавому” и поясняла:
      Он моих четок знаешь, как боится! Ну его, лохматого, я его четками отлуплю”.
      Бесплотные духи, или просто бесы, обитают как в воздухе, так и на поверхности земли. Святой апостол Павел называет их “духами злобы поднебесной” /Еф. 2,2/. Сеяние зла является их насущной потребностью. Они могут не только наводить на людей болезни, но даже убивать их. Войдя в человека, духи зла овладевают его телом, и несчастный тогда становится исполнителем их воли. Священное Писание отмечает, что вид духов зла ужасно страшен.
      Когда схимонахиню Макарию просили рассказать о бесах, она предостерегала: “Они могут разорвать на мелкие части”. Неопытным в духовной жизни она говорила: “Не надо злить “лукавого” и смеяться над ним, он может много бед натворить. Если его разозлить, он тогда “жару” пустит. Даже я его не дразню. Он говорит мне:
      “Ты не читай, не читай “Крестом ограждаюся”, я этого боюсь”. А я ему: “Зачем ты к больной божественной ходишь? Чудила ты, все равно ничего не найдешь для себя в моей душе, я с Богом так и буду”.
      Мне же рассказывала: “Они, лукавые, знаешь, какие сети закидывают, сколько народа в них попадает, — я видела. Они стоят на страже, вылупив бельмы, ждут, когда человек ихним будет, и живо его в лапы заберут. Когда же человек в молитве, когда в труде, им делать нечего. А вот когда выпьет, поругается, подерется — они тут как тут”.

II

      Раз уж мы заговорили о духовном опыте подвижницы, то хотелось бы поподробнее рассказать о некоторых особенностях жизни Матушки. Нет сомнения, что она была человеком праведным, никогда не уклонявшимся от правды Христовой, преданным христианской вере. Эта маленькая хрупкая женщина являла собой пример мужественного и стойкого воина Христова, который всю свою волю да и саму жизнь положил на алтарь служения Богу и людям. Удивительной чертой ее характера, по единодушному мнению хорошо знавших схимонахиню Макарию людей, была премудрость. По словам святителя Василия Великого, премудрость “есть знание вещей божественных и человеческих и их причин”. Дух премудрости позволял Матушке, сподобившейся от Господа дара прозорливости, получать Божественные откровения и давать исчерпывающие ответы на волнующие людей вопросы. Однако основой всех дарований ее были смирение и смиренномудрие.
      Она не любила, когда кто-то произносил в ее адрес хвалебные слова. Случалось, приходившие по своей душевной простоте обращались к ней со словами: “Святая Матушка”. Она тут же их останавливала, говоря: “Я ни разу не сказала, что я святая или моленная. Я всегда говорю, что я больная и никудышная. Пускай Господь Сам судит. Может быть, вы в двадцать раз достойней нас будете”. О себе и о своем деле смиренно могла сказать: “Да какие труды мои, сижу на кровати, слепая, ручки больные, ножки не ходят, я никудышная”. О дарованиях своих она как-то заметила мне с иронией: “Мы прозорливые-дурливые — всякие бываем”. Однажды просил я у нее прощения за нашу по отношению к ней глупую горделивость. Ее смиренный ответ послужил мне нравственным уроком. “А я не знаю, что такое гордость. Ты меня хоть как назови, я не обижусь”, — сказала она.
      Рассказывали, как один раз пришла к Матушке с недобрыми мыслями женщина и только поцеловала ей руку, как та распухла и не могла даже пролезть в рукав подрясника. Позднее я спросил Матушку: “Ты же знаешь, с чем к тебе приходит тот или иной человек. Если не с добром, так и не надо бы его впускать”. — “Нельзя не пускать, — отвечала она, — надо всех миловать!”
      Как уже отмечалось, не любила она слышать в свой адрес похвал: “Если бы я работала интересно или бы вышивала, или еще что, а я только Богу молюсь, я простой человек, — произносила она с улыбкой и добавляла: У нас говорят: живи просто, и будет Ангелов со ста”. С большим смирением, а главное — мудростью, относилась Матушка к работницам по дому — “хожалкам”. Это были женщины, добровольно ухаживающие за больной схимонахиней. Они распоряжались в доме почти всем, что приносили Матушке многочисленные посетители в знак благодарности за ее помощь. Несмотря на это, вели себя с подвижницей подчас так грубо, что, думалось, как только у нее хватало терпения переносить все эти несправедливости. “Лукавый их заставит, они на меня и нашумят, — поясняла мне она, — а я сижу на кроваткеили одеялом накроюсь, лежу помалкиваю. Я должна помалкивать”.
      Даже если кто-то из близких провинился перед ней, она никогда его не обличала: “Я ни на кого не обижаюсь, а если они сердятся, то говорю: “Вы не годны сегодня со мной разговаривать”, — и молчу”. А мне при этом вспомнились слова Христа: “Блаженны нищие духом (то есть смиренные. — Авт.), — ибо их есть Царство Небесное” /Мф.5,3/.
      О соблюдении заповедей Божиих и своих монашеских правил схимонахиня Макария однажды сказала: “Я, во-первых, ничего не нарушаю и небесных стараюсь не обижать, а во-вторых, ставлю себя ниже всех”. Вспоминая о пережитом, говорила: “Я никого не знала, кроме Господа. Он такой светлый-светлый, светлей солнца. Его нельзя обижать. Я, кроме Господа и своей кроватки, ничего не видела. Сидеть на кроватке и смотреть на Бога — можно и сто лет так жить”.
      Все надежды, все упования схимонахини Макарии были связаны со Христом-Спасителем и Царицей Небесной. “Я всех ко Господу приведу, — говорила она о тех, кого лично знала. — Господь, верно, скажет: “Ну и Макария, привела ты ко Мне кого ни попадя: одни тебя обирали, другие обижали, третьи грабили”. А я теперь только и прошу: “Господи, помилуй их всех”.
      Известно, что христианские подвижники высоко ставили добродетели смирения и смиренномудрия. Они постоянно повторяли, что смиренномудрием сокрушаются все орудия врага, а смирение одно может ввести человека в Царствие Божие.
      “Моя жизнь вся прошла в слезах и молитве, больше я не знаю никаких дел. Молилась да плакала крепко, — говорила Матушка. — У меня и глаз-то нет, я все их выплакала”.
      “Говорят, пока молодая, что-то должно беспокоить, — сказала она мне как-то, имея в виду плотскую брань, — а я всю жизнь плакала, плакала... Матушка все плачет незнамо как...”
      — О чем же ты плачешь, Матушка? — спрашиваю ее.
      За всех вас, — кротко отвечала она.
      Как-то спросила она ухаживающую за ней “хожалку” Зинаиду:
      — А где тоткувшинчик?
      — Какой кувшинчик? — удивилась та.
      — Красивый такой, золотой. Мне голос сказал, что в него мои слезы собирают.
      И затем, обратившись ко мне, произнесла негромко: “Я дюже много плачу. Мне вас всех дюже жалко”.
      “Дух Святой избрал их молиться за весь мир и давал им источник слез, — писал святой преп. Силуан Афонский о подобных схимонахине Макарии людях. — Дух Святой Своим избранникам дает столь много любви, что души их, как пламенем, объяты желанием, чтобы все люди спаслись и видели славу Господню”.(9)
      Действительно, жалостливой Матушке, печальнице за всех нас, за всю многострадальную страну нашу, было о чем проливать слезы. Она видела, как беззаботны мы в этой жизни и как мало делаем для спасения наших собственных душ; не сознаем, какой строгий ответ придется держать всем перед Господом.
      Удивительный дар прозорливости схимонахини Макарии проявился еще в годы ее детства. Однако и этот благодатный дар она старалась утаить от людей, прикрываясь юродством, блаженством, игрой с куклой, копанием в мешочках с четками, платочками, бумажками... И только по великой любви к страждущему человеку и необходимости ради она позволяла себе проявлять на людях свойственную ей прозорливость, да и то не в полной мере.
      В окрестных деревнях давно знали о матушкином даре и ходили к ней за советом. Пришла в свое время и молодая соседка Анна спросить про свою свадьбу. Встречалась она с парнем из соседней деревни, и сваты уже были у нее, и о свадьбе договорились, Матушка сразу сказала как отрезала: “Не выйдешь за этого, жених у тебя будет иной и из Тёмкина”. И повторила несколько раз: “Не выйдешь за этого...”
      “Как же из Тёмкина, когда сосватана в Панове?” — с удивлением спросила Анна, не поверив матушкиным словам. Видя это. Матушка пропела ей такую частушку:

      Так все и случилось. Недели через полторы, чтобы купить жениху ботинки к свадьбе, Анна украла в колхозе и хотела продать два пуда ржи. Денег тогда колхозники имели очень мало, “жили на трудодни”. Невесту поймали и посадили на год в тюрьму, а жених ее за это время нашел другую. Вернувшись из заключения, Анна вскоре вышла замуж за парня из своего села Тёмкино и жила с ним счастливо.
      — Матушка, собрался я поехать на юг отдохнуть, — говорит, спрашивая благословения у старицы, Борис.
      Она на какое-то время уходит в себя и безмолвно лежит.
      — Как я тебя люблю, — говорит она ему и вдруг начинает плакать. — Я не хочу чтобы ты ехал на юг. Если ты меня не послушаешься, то Матушку больше никогда не увидишь. И со всеми своими родными распрощаешься.
      Борис в недоумении молчит. Проходят томительные минуты, и он вновь спрашивает старицу:
      — А в Подмосковье можно отдохнуть?
      Лицо Матушки светлеет, и она радостно говорит.
      — А ты там хорошо отдохнешь. После Матушку пытали:
      — Почему ты заплакала, когда он тебя спросил?
      — Там будет такое твориться, что он оттуда живым не вернулся бы.
      Позже стало известно, что в той местности, куда собирался ехать на отдых Борис, произошло сильное наводнение и сход селевых потоков с гор. “Я матушке Макарии жизнью обязан”, — говорил потом своим знакомым Борис
      Мне очень хотелось подарить матушке Макарии подрясник. Купил я отрез хорошей темно-синей шерсти, а сшить попросил моего двоюродного брата. Матушка разрешила отдать ему материал, но предупредила, чтобы тот, кто будет шить, работал в день по два часа, не более.
      Брат не был профессионалом, и поэтому ему пришлось сначала делать выкройку по старому подряснику.  Он засиживался за работой подолгу и, когда у него что-то не ладилось, очень ругался, не послушав матушкиного наказа. А ведь она все это предвидела заранее.
      На зиму холодильник в доме матушки Макарии переносили с терраски в избу. И в очередной раз с помощью “хожалок” я, переставив его, включил: лампочка горит, а компрессор не работает. Еще раз внимательно осмотрел я холодильник — все в порядке. Включил — вновь мотор не работает.
      — Матушка, что случилось с холодильником, не сломали ли мы его во время переноски?
      — Он застыл, — спокойно сказала она, — постоит в тепле, согреется и заработает.
      Мне надо было собираться в дорогу, и по пути, в райцентре, я договорился с мастером, что в другой раз свезу его к матушке Макарии отремонтировать холодильник.
      В следующий приезд прямо с порога мне сообщают, что два часа спустя после меня был другой гость. Он лишь покрутил колесик регулятора и холодильник включился. Тогда лишь я понял, что надо было осмотреть и протереть пусковое реле, которое, вероятно, запотело. В теплой комнате влага на контактах подсохла и холодильник заработал. Права была Матушка, говоря, что он не сломался, а застыл.
      Расскажу еще характерную историю. Жена иерея Владимира приезжала к схимонахине Макарии с больным сыном Васей. Однажды Матушка попросила ее приехать в очередной раз с мужем, чтобы он взял Святые Дары и причастил ее. Дорога в Тёмкино была неблизкая, и отцу Владимиру она показалась накладной, жалование он получал маленькое, семья жила бедно. С этими мыслями священник и шел к матушкиному дому. Как только переступил он порог ее комнаты, Матушка протянула ему свернутые в трубочку деньги со словами: “Возьми, это на обратную дорогу”. А было их там ровно столько, во сколько ему обошелся проезд до Тёмкина.
      Примеров, когда схимонахиня Макария читала мысли своих посетителей, можно привести много. Внимательный человек быстро догадывался, что она знает многое о его жизни.
      Давняя почитательница схимонахини Макарии Евдокия, в свое время долго трудившаяся в ее доме, протирала как-то к празднику иконы и меняла на них полотенца. Увидев кем-то подаренное красивое с красным узорочьем полотенце, она подумала: “Подарила бы мне Матушка его на Распятие”. Потом про себя решила: “Может что другое найдется, а это здесь пригодится”. Вдруг Матушка окликивает ее:
      — Евдокия, а Евдокия, возьми полотенце-то.
      — Матушка, неужели ты знаешь, о чем я подумала? — спросила она.
      — Знаю, родненькая, все знаю.
      Одна знакомая просила меня узнать у матушки Макарии, что делать с больной девушкой по имени Лена.       Этот вопрос я и задал Матушке, на что она ответила:
      — Никакое лечение не поможет, у нее болезнь в голове и ее надо отчитывать, то есть избавить от порчи.
      — Можно ли в монастыре отчитывать? — спросил я.
      — Где согласятся, — был ответ.
      После поездки к Матушке со мной встретилась мать Лены. Выслушав переданные схимонахиней слова, она призналась, что дочь прямо на ее глазах была испорчена колдуном. Лену долго исследовали при помощи новейшей медицинской аппаратуры и делали томографию головного мозга. В конце концов врачи установили, что у нее подавлен жизненно важный участок мозга. Никакие, даже самые хорошие импортные лекарства не помогали.
      Девушку сначала хотели отчитывать в монастыре, но не удалось. К счастью, нашелся замечательный монах игумен Иоанн, живущий на приходе, который и избавил бедную девушку от многолетних страданий.
      Тяжело болевшему Игорю, с которым мы вместе работали, я много рассказывал о матушке Макарии. И ему самому очень хотелось поехать к ней. Но помня ее запрет привозить новых людей, я не мог его взять с собой.
      Однажды он рассказывает мне: “Во сне я был у Матушки и долго говорил с ней. Она меня все наставляла. А потом женщины, которые за ней ухаживают, говорят, что сейчас Матушка спать будет, и все исчезло — я проснулся”.
      При очередной встрече я все это поведал матушке Макарии, а она как-то таинственно сказала: “Вот так Игорь”. По всему было видно, что она довольна: видение это было благотворным для души Игоря.
      — Матушка, Игорь тебе варенья прислал, — говорю ей, подавая в малоподвижные руки две маленькие баночки из-под детского питания.
      — Какое варенье-то? — спросила она с интересом.
      — Клубничное да черничное, — ответил я.
      — Разве они маленькие? — сказала она, подержав баночки в руках. — Большие, даже очень большие!
      И я понял, что значили эти слова, ведь послал-то Игорь свой скромный гостинец от чистого сердца. Здесь мне и вспомнился евангельский рассказ о лепте вдовы /Мк. 12. 41-44/.
      Удивительную прозорливость Матушки я не раз испытывал на себе, и меня всегда охватывало чувство неловкости от мимолетной худой мысли в отношении ее. Будучи весной 1985 года у схимонахини Макарии, я стал свидетелем того, как один из посетителей давал ей в руки несколько рублей. Она бережно свернула бумажки и положила их в карман подрясника. Я грешным делом подумал тогда: “Ах, и Матушка эти грязные деньги берет в руки”. Когда посетитель вышел из комнаты, она сказала мне: “Не думай так больше никогда!”
      Позже я узнал, что полученные от людей деньги она передавала на ремонт храмов, нуждающимся священникам, приезжавшим к ней. Кстати, одного из них, потерявшего работу, Матушка содержала чуть ли не два года, и такие случаи были не единичными. Многие, очень многие получали от нее материальную поддержку.
      Во время работы над книгой об известном московском старце, в миру о. Алексее Мечеве, я спросил матушку Макарию:
      — Чем так замечателен был отец Алексей?
      Матушка, конечно, ничего ранее об о. Алексее не знала. Она, как я заметил, обратилась в молитве к Богу и тут же сказала мне:
      — Он очень крепко молился!
      — Матушка, может после выхода моей большой книги о нем его в святые произведут? — наивно спросил   я ее.
      —Его уже произвели в святые в Царствии Небесном! — услышал ее твердый ответ.
      Спросил я и о трагической судьбе его сына о. Сергия, расстрелянного в 1941 году.
      “Он не слушался его (о. Алексея. — Авт.), за это все так и получилось”. И добавила: “Он был слабее его”   (о. Алексея. — Авт.), — имея в виду в духовном смысле.
      И лишь после, перечитывая замечательные воспоминания  А.Ф. Ярмолович об о. Алексее я нашел место, где о. Алексей сетовал, что сын не всегда слушает его советов.
      Воспоминания об о. Алексее Мечеве долгие годы хранились у его духовного сына, священника Бориса Васильева, который жил в нашем дворе. После его смерти и кончины жены все эти бумаги, за ненадобностью, могли оказаться на свалке. Но чудом я стал их обладателем, а было это в пору, когда свободно говорить, тем более писать о церковных делах было опасно. Вот я и спросил Матушку:
      — Что делать со всем этим?
      — Это выбрасывать нельзя, это надо хранить!
      Она благословила меня составить большую книгу и рассказала, как лучше это сделать. А потом добавила многозначительно: “Молчи больше!” И пояснила, чтобы ничего больше для будущей книги не собирал и не искал, а использовал лишь то, что у меня есть.
      Когда книга готовилась к печати, я так и поступал. Но в последний момент в издательстве потребовали еще новые фотографии, и я стал их разыскивать. Дама, что любезно дала мне их переснять, вдруг открыла против меня настоящую войну и правдами и неправдами сделала все, чтобы книга, полностью готовая к печати, так и не увидела свет.
      Еще раз на своем горьком опыте убедился я в прозорливости схимонахини Макарии. Убедился и в том, что совет старицы надо было выполнять “от” и “до”.
      Вспоминается другой случай. Однажды вечером я сидел возле Матушки. Она вдруг приподнялась на кровати и стала хлопать ручкой по своей подушке, приговаривая: “Клавдия... Клавдия... Клавдия померла, на кроватке лежит... сердце...” Я очень перепугался, думая, что она говорит о женщине, которая в последние годы часто и подолгу бывала у Матушки, ни днем, ни ночью не отходила от нее, стараясь предупредить малейшую нужду. Глубоко почитавшая схимонахиню Макарию, Клавдия страдала сердечным заболеванием.
      Вернувшись домой, я узнал, что женщина эта жива и здорова, и мое волнение улеглось. Однако через три дня мою тетю, тоже Клавдию, с инфарктом положили в больницу. А спустя десять дней после того памятного вечера у Матушки тетя умерла.
      Приведу еще один удивительный случай прозорливости матушки Макарии. Мой друг, поэт и журналист Владимир Сидоров, работавший в начале 1980-х годов в печатном органе ЦК комсомола, поведал мне, что его дедушка был священником. И он тоже хочет посвятить служению Церкви свою жизнь и стать священником.
      Однажды мы были с ним на приходе у знакомого батюшки, отец которого, старый протоиерей, собирался ехать в гости к старице. Узнав об этом, Владимир робко попросил спросить у нее, каков о нем Божий промысел.
      Месяц спустя Владимиру от Матушки передали всего лишь короткую фразу: “Он хочет, а она не хочет!” И действительно, жена его тогда не хотела, чтобы ее муж был священником.
      Но Владимир всей душой стремился стать священником. В Москве тогда получить священническое рукоположение было почти невозможно и он поехал в Калугу, где ему предложили стать старостой одного из первых открывающихся в перестроечное время храмов.
      Перед отъездом он спросил меня: “Что ты мне посоветуешь?” Я предложил обратиться за благословением к схимонахине Макарии.
      По дороге в Калугу он заехал к Матушке и попросил ее благословения на этот шаг. Она же велела “хожалке” налить ему святой водички и маслица для лечения и пригласила приезжать к ней и впредь, чтобы подлечиться. И как лежала лицом к стене, так и не повернулась. Но Владимиру в силу сложившихся обстоятельств не довелось еще раз побывать в Тёмкино.
      Спустя время, Владимир, по природе одаренный человек, с хорошим слухом и голосом, становится в своем храме дьяконом. А еще некоторое время спустя Святейший Патриарх Алексий рукоположил его во священника. Спустя семнадцать дней иерей Владимир, в полном священническом облачении, умирает в алтаре храма во время совершения литургии.
      По-видимому, не случайно матушка Макария не благословила его тогда на священство, а предложила полечиться у нее, ведь он страдал врожденным пороком сердца.
     На все вопросы духовных чад и некоторых из приезжавших за советом, схимонахиня Макария давала ясные и четкие ответы. Проходило время, и люди убеждались в правоте ее слов; совет ее оказывался единственно верным из множества возможных вариантов.
      — Дочка больна, муж пьет. Может развестись с ним? — спрашивает в слезах еще молодая женщина.
      — Плохой, да свой, с другим дочке хуже будет.
      — Можно ли мне на Рождество съездить за город в храм к знакомому священнику? — как-то спросил я Матушку.
      — Куда ходишь, туда и иди, — твердо отвечала она и уточнила: В свою церковь иди.
      — Но, может разрешишь, Матушка, — прошу ее, — ведь так давно никуда не выезжал за город.
      — Что ж, попробуй, — с неохотой сказала она. И надо же случиться: неожиданно я заболел, да так сильно, что с трудом мог сходить в ближайший от дома храм.
      — Дьякон Алексей пьет. Что сделать, чтобы он не пил? — спрашиваю ее.
      — Он слабовольный, не отстанет. За него надо сильно молиться, а утром давать пить благовещенскую воду (освященную с чтением акафиста Пресвятой Богородице. — Авт.). Нужно добавлять эту воду в пищу и доливать в ванну, когда будет ополаскиваться... Тогда потише станет.
      Однажды приехавший со мной молодой человек, встав перед Матушкой на колени, попросил благословить его. “Благословляется послушник-непослушник”, — произнесла старица, крестя его голову.
      — Как я воспитаю своего сына? — спрашивает он ее.
      — Никак! — коротко ответила она.
      Прошло несколько лет, он разошелся с женой, не встречался больше со своим сынишкой и старался как можно меньше платить ему алименты. А затем, прежде часто посещавший храм, охладел и к Церкви. Вот и выходит, что начал он свой духовный путь в послушании, а гордость его все сгубила. “Непослушника” увидела в нем Матушка задолго до свершившегося.
      Меня всегда поражала прозорливость схимонахини Макарии в отношении тех, кто приезжал к ней за исцелением недугов. Женщина лет сорока жалуется на то, что часто падает в обморок и теряет сознание, а в остальное время пребывает в сильном беспокойстве. Матушка внимательно слушает и вдруг задает странный вопрос: “А почему у тебя такой большой живот?” Посетительница в недоумении, пожимает плечами.
      Проходит несколько дней, и больная вновь приезжает в Тёмкино за святой водой. Узнав ее, я не утерпел и задал нескромный вопрос: “А почему, скажите, Матушка тогда спросила о вашем животе? Мне показалось, что это не было случайно”. Женщина, узнав меня и улыбнувшись, ответила: “А ведь он унялся, и мне стало легче”. Я понял, что говорила она о бесе, который мучил ее до встречи со схимонахиней Макарией.
      Уже потом я прочел, что “демоны входят во внутренность человеческого тела всем газообразным существом своим, подобно тому, как входит в него воздух-Демон, войдя в человека, не смешивается с душою, но пребывает в теле, обладая насильственно душой и телом. Такие болезни исцеляются только силой Божией, путем изгнания духа злобы”. (10)
      Даже к самым, казалось бы, незначительным вопросам, матушка Макария относилась со вниманием. В последние годы глаза ее настолько ослабли, что она почти ничего не видела. Однако своим духовным зрением она видела все, что происходило вокруг, как в доме, так и с ее духовными чадами, и старалась предупредить.
      “Ты пойди, спроси, чем помочь”, — попросила она как-то, когда я находился возле нее. А в это время “хожалки” затеяли небольшую уборку: решили помыть на лампах стеклянные плафоны и собирались просить меня отвернуть их.
      — Матушка, не успели они попросить, а ты уж послала меня, — говорю, подойдя потом к ней.
      — Такое мое дело, — улыбнулась она. Или скажет “хожалке”: “Ты сегодня домой не уедешь, а будешь гостей угощать”. И действительно, через час приезжают гости.
      Однажды большой почитатель схимонахини Макарии архимандрит Гермоген подарил священнику, жившему тогда в ее доме, молитвы. Они были перепечатаны из афонского сборника. Священник убрал их в свой чемоданчик и до моего приезда никому не показывал. А когда я в очередной раз приехал, он достал отпечатанные на машинке листки и разрешил их переписать. Устроившись в сторонке, я переписывал молитвы в тетрадку. Вдруг Матушка спросила: “Геннадий что делает?” Ей ответили. “Молитвы пишет? — переспросила она и добавила: Эти молитвы круговые, их надо читать в кругу”. Сразу же подойдя к ней, я с удивлением спросил:
      — Матушка, как ты узнала, какие молитвы я пишу, тебе же об этом никто не говорил.
      — А вот так и узнала, — сказала она, и улыбка осветила ее лицо.
      Что же представляет собой дар прозорливости, которым обладала схимонахиня Макария и какое место занимает он среди других даров Святого Духа? В первом Послании к Коринфянам апостол Павел пишет:         “И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями” /I Кор. 12,28/. Пророческое служение он ставит сразу после апостольского и призывает ревностно стремиться к достижениюпророческого дара: “Достигайте любви; ревнуйте о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать” /I Кор. 14,1/ — и дальше продолжает свою мысль:
      “А кто пророчествует, тот говорит людям в назидание, увещание и утешение” /I Кор. 14,3/.
      А чтобы еще лучше понять значение дара, который среди других имела Матушка, приведем следующие слова: “...Что такое пророческое звание, к которому призывает апостол? Пророк — это орган Духа Святого, который служит для передачи людям воли Божией. ...Пророку Бог открывает прошлое и будущее. ...Таких подвижников, которые говорят людям “в назидание, увещевание и утешение” и передают волю Божию, мы на современном языке называем старцами”.(11)
      Внутренняя озаренность позволяла схимонахине Макарии все видеть и все знать. Она могла своим внутренним зрением объять человека всего сразу, не только видела его сущность, болезни духа и тела, но и знала, как врачевать их. Дар прозорливости и дар учительства помогали Матушке нести тяжелое и ответственное послушание, которое ей дала Царица Небесная, — подвиг старчества. Старцем или старицей, знающими пути Божьего водительства, может быть только духовно одаренный и искусный в подвигах монах. Своим примером и наставлениями он помогает духовным чадам бороться со страстями и достигнуть благодатных даров. Этой матушкиной работы над нашими душами мы не видели, но всегда ощущали ее благодатные последствия. Душа получала облегчение, становилось спокойно и радостно. Приходившие к схимонахине Макарии люди искали у нее утешения, совета, благословения на то или иное дело. Получив наставление, просили благословить их в обратный путь. Посетители склонялись перед лежащей или сидящей Матушкой, она своей малоподвижной рукой несколько раз крестила голову. При этом она ладошкой хлопала по макушке один, два или три раза. После благословения на душе вдруг становилось спокойно; человек чувствовал светлую радость, будто у него вырастали крылья.
      “В душе чувствуешь благодатное состояние, молитва в сердце совершается беспрестанно, а ноги сами несут тебя домой. Все в тебе поет, а дальняя дорога вроде бы сокращается”, — признавался мне один духовный сын Матушки. Создавалось впечатление, что Сама Царица Небесная незримо благословила тебя рукой схимонахини Макарии.
      “Как-то с братом Иваном приехали мы к матушке Макарии помочь копать картошку, — вспоминает Семен Леонов из-под Смоленска. Народу собралось много, и постелили всем прямо на полу. Ночью Иван стал кричать от болезни, мучившей его уже много лет. “Что он так страдает?” — скорбно спросила Матушка. “Помоги ему”, — просил за брата Семен. Некоторое время спустя Матушка сказала: “Я помолилась о нем, теперь и болезнь его оставит, и дни его будут продлены”. “И действительно, — вспоминает Семен Владимирович, — болезнь от брата Ивана отступила, и он выполняет теперь нелегкую физическую работу, которую раньше сделать не мог”.
      “Сына моего зверски избили в милиции, — рассказывает Александра Мартынюк из Петербурга. — Надежды на его выздоровление не было никакой. С большим трудом добрались мы до матушки Макарии. Войдя в ее дом, сын беспомощно рухнул на колени перед ней. Она прижала его к себе и долго молилась... В обратный путь он шел уже без посторонней помощи и даже нес на плечах своего сынишку, который ездил вместе с нами”.
      Дважды помогала своими молитвами схимонахиня Макария при болезни и моей маме. Она избавила ее от сильного головокружения, при котором мама не могла самостоятельно сделать и нескольких шагов. После обращения к старице болезнь отступила.
      Во второй раз мама долго не могла поправиться после тяжелого гриппа. Матушка Макария велела немедленно причаститься Святых Христовых Тайн, и наступило выздоровление.
      Моему другу, известному искусствоведу и писателю В. Сергееву, помогла она выйти из состояния тяжелой депрессии.
      “Матушка помолится, и получше станет, — часто говорила она. — Я только молю Бога: “Дай, Господи, чтобы поменьше было больных”. И действительно, люди знали схимонахиню Макарию как великую молитвенницу, чьи обращения ко Господу, ко Владычице и святым угодникам были скоро услышаны. Схиархимандрит Макарий, впервые посетив Матушку, был потрясен тем, как смиренно несет она свой крест. “Матушке достаточно одно лишь слово произнести, и Господь ее услышит”, — сказал он тогда.
      “Я все время незнамо как молилась Богу”, — сказала она как-то мне, и в пламенной своей молитве была неутомима: “С молитвой мне не трудно, с молитвой ничего не трудно”. “Родненький мой, дитенок мой, я столько молитв знаю, что не счесть”. И каждую свободную минуту она молилась, и молитва подкрепляла ее. “Я только лягу, закрою глазки и творю молитву”.
      На протяжении многих лет жил в нашей семье человек, который был мне как младший брат. После службы в армии, по моему настоятельному совету, он поступает в духовную семинарию. А вскоре становится еще и иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена. Духовную академию закончил он диаконом. И рукополагал его сам Святейший.
      Однажды был он несправедлив со своей женой. Я принял ее сторону, пытался подсказать ей, на правах старшего, как сохранить мир в семье. Но этим невольно разозлил друга, и он порвал со мной все отношения, много месяцев не подавал о себе вестей. О случившемся скорбел и я, и моя мама, для которой был он как второй сын. Об этом сокрушенно рассказал я матушке Макарии.
      “Не надо искать с ним встречи, — ответила старица твердо. — Сама Божия Матерь вразумит его: “Иди и проси прощение”. И он должен будет придти, — наставляла она. — А до этого ни с кем из его близких не ищи встречи”.
      И я понял, что дорогая моя матушка Макария решила умолить Матерь Божию, чтобы загладить в наших с мамой сердцах не заживающую до сего времени рану.
      Прошло не так уж много времени, как приезжает он к нам, уже в сане священника, с огромным букетом белых хризантем, а дело было зимой. Тогда мы с ним и примирились. Радостно рассказывал я об этом схимонахине Макарии. Она внимательно слушала мой рассказ и затем сказала, что просила об этом саму Царицу Небесную! Такова была сила молитвы нашей Матушки.
      Примеров, подтверждающих действенность ее молитв, мог бы привести я множество. “Сила Божия, как известно, в немощи совершается”. И подчас еле двигающимися от усталости губами она возносила ко Господу и Царице Небесной просьбу, и на глазах совершалось большое или малое чудо.
      В 1987 году, на Преображение Господне, мы ехали с протоиереем Михаилом к Матушке. Встречи с ним она ждала давно... Как нарочно, с утра шел сильный дождь, свинцово-серое небо озаряли яркие вспышки молнии. Мы уже смирились с мыслью, что, выйдя из машины, вымокнем с головы до ног, пока дойдем до матушкиного дома. Но как только мы свернули с Минского шоссе на дорогу, ведущую в село Тёмкино, положение изменилось. Сзади, справа и слева от нас с неба лились потоки воды, а впереди была узкая полоска света, на которую мы и ехали. Вдали светило солнышко. Да и дорога не пылила, как обычно. Пыль была прибита редкими, тяжелыми дождевыми каплями.
      Только мы вошли в дом схимонахини Макарии, как я, подойдя к ее кроватке, встал на колени и поблагодарил ее за благополучную дорогу. Верил, что это она умолила Царицу Небесную, и мы не вымокли, а машина не застряла в грязи. “Я знала, что вы приедете, вот и молилась ночью”, — тихо сказала она.
      Чтобы читателю рассказанное не показалось случайным совпадением, приведу слова Матушки, сказанные ею при мне директору совхоза Сергею Павловичу. Еще мальчиком он ездил с матерью к ней и всю свою последующую жизнь чем мог помогал ей. Как-то раз он посетовал, что дожди залили землю и косить траву нет возможности. “Ты послушай меня, не будет дождя! Не будет дождя! — повторила ему Матушка. — Я выпросила. Я на кроватке сижу, а свое дело веду”. И действительно, вскоре дожди прекратились.
      Известно, что тайны Божий открываются по мере стяжания Духа Святого. Матушка Макария не только знала промысел Божий и сообщала его, когда необходимо, но и могла умолить Господа и Владычицу своими святыми молитвами, чтобы Они изменили ход событий.
      В 1989 году, на Страстной седмице, с 24 по 28 апреля в Москве ждали землетрясения. Я поехал к схимонахине Макарии и просил ее умолить Господа и Царицу Небесную, чтобы не случилось этого бедствия. Страшно было даже подумать, что могло случиться с миллионами людей, ведь эпицентром землетрясения называли густонаселенный район Царицыно.
      “Я четверг и пятницу молилась: “Господи, спаси их всех”. Просила: “Матерь Божия, спаси их всех”, — говорила мне потом Матушка. И Царица Небесная ответила: “Я одна не могу умолить Господа, а со всеми своими помощниками — небожителями — похлопочу”. В Страстную Пятницу, 28 апреля, Матерь Божия явилась подвижнице и сказала, что Господь отсрочил бедствие.
      Москва продолжала жить своей обычной жизнью, о грозных прогнозах быстро забыли, а о том, что от столицы беда отведена горячими молитвами схимонахини Макарии, знали лишь несколько человек.
      Но случалось, ко Владычице обращалась она и с незначительными, по нашим представлениям, просьбами. Три дня в доме не было молока. Соседка, которая прежде приносила его, не доила корову перед отелом. На третий день вечером схимонахиня Макария перед образом Богоматери Млекопитательницы молилась:
      “Матерь Божия! Пошли мне молочка. Я слабая, есть ничего не могу, а скоро Великий пост”. А наутро в дом одна за другой пришли три посетительницы и принесли девять литров молока. Матушка целый день поила нас вдоволь молоком, говоря, что его послала Сама Матерь Божия.
      У жены моего знакомого пропали золотые вещи. Их искали очень долго, но найти никак не могли. В конце концов решили, что украл кто-то из знакомых. О случившемся он рассказал при мне схимонахине Макарии. “А вы все-таки поищите дома”, — дала она ему совет. Надругой день он взволнованно сообщил мне, что все пропавшее нашлось и лежало на самом видном месте. Позднее я поинтересовался у Матушки, как могло случиться, что вещи так неожиданно нашлись. “Я попросила Михаила Архангела, он и принес, — просто сказала она. — Матушка трудится недаром. Видишь, как Господь и Его угодники скоро помогают”.
      Однажды Матушка рассказывала мне, как молилась она Царице Небесной и просила показать ей Ее небесного младенца. “Он курчавенький, он красивый какой! Я ручки целовала и плакала”. Явление это было или божественное видение, я не ведаю, только мне было и радостно, и грустно слышать этот рассказ Матушки, ведь я знаю, как любила она детей и всегда одаривала их чем могла. А за больных младенцев молилась особенно горячо. И это великое утешение, что дала Владычица схимонахине Макарии в тот раз, согревало ей душу всю последующую ее жизнь.
      Мы помним евангельский рассказ, когда ученики приступили к Иисусу и спрашивали Его: кто больше в Царстве Небесном? И тогда “Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном”. /Мф. 18,2-4/. И именно так умалилась схимонахиня Макария, что по чистоте своей веры была как дитя.
      Я уже рассказывал, что часто навещал Матушку и советовался с ней по разным хозяйственным и жизненно важным вопросам директор совхоза. Этот симпатичный мне человек много помогал матушке Макарии по хозяйству. Поэтому, желая отблагодарить его, я пообещал достать ему Библию и Молитвослов, а купить эти книги в середине 1980-х годов было нелегко. Дважды мы созванивались, но по разным причинам он не смог забрать книги. В третий раз, собираясь уезжать из дома Матушки, я обиженно сказал: “Теперь ему самому придется приезжать ко мне в Москву за книгами”. А оставлять их схимонахиня Макария не советовала.
      Мы пили чай из самовара, когда к дому подъехала знакомая директорская машина. Я сразу же бросился к схимонахине Макарии и спросил: “Матушка, скажи, ты молилась, чтобы он приехал за книгами?” “Молилась Матери Божией, — ответила она, — чтобы он сегодня, до твоего отъезда, взял книги: “Матерь Божия, пришли мне Сережу, ему крайне надо”. Позднее Сергей Павлович рассказал, чтоне собирался в тот день навещать Матушку, но дело повернулось так, что вспомнил о нашей договоренности, сел в машину и приехал. (А жил он за 80 километров. — Авт.).
      Неоднократно схимонахиня Макария являлась во сне страждущим и наставляла их, давала ответы на, казалось, неразрешимые вопросы. Один удивительный случай подобного рода произошел и со мной.
      В соседнем подъезде жил мой добрый знакомый Борис Александрович Васильев, с которым я часто и подолгу беседовал на разные темы. После того как он, а затем и его супруга скончались, наследница решила выбросить казавшиеся ей ненужными бумаги покойного. Совершенно неожиданно я стал обладателем бумажного свертка, в котором находились опубликованные и неопубликованные воспоминания об известном московском священнике отце Алексее Мечеве (1923). Когда поведал о счастливой находке Матушке, она не только благословила беречь этот материал, но и подготовить на его основе книгу и подсказала ее общий замысел.
      Вместе с бумагами в свертке имелось несколько старых фотографий. У матушки Макарии я спросил, достаточно ли их для будущей книги.
      — Надо писать образ старца Алексея, — отвечала она.
      — А как писать? — удивленно и вместе с тем заинтересованно спросил я.
      — Как отца Иоанна Кронштадтского. (Как раз в то время, еще до канонизации в России, ездивший к Матушке священник заказал образ Кронштадтского Подвижника одной иконописице).
      — У меня есть небольшая кипарисовая досочка, может быть, на ней и писать? — продолжаю    спрашивать ее.
      — Можно, — утвердительно ответила Матушка.
      — А кому можно доверить писать этот образ? — спросил я и предложил кандидатуру своей кумы — иконописицы Киры Георгиевны Тихомировой.
      Матушка не дала на это ни утвердительного, ни отрицательного ответа.
      А я, возвратившись домой, с радостью сообщил по телефону Кире Георгиевне, что ей надо будет писать икону отца Алексея Мечева.
      Той же ночью я увидел странный сон, в котором все казалось ощутимой реальностью. ...Огромный белоснежный храм. Внутри, на стенах изображения людей, но это не иконы или фрески, они светятся, наподобие витражей, изнутри. Возле одной стены сидит схимонахиня в полном облачении, полой мантии прикрывая два костыля. Подойдя, я хочу попросить у нее благословения и вдруг узнаю в схимнице известную иконописицу Ирину Васильевну Ватагину.
      Мы знакомы с ней давно, когда она работала еще в Музее им. Андрея Рублева реставратором, а я приходил туда навестить своих друзей. Дивные иконы Ирины Васильевны можно увидеть в ряде московских храмов, в том числе святителя Николая в Кузнецах. Однажды ее попросили расписать там алтарь храма. Она, к несчастью, упала с лесов и сломала ногу.
      Итак, стою я перед Ириной Васильевной, облаченной в схимнические одежды, и словно чувствую на себе чей-то взгляд. Оглядываюсь, вижу рядом, тоже в схиме, молодую, с веселым, радостным лицом Матушку и тут же просыпаюсь.
      Увиденное во сне я воспринял как некий знак и снова приехал к схимонахине Макарии.
      — Ей писать, — коротко ответила Матушка, имея в виду Ирину Васильевну Ватагину.
      — А почему она была в схиме? — спрашиваю ее.
      — А мы на неё примеряли, — улыбнувшись, сказала схимонахиня Макария.
      Когда о случившемся я сообщил Ирине Васильевне, она несколько минут сидела молча, а потом вдруг горячо заговорила. Оказалось, что вот уже сорок лет иконописица жила с именем о. Алексея в сердце и на устах. Дело в том, что наставницей в иконописании у Ирины Васильевны Батагиной была Мария Николаевна Соколова, впоследствии монахиня Иулиания, духовная дочь московского старца Алексея Мечева. “Я прямо сейчас же села и написала бы его образ,— говорила Ирина Васильевна, — я написала бы его в белом священническом облачении...”
      Но и по сей день образ московского праведника Ириной Васильевной так и не написан, не получила она на это благословение своего духовного отца. Узнав об этом, Матушка сказала, утешая меня: “Все равно ей придется писать!”
      Кира Георгиевна Тихомирова, о которой упоминалось выше, и схимонахиня Макария никогда не виделись. И тем не менее Матушка оставила заметный след в жизни иконописицы.
      Будучи искусствоведом и талантливым реставратором древнерусской живописи, она начала еще и писать иконы, потребность в которых была в 1980-х годах очень большая, а владеющих этим мастерством людей тогда можно было перечесть по пальцам. Киру Георгиевну беспокоила мысль: имеет ли женщина право браться за это святое дело, ведь в старину иконописцами были только мужчины.
      Схимонахиня Макария через меня передала Кире Георгиевне свое благословение, сказав, что писать иконы ей не только можно, но и нужно для того, чтобы спастись. К большому удивлению Киры, огромное желание писать иконы неожиданно сменилось отвращением к работе. Теперь каждый раз, взяв в руки кисть, она испытывала почти физическое ощущение тошноты.
      Это странное состояние продолжалось почти целую неделю. Она чувствовала мучительную неудовлетворенность от создания иконы так называемыми плавями — растеками краски. В конце концов иконописица взяла том “Древнерусского искусства” за 1984 год и в который раз принялась просматривать статью о технике написания иконы Феофаном Греком. Ее внимание вдруг сосредоточилось на словах, где говорилось, что при фотографировании икон в инфракрасном свете особенно хорошо видно, “какими маленькими кистями работал мастер; мелкие охристо-розовые мазки плавями лепят поверхность, следуя всем изменениям объемной формы, а в промежутках между ними просвечивает зеленый санкирь”.(12) Конечно, она знала об этом и раньше, но только сейчас во всей полноте ей открылся смысл написанного. Иконописица неожиданно поняла, какими кистями и как писать. “Мгновенно прошли все тягостные переживания прошедшей недели. Пришло новое, свежее, живое понимание, как браться за дело, — вспоминает К. Г. Тихомирова. — Теперь, спустя годы после случившегося, могу сказать: мне было преподано, как нужно именно мне писать, с такой проницательностью, что я все больше и больше открываю и вижу возможности для проявления своих данных в иконописании — области духовного искусства, которому нигде нельзя научиться не только из-за отсутствия преемственности, но и из-за непригодности к продолжению того пути, которым шла иконопись в начале XX века”.
      Понимая, что такое “перерождение” Киры Георгиевны произошло по молитвам схимонахини Макарии, я в очередной раз прямо спросил у Матушки, как она так замечательно помогла иконописице? “А я попросила Матерь Божию, чтобы Она побыла немножко около Киры”, — просто сказала Матушка.
      По словам блаженного Иеронима, “сияло нечто небесное в земном виде Спасителя, которым облечено было вечное Божество и безконечная святость... Лучи, как огонь и звездный блеск, исходили из Его глаз, и величие божественное светилось на Его лице”.(13) Мотовилов, рассказывая о чудесном преображении святого Серафима Саровского, говорил ему: “Не могу смотреть, потому что из глаз Ваших молнии сыплются. Лицо Ваше светлее солнца сделалось, и у меня глаза ломит от боли”.(14)
      Выше я уже рассказывал о случайно обретенных мною воспоминаниях об о. Алексее Мечеве. Жил этот старец в конце XIX — начале XX века, т.е. относительно недавно. Читая воспоминания о нем, встречаю знакомое: “Лицо батюшки преобразилось, из глаз посыпались молнии, и лучи света, казалось, доходили до меня. Он был весь огонь и свет”.(15)
      Об этом-то я и спросил Матушку: “Верно ли, что все это может быть?”
      Она улыбнулась, посмотрела на меня ласково и ответила: “Бывает!”
      Часто, находясь у матушки Макарии, я несколько раз в день подходил к ней и каждый раз о чем-то спрашивал. Замечал, что лицо ее временами становилось светлым-светлым и, казалось, вот-вот оно засветится. Однажды, подозвав меня к себе, Матушка сказала тихо: “Тысо мной, Геннадий, не всегда говори...” (Она имела в виду те важные для меня вопросы, с которыми я к ней обращался. — Авт.). “Говори, — продолжала она, — когда я войду в божественные чувства, а сейчас я сонная”.
      Все бывавшие у схимонахини Макарии знали, что она — благодатный человек. Великого дара Божия сподобилась она за свою подвижническую жизнь. “Душа приемлет дарование Святого Духа после долговременного борения, после... великого терпения, после искушений и испытаний великими скорбями... причастными делаются только одни испытанные христиане, — писал великий подвижник и небесный покровитель схимонахини Макарии Макарий Великий. — Сподобившиеся принять Духа Святого бывают многообразно и различно путеводимы им. Иногда они бывают обвеселены и радуются радостью и веселием неизглаголанным, иногда бывают упокоеваемы божественным покоем; ...иногда плачут и молятся за все человечество, воспламененные к нему духовной любовью; иногда имеют такую духовную радость и любовь, что готовы вместить в сердце своем всякого человека, не различая злого и доброго. Иногда, получив истинное смирение, исходящее от Духа, готовы унижать себя перед всяким человеком и почитать себя последним и меньшим из всех. ...Но сии перечисленные нами действия Духа Божия проявляются в такой большой мере в людях, близких к совершенству... Так люди сии, водимые Духом Святым, уподобляются Христу”.(16)
      Так и схимонахиня Макария, будучи таким же, как и мы, по природе своей человеком, нашла в себе духовные и физические силы и дерзновение, чтобы возвыситься над обыденностью, побороть в себе все дурное и греховное. Живя между нами, уже на земле достигла она возможного для человека духовного совершенства.
      Люди с большой теплотой относились к схимонахине Макарии. Находились и такие, кто ее боготворил. Однажды ждавшая своей очереди у дома пожилая женщина спросила у меня: “А какая она. Матушка? Говорят, что большая и с крылышками”. Мне подумалось тогда, что этот эпизод — из области старинного русского фольклора, когда народ складывал легенды о своих любимых героях.
      Другая женщина на мой вопрос, была ли она раньше у Матушки, с готовностью отвечала: “Была и много раз. Не могу жить без нее”. А старенький протоиерей Петр на просьбу моего друга (в судьбе которого Матушка сыграет потом большую роль, и он станет священником) рассказать, какая она есть, заметил коротко: “У Матушки раз побудешь — и все время ездить к ней будешь, век свой ее не забудешь”.
      В доме Матушки наиболее ярко проявлялась любовь простого люда к праведности и святости. Многие из приходивших к схимонахине Макарии, не в силах сдержать переполнявшие их чувства, говорили ей: “Ты, Матушка, наша святыня”.

III

      “Как жаль народ мне, не могу я... — говорила схимонахиня Макария, держась за больное сердце. — Я прошу Господа: пусть у меня будет один черный сухарь, но пусть всем будет хорошо. Мне знаешь как жалко народ, я его незнамо как жалею. Я вас незнамо как жалею... Все вы мои”. В этих словах, сказанных Матушкой, отражены слова Спасителя: “Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих” /Ин. 15,12-13/, “Любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжении и жертв” /Мк. 12,33/. Именно так и любила она не только своих духовных чад, но и всех страждущих, всех обращавшихся к ней за помощью. Нередко на ум мне приходило сравнение, что все мы вокруг нее — словно копеечные свечи, а она, как пудовая свеча горит и сгорает до конца, до последнего своего вздоха.
      Служение схимонахини Макарии было беспокойным. Очень скорбела она о том, что не может уйти в затвор. “Я — схимница-монашка, — не раз говаривала она мне, — давно надо бы в затвор... Мне давно нужно молчать, лишь десять слов в день говорить, а тут никогда сердце не отдыхает...” Но разве та жизнь, которую она вела, не была затвором? Приехавшему из Вязьмы 3 августа 1987 года навестить ее иеромонаху Пантелеймону она призналась: “Я, батюшка, на улице уже девять лет не была”. Спрятаться дома от людей она не могла. А люди шли и шли и задавали ей и такие вопросы, на которые она отвечать не должна была. “Кто просит ребенка — это хорошо, потому что ребенок — драгоценный сосуд”, — говорила она. Нередко ее спрашивали о семейных делах, о супружеских отношениях, и тогда она отвечала строго: “А об этом я тебе ничего не скажу. Я схимница-монашка, мне об этом говорить запретили... В книгах небесных есть запрещение. К человеку, не встающему с постели столько лет, о детях просить идут, а мне и так тяжело”.
      Читателю трудно поверить, как и мне в первое время, что Матушка сутки напролет, день и ночь, бодрствовала и молилась. “Я понятия не имею спать ночами”. Для меня явилось поначалу загадкой, может ли человек жить без сна. Словно читая эти мысли, схимонахиня Макария как-то сказала: “Благодати нет, и смелости нет. Я не сплю, потому что мне некогда спать”.
      Когда домашние, видя, как устала Матушка, просили ее отдохнуть, она все равно не спала, а лежала молча, творила молитву. Не всегда удавалось уговорить ее прилечь.
      — Матушка, ты бы хоть прилегла ненадолго, — попросил я ее как-то, глядя на часы. Шел одиннадцатый час ночи и скоро она должна была начинать свое всенощное бдение.
      — А кто же будет мучиться? Я буду мучиться, — сказала она в ответ, и, помолчав, добавила: Мне всегда хорошо, это тот, кто привык к воле, тому не хорошо, а мне везде хорошо.
     К исполнению данного ей Владычицей послушания относилась она взыскательно. “Люди знают, что посажена я сюда на несчастье, и я буду молча сидеть. Господь спросит там у меня за все. Мне главное — спасение душ, а сама я уж как-нибудь”.
      Бессонные ночи, проведенные в непрестанных горячих молитвах, составляли лишь часть подвижнической жизни схимонахини Макарии. Однажды, а было это,
      2 августа 1985 года, приехал я к Матушке с сильной головной болью.
      После суточных дежурств не всегда удавалось отдохнуть, отвлекаясь на какие-либо срочные дела. Видно, поэтому начались у меня головные боли. Да и к Матушке ездить приходилось по ночам, после дежурства. Навестив ее тем августовским днем, я намеревался отправиться в обратный путь, а был он долгим, восемь часов: пешком, на автобусе и электричках. Только вышел я из ее дома, как почувствовал, что мучившая меня головная боль прошла.
      Через неделю я вновь приехал навестить Матушку. Лишь только подошел к ней, она вдруг сказала:
      — Ой... ой... как у меня головка болит! Я тут же вспомнил о беспокоившей меня головной боли и радостно сообщил ей:
      — А ведь у меня голова теперь не болит. Как вышел тогда от тебя, Матушка, так и прошла боль.
      — А у тебя головка больше болеть не будет, я попросила Матерь Божию, чтобы у тебя Она болезнь сняла, а мне отдала. Ходить мне некуда, я век свой на кроватке сижу, голову завяжу полотенцем и буду терпеть.
      Я старался не жаловаться Матушке на свои болезни, боясь, что она вновь обременит себя новой тяжестью. В очередной раз, приехав к ней с сильной болью в спине, я твердо решил не говорить ей об этом. “Как, мне тебя жалко, как жалко”, — были ее первые слова, обращенные ко мне.
      У Матушки я провел тогда целый день, помогал по хозяйству. На исходе дня она посетовала: “Как я спинку ушибла, как спина болит”.
      Я вспомнил о мучившей меня в дороге боли, которая затем незаметно утихла, и стал благодарить дорогую матушку Макарию.
      — Матушка, все ли ты болезни людей на себя сразу берешь?
      — Постепенно, сразу все нельзя.
      — Трудно все выдержать? — допытывался я.
      — Да, — коротко ответила она. Как-то я поинтересовался у Матушки:
      — Скажи, откуда ты все знаешь про больных?
      — А потому, что я под руководством Спасителя и Матери Божией Избавительницы. Она со мной часто разговаривает и учит. Она говорит: “Я пришла к тебе, что же ты плачешь, что же ты плачешь?” И своей ручкой святой по головке погладит. Без разрешения Царицы Небесной нельзя исцелять. Может, они уже на вечность записаны (т. е. должны умереть. — Авт.). Только тогда, когда Она разрешит”.
      “Матушка, милая Матушка, — думал я тогда, — насколько все мы, находящиеся около тебя, не осознаем твоей духовной высоты и твоего избранничества. Прости нас за все”.
      “Я никогда не цвела, пусть другие цветут достойно, — рассуждала она. — Так Господь на страдание создал такого негодного человека. Надо терпеть как-нибудь... Если Матушка не кричит, не плачет, можно терпеть... У меня нет ни одного места, чтобы не болело”.
      Когда же болезни одолевали ее, она сворачивалась калачиком, утыкалась головой в подушку, и стонала от боли и охала. “Мне вот как плохо, все время плохо. Не знаю куда деваться”, — говорила она тогда, словно извиняясь, физические страдания часто становились невыносимыми, терпеть их было невмоготу и она навзрыд плакала. Но как только боль отступала, лицо ее принимало радостное выражение. Матушка безмолвно молилась, перебирая лежавшие рядом полиэтиленовые пакеты и тряпичные мешочки с кусочками мыла, четками, бумажными салфетками, носовыми платочками.
      Как-то спросил я Матушку о болезнях приходивших к ней людей. Она дала мне понять, что болезни сейчас стали “крепче” и с ними ей справиться труднее. “Мое тело все равно как собаки грызут, вот так и рвут... Мне лежать много, много мне страдать, — говорила она с удивительным смирением. — Раз так Господь ссудил мне, я одна буду за всех страдать. Пусть я буду больная за всех, а все будут блаженствовать”.
      Матушка радовалась, когда выздоровевшие от тяжких болезней люди приходили и благодарили ее за исцеление. “Как радостно слышать, когда человек скажет, что хорошо стало”, — говорила она с улыбкой.
      Удивительный пример терпения за других, данный схимонахиней Макарией, показывает, как нам самим следует переносить заслуженные нами болезни. Пример этот учит нас христианскому отношению к болезни и изменению самого образа жизни нашей, чтобы в ней нашли место молитва, пост, милосердие...
      Со мной матушка Макария была всегда откровенна и часто говорила то, о чем с другими, никогда не вела бесед.
      И мне очень хотелось как можно больше узнать о ней самой и о ее служении, и как-то я набрался смелости и спросил:
      — Матушка, есть ли в России еще человек, кто, как и ты, исцеляет людей водичкой и маслицем, кого так быстро может услышать Царица Небесная?
      — Не дал Бог такого человека, — ответила она с сожалением.
      Никому и никогда не отказывала схимонахиня Макария в молитве и исцелении. Лишь бы человек принимал Иисуса Христа и Матерь Его. Правда, очень редко, но приходили и такие, кто категорически отказывался принимать исцеление, неразрывно связанное с Христовым именем, и тогда уже Матушка была бессильна.
      Однажды предложили схимонахине Макарии переехать из села Тёмкина к близким ей людям, но она отвечала: “Матушка никуда не по-е-дет! Матушке нельзя. Как вы думаете, эта сторона останется напокид, — больные, все будут плакать по мне. Каждой стороне дан человек поддерживать сторону, Россию-то”. “Может быть, я и перееду, — постоянно говорила она, чтобы не огорчать этим любящих ее людей, — но только не сейчас”.

IV

      Спрашивал я и о дневном круге схимонахиню Макарию, когда и о чем она молится.
      — Я каждый день читаю молитвы Божией Матери Иверской.
      — А почему Иверской? — спрашиваю ее.
      — Она Москву защищает, — ответила Матушка и добавила, — в Москве весь народ. Сейчас я Господа Бога и всех святых молю: пускай я не взгляну на высоту церковную, но пусть Он сохранит Москву.
      Я был потрясен услышанными тогда словами, которые живо напомнили мне евангельские слова Спасителя. “Милая Матушка! — подумал я, — каждую минуту своей пламенной молитвы перед Господом ты искупаешь наши грехи и живешь лишь ради того, “чтобы отдать душу Свою для искупления многих” /Мк. 10,45/.
     Понял я и другое: раз Матушка, столь близкая к Самой Царице Небесной, молится и Ее иконам, то как нам следует почитать святые образы Владычицы, чтобы посредством этого умолить Саму Ее.
      “Москва — город святой, только люди в нем теперь плохие, - сказала схимонахиня Макария и предупредила: Из Москвы никуда нельзя уезжать. Даже если кому посоветуешь так поступить, ответишь за это на Страшном суде”.
      Узнал от нее еще и то, как усиленно молится она за всех нас и за каждого в отдельности: “Москву я дюже берегу, как я молюсь за каждого; там весь народ, там народа много”.
      Спросил ее, сможет ли она когда-либо побывать в Москве. “Я Москву люблю, — отвечала она, — а Московской не скоро буду”. Смысл слов схимонахини Макарии мне не всегда был полностью понятен, но я чувствовал ту грань, которую в своих вопросах не смел переступать. Я понимал, что со временем все остальное Прояснится.
      В день Светлого Христова Воскресения 30 апреля 1989 года, после принятия Святых Христовых Тайн она сказала: “Я Темкинская, а еще Московская, Смоленская, Калужская — Российская”. Говорила, верно, перечисляя уделы земные, за которые она молитвенно предстояла перед Господом и Царицей Небесной.
      Будучи физически очень слабой, она тем не менее ночи напролет молилась за многострадальную Отчизну нашу. “Я боюсь спать, — призналась она, — в такое тревожное время не спят. Незнамо что творится в нашей России”. Она словно окидывала своим духовным взором всю Россию, видела нестроения, происходившие на ее территории, и говорила с жалостью: “Россия хороша, только люди в ней стали плохие. А я всех жалею и Матерь Божию за всех прошу. И Господа прошу: “Господи, взмилуйся, не дай нам погибнуть”.
      Со временем я понял, что молиться за всех не просто, от человека требуются особые лишения. “Чтобы за всех молиться, надо поститься сильно и питаться просфорами и водичкой святой, — говорила схимонахиня Макария. — А я схимница-монашка!.. Буду поворачиваться еще сильнее. А с благословения Матери Божией и на воде проживешь, и еще крепче будешь!”
      В последние годы жизни схимонахиня Макария лишила себя не только яблочек, которые ей приносили, но даже и просфор. Ела она черные сухари, размачивая их водой из источника.
      Сколь велики были нападки дьявольские на Матушку, если собой закрывала она вверенный ей люд. “Да, Матушка — всем Матушкам Матушка!” — думалось мне тогда. А она, словно читая мои мысли, произнесла горестно: “Вам будет без меня плохо”.
      Тяжелую жизнь прожила схимонахиня Макария, но никогда не теряла присутствия духа. Тяжелые жизненные испытания наложили неизгладимый отпечаток на ее лицо, и она в свои шестьдесят пять лет походила на восьмидесятилетнюю старицу.
      Посетивший ее протоиерей отец Михаил, сам человек преклонных лет, проведший пятнадцать лет в сталинских ссылках и лагерях, сказал о ней с восторгом: “Какая она молодая!” Конечно, он имел в виду молодость ее духа. Недаром иногда она называла себя “девчонкой”: “Я российская девчонка, никто меня не обидит. Россия меня не обидит”. Правда, в России тогда немногие знали о своей великой молитвеннице. “Я российская девчонка, я люблю Россию и молюсь за нее”, — говорила она мне. И в глазах моих рисовалась матушка Макария, как молитвенно горевшая за всех нас перед Господом и Царицей Небесной свеча от земли до неба. И словно передавая сообщенный ей в горних высотах ответ на ее молитвы, она говорила мне: “Россия никогда не погибнет. Ее Господь просветит, и она будет опять Россия как Россия”. Слова эти были сказаны 5 октября 1988 года.
      Как-то протоиерей Петр спросил у Матушки:
      — Матушка, сколько я у тебя гостил, а ни разу не помню, чтобы тебя посетил епископ.
      — А я, отец Петр, молюсь Матери Божией, чтобы Она никого из них до времени ко мне не допускала. И такое время пришло.
      1 января 1993 года схимонахиню Макарию впервые посетил один из высших иерархов Русской Православной Церкви митрополит Волоколамский и Юрьевский, председатель Издательского отдела Московского Патриархата Питирим.
      Митрополит причастил схимонахиню Макарию и после долго беседовал с ней, задавая вопросы. Вдруг Матушка произнесла:
      — Мне так жаль, что мы расстанемся с Россией.
      — Может, Россия еще возродится? — спросил ее владыка.
      — Россия на соль переводится, — дважды повторила она митрополиту.
      Как истолковать эти пророческие слова? Читаем в “Библейской энциклопедии”: “Слово соль нередко употреблялось для означения содержания тех лиц, которые находились в услужении у других. ...Соль употреблялась при жертвоприношениях. ...Выражение в Библии: соляная земля служит эмблемою земли бесплодной и необитаемой. Слово соль употребляется также в Священном Писании и прямо, как очевидный символ бесплодия.
      ...С другой стороны, так как соль сообщает приятный вкус пище, то под словом соль разумеется чистая и святая жизнь и деятельность. “Вы — соль земли”, — сказал Спаситель Своим ученикам /Мф. 5,13/. Здесь “соль” означает нравственные качества души.
      ...Наконец выражение: “Всякий огнем осолится” /Мк. 9,49/ означает вечность мучений грешников в геенне огненной”.(17)
      Какое из приведенных толкований раскрывает смысл слов схимонахини Макарии? В свое время много писалось о будущем мира, в котором Россия займет центральное место. На память приходят и сказанные за четыре года до этого матушкины слова: “Россия никогда не погибнет! Ее Господь просветит, и она будет опять Россия как Россия”.
      Следовательно, если соль предохраняет пищу от порчи и делает ее здоровой, так, может быть, и православные россияне скоро будут “призваны к тому, чтобы своими духовными совершенствами, своим просвещенным умом, своим добрым поведением и примером, своей жизнью и делами предохранить мир от нравственной порчи, от заразы греховной, пороков и растления, развивая, питая и укрепляя вокруг себя во всех добрые расположения, здоровые начала нравственной жизни, здравые мысли, понятия и чувствования”.(18) Если таков Божий промысел о России, тогда какой ценой за все это будет уплачено?..
      Может ли Господь по молитвам праведников помиловать страну и ее народ? Вспомним древнее библейское повествование: “Авраам же еще стоял пред лицом Господа. И подошел Авраам и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивыми (и с праведником будет то же, что с нечестивым)? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь и не пощадишь (всего) места сего ради пятидесяти праведников, (если они находятся) в нем? ...Он сказал: не сделаю того и ради сорока. И сказал Авраам, да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать? Он сказал: не сделаю, если найдетсятам тридцать. Авраам сказал: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать? Он сказал: не истреблю ради двадцати. Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти” /Быт. 18,22-32/.
      Так повествует Библия. И мы знаем, что много-много раз ради молитв праведников Господь щадил всех тех, за кого они возносили свои святые молитвы.

V

      Пришло время подробнее рассказать о круге дневных обязанностей схимонахини Макарии. Ее молитвенное стояние на коленях, на своей кровати, напоминало мне древних столпников и начиналось в 11-11.30 ночи, когда уже были прочитаны общие для всех, бывших в доме, молитвы на сон грядущий и вместе с Матушкой пропеты “Заступнице усердная” и “Воскресение Христово видевше...” Бывали дни, когда в доме собиралось много народа, и тогда стелили прямо на полу, в том числе в матушкиной комнате. Засыпали все очень быстро. Многочисленные лампады были погашены, и лишь теплился огонек около иконы, что висела в головах у кровати. Перед Матушкой ставили для освящения два эмалированных бака с водой, каждый ведра по два, и большой керамический чайник с маслом.
      К полуночи все находившиеся в доме спали крепким сном. Однажды, когда после посадки картошки я впервые ночевал в доме Матушки, она сказала мне перед сном: “Сегодня Геннадий будет меня караулить”. А у меня действительно давно имелось тайное желание увидеть, как матушка Макария молится и освящает воду и масло. Спать положили меня за печкой. Кровать там стояла старая, с неровной сеткой, так что я лежал, прогнувшись, словно в гамаке. К тому же у меня сильно разболелось сердце, так что заснуть я долго не мог, а лежал и молился, ожидая наступления рассвета. Но совершенно неожиданно я словно потерял сознание и погрузился в глубокий сон. Открыв глаза, я услышал, как Матушка зовет к себе “хожалку”, чтобы та отставила от нее уже освященную воду. Когда все домашние встали, я подошел к матушке Макарии и спросил, почему так неожиданно я заснул. “Я сказала тебе: “Спи!” Ты и заснул”, — отвечала она. По всей вероятности, то же говорила она и всем остальным в доме. Возможно, делала так она для того, чтобы не мешали ей молиться. А может, и потому, чтобы никто не знал, как благодатно она преображалась во время ночной молитвы. По словам одного священника, который с детства гостил у Матушки, он проснулся как-то ночью, когда она освящала воду и молилась, и увидел ее с озаренным благодатным светом лицом.
      О молитвах во время освящения схимонахиня никому не рассказывала, касалась этого вопроса лишь вскользь. “Чтобы знать, как освящать, надо на небе, на Престоле, книгу “Небесный Устав” прочесть, — сказала она мне. — Мне же не ведено никому говорить. Да еще благословение надо получить. Меня благословили Спаситель, Матерь Божия, Иоанн Креститель и Архангел Михаил”.
      О молитвах она говорила еще и так: “Всех молитв никто не знает. Есть молитвы тайные, которые только знают Матерь Божия и святые”.
      Вода освящалась Матушкой “сполна”, т.е. по полному чину. Не полностью освященная шла “на долив”, т.е. на добавку к основному составу. В канун Великого поста сказала мне: “Теперь воду не полностью святить нельзя, теперь пост наступает”. Лечение же в пост людей, постящихся и приобщающихся Святых Христовых Тайн, шло успешнее.
      После ей только известных тайных молитв прочитывалось четырежды “Да воскреснет Бог”, а также заклинательные молитвы от порчи, молитвы от большого бедствия. “Кто мучается очень, — пояснила Матушка. — Одних запретительных молитв Киприановых надо девять читать”.
      Замечал я, что после освящения воды и масла матушка Макария на какое-то время словно слабела, но потом усиленно творила молитвы и восстанавливала свои силы. Чем больше сосуд, тем дольше надо было освящать содержимое. Так, три литра масла освящала Матушка четыре часа. Как-то я спросил ее, а не налить ли для освящения целое ведро масла, ведь тогда его хватит надолго. Но она с улыбкой заметила: “Около целого ведра я должна сидеть, освящая, ночь и еще полдня”.
      Часам к пяти утра вода и масло были освящены, и она долго вычитывала на память свое монашеское правило, так что спать Матушке было некогда. Отмечу, что схимонахиня Макария не пропускала ночного бдения даже во время тяжелой болезни, когда была почти недвижимой. “Пока моя свечка горит, я вам дам воды и масла, — говорила матушка Макария, — свечка моя загаснет, тогда нигде не возьмете”.
      Однажды, видя, как она сильно устала, я обратился к ней со словами:
      — Матушка, как ты долго воду святила.
      — А ты как хотел?
      — Я хотел, чтобы ты немного отдохнула.
      — А я делаю, как Матерь Божия велит, — отвечала она, — я не хочу Матерь Божию обижать. Жалея ее, я как-то заметил:
      — Матушка, как освятишь, так и освятишь, ну что же теперь делать.
      — Нет, — отвечала она, — за это Матерь Божия настегает! Мое дело: освятила, выполнила все от Бога, а там не мое дело.
      Как только схимонахиня Макария заканчивала освящение воды и масла, ведра и баки отставляли в сторону, а саму Матушку поворачивали на бок полежать, ведь сама она без посторонней помощи не могла ни лечь, ни усталые ножки, на которых все это время сидела, чуть вытянуть.
      Каждый день около семи утра с приходом первого автобуса из Гагарина появлялись ранние посетители. Пока автобус шел на конечную станцию и возвращался обратно, Матушка должна была по очереди принять всех приехавших, поговорить с каждым, ответить на вопросы, назначить дни и часы приема воды и растирания. И всех призывала она молитвенно обращаться к Спасителю и Царице Небесной.
      Только схлынет первый поток посетителей, и снова идут чередой люди теперь уже с вяземского автобуса. После девяти часов, когда в печке еще готовилась еда и закипал самовар, кто-то из домашних читал утренние молитвы. К ним Матушка добавляла какую-либо молитву от себя.
      Затем ей подавали большую эмалированную чашку, над которой она умывалась. Вслед за этим переодевали в подрясник поновее, давали в малоподвижную руку расческу, и Матушка расчесывала голову. В праздники она носила белый апостольник, а в пост — черный. Если оставалось время, ее кормили.
      В 10 часов 30 минут вновь приходили люди, сначала с вяземского, а затем с калужского поездов. Приезжали на легковых и грузовых автомашинах, на мотоциклах. Часам к трем все посетители расходились, и в половине четвертого схимонахине Макарии подавали поесть супа или щей, или чашечку молочка. И вновь приходили люди, теперь уже с вечерних калужского и вяземского поездов. В семь вечера она выпивала чашку чая. Часов в восемь — девять Матушку переодевали, она умывалась перед своим всенощным бдением, а затем читались вечерние молитвы. После этого полчаса могла она отдохнуть и, лежа, помолиться. Но стоило приехать к матушке Макарии гостям, в том числе и священнослужителям, как в обычном распорядке все смещалось и перед бессонной ночью у нее не оставалось времени полежать.
      Схимонахиня Макария в своей подвижнической жизни редко оставалась одна и лишь в молитве могла уединиться. “Кто читает, молитвы, пускай в свое сердце берет их, а повторять вслух нельзя”, — советовала она на случай, если нет возможности для уединенной молитвы.
      О подвиге, как о несении жизненного креста, как-то спросил я Матушку:
      — Матушка, а не тяжело ли тебе нести такой великий крест?
      — А я с детства взяла на себя крест и его несу, даже легко кажется, — ответила она.
      Освященная схимонахиней Макарией вода была чудодейственной.* Иногда эта вода соединялась с водой, освященной кем-то из навещавших Матушку священников или водой из источника — во всех этих случаях она оказывала на человека целительное воздействие. Когда к Матушке в молодости приходило значительно меньше людей, им наливали по бутылке неразбавленной воды, в последние же годы жизни схимонахини Макарии посетителям давали на месяц по три литра “составной” воды. Людям с тяжелыми болезнями приходилось приезжать в Тёмкино и два, и три раза. Освященное же ею масло даже много лет спустя помогает в исцелении душевных и телесных недугов.

      * Бог через своих служителей — священников и через праведников освящает воду и творит чудеса. В Деяниях Апостолов читаем: “... Много чудес и знамений совершилось через Апостолов в Иерусалиме”. (2,43).
 
 
 
 

      Одна из самых удивительных сторон духовной жизни схимонахини Макарии — это ее общение с Царицей Небесной. Никому много не рассказывала Матушка об этом. Но сегодня, когда ее нет в живых, мне хотелось бы поведать об этом читателям в надежде, что сказанное может послужить во спасение многих душ.
      “Когда я была в той стройке (доме. — Авт.),Она и тогда приходила. Она дверь не искала — шла там, где народ не ходит. Она как идет с востока — и в стену, а та упадет и как будто открыта. Где Она пройдет, там цветы цветут, и где Она побудет, там цветы цветут. А здесь Она проходит сквозь терраску, все двери Ей подчиняются, Она так и ходит, навещает”.
      Будучи в доме Матушки, я давно обратил внимание на то, что именно эта дверь, обращенная на восход солнца, через которую давно никто не ходил, была окрашена в голубой богородичный цвет, в то время как весь дом был выкрашен золотой охрой и красным суриком, а на их фоне белели узорные наличники.
      Впервые Царица Небесная явилась Матушке, когда та после двух лет жизни на улице перебралась к матери Наталье. Явилась тогда Царица Небесная с семьюдесятьючетырьмя девочками лет четырех с половиной и долго разговаривала с Ней. “Меня всю трясло, — вспоминала схимонахиня Макария, — Она руку положила — и хорошо. Я Матерь Божию боялась”
      Причину подобного страха можно понять, почитав слова святого преп. Силуана Афонского: “...На Фаворе, когда преобразился Господь, Моисей и Илия стояли и беседовали с Ним, а Апостолы упали ниц; но после, когда умножилась в них благодать Святого Духа, и они стояли при явлениях Господа, и тоже могли беседовать с Ним.
      Так, Преподобный Сергий при явлениях ему Божией Матери стоял перед Нею, потому что имел большую благодать Святого Духа, а ученик его, Михей, упал ниц и не мог смотреть на Божию Матерь. И Серафим Саровский имел много благодати Святого Духа, когда ему явилась Божия Матерь, а послушница его упала ниц, потому что имела меньше благодати”.(19) Подобно, и схимонахиня Макария в последние два десятилетия жизни имела столько благодати, что не только лицезрела явление Владычицы, но и беседовала с ней.
      “Когда я в том доме была, Она только два раза являлась. Один раз разговаривала со мной долго, а другой раз перекрестила спинку и голову, и как солнышко засияло.
      Матерь Божия тогда не являлась часто, потому что я была молодая. А теперь Она чаще приходит, потому что я стала старая”.
      Рассказывала схимонахиня Макария и о том, как Царица Небесная оказывается на земле: “Она сходит, где лестница есть небесная и где можно сойти. Чуть ли не каждый день в три часа сходит с неба и сразу идёт аромат. От Нее пахнет, как от ягодки какой. Этот аромат каждый может учуять, особенно кто на улицу выходит”.
      Поведала мне Матушка и о том, что говорила ей Владычица: “Когда Я схожу по лестнице, то гляжу на твою койку”.
      Являлась Она и иначе, и случалось это, когда схимонахиня Макария о чем-то очень просила: “Когда Она летит, так все равно, что свечки горят — вся светится. Так и прилетает. Каких воздухов (запахов. — Авт.) от Нее только нету”.
      Приведу здесь рассказ одной из давних почитательниц матушки Макарии — Марии, жены священника. В 1985 году ночевала она у Матушки в доме. Ночью услышала, как за дверью в сенях кошка мяукает. Спросонья поднялась с постели, разостланной на полу, и направилась к двери.
      Когда проходила мимо матушкиной кровати, почувствовала вдруг, как повеяло на нее теплом, в котором было растворено неизреченное благоухание. То же самое почувствовала она, когда возвращалась к своей постели, но в сторону схимонахини Макарии не посмотрела. Утром Мария поинтересовалась у “хожалки”, что за аромат был ночью в доме, но та ничего вразумительного не смогла ответить. Тогда спросила Мария у самой схимонахини Макарии. Та сказала, что ночью приходила Матерь Божия и что это от Нее исходило такое благоухание.
      Меня же, когда речь заходила о Владычице, Матушка предупреждала: “Ее не всегда можно узнать”, — и рассказывала, как Она обычно является ей: “Когда Она приходит или стоит на расстоянии пяти — семи метров, от Нее исходит неизреченный аромат, какого на земле нет. По этому благоуханию Ее и можно узнать”.
      На иконах в храмах, в музеях, на репродукциях в альбомах и книгах одежды Царицы Небесной не одинаковы: цвет мафория, что покрывает голову, и цвет длинной, до пят, туники различаются. Об этом я как-то спросил у Матушки. Она рассказывала, в чем была Царица Небесная, когда являлась ей в последний раз: “Одета в длинное-длинное одеяние голубого цвета, а лицо покрыто” /18.01.88/. “Если захочет — явится в Своей славе, — говорила Матушка. — Ах, какая Она нарядная, невозможно!.. Она как маков цвет цветет. Она веселая, радостная, наряженная, в цветах, на голове венок. Она бывает всё в сменной (разного цвета. — Авт.) одежде”.
      Теперь мне становилось понятным, почему, особенно на древних образах, цвет Ее одежд был различным. В другой же раз узнал я от Матушки еще больше: “Матерь Божия когда в белом приходит, когда в черном. А в красном — когда служба большая бывает. Спаситель Ей подскажет. Она и наденет, венок наденет на голову. Ее сразу узнаешь, я привыкла, я хоть из тысячи народа Ее узнаю”.
      Действительно, на иконах, особенно на древних, чаще всего можно увидеть Матерь Божию в пурпурной одежде — словно в царской порфире и с царским венцом на голове. Таковы, видно, самые праздничные облачения Ее как Царицы Небесной!
      “В последние годы все реже бывает Она радостной, тогда сердце чуть не выскочит”, — передавала Матушка свое впечатление от таких встреч. Царица Небесная являлась к схимонахине Макарии “дюже скорбной”. “Она сейчас же зарыдает, зарыдает, слезы такие крупные. Сейчас бы собрала их”.
      “Часто и подолгу ли бывает у тебя. Матушка, Владычица?” — допытываюсь я. — “У меня давно не была, — с горечью вздыхала схимонахиня Макария в ту пору, когда в ее “хате” были большие нестроения от “хожалок”, — в доме колдуны все испортили, а там, где не чисто, Она не бывает”.
      “Вообще Матерь Божия мало-мало разговаривает; когда привыкнет к кому, тогда разговаривает, — уточнила Матушка. — Как Она только входит, я так и вздрогну”. — “Ну вот, ты опять Меня боишься”. — “А как же Тебя не бояться, Царица Небесная, мы же грешные все люди, — рассказывала она. — И тихо-тихо так говорит, что я не всегда понимаю. Они по небесному говорят, у них свой язык”.
      О чем же поведала Царица Небесная схимонахине Макарии? Когда-то Она ее наставляла: “Кто тебя не слушает, ты с тем не разговаривай. Тебе, Матушка, нельзя “темных” людей брать в дом, они на тебя темноту наведут”. Говорила, “чтобы молиться больше, больше поститься”. И о том, что в мире: “Матушка, все скорбящие, все плачут”. Или ответит на просьбу схимонахини Макарии за Россию: “Все дело в Спасителе. Я и так за народ свою душу отдала”.
      Последнее время Владычица все чаще жалела и утешала ее: “А почему ты всегда плачешь, что у тебя за печаль, мы же тебя не бросаем...”
      “А я Ей только говорю: “Возьми меня с Собой под Свое крылышко, возьми меня с Собой”.
      Рассказывала Матушка и о беде, приключившейся с ней однажды, и как помогла ей Владычица: “Я ведь тоже и слепая была. Одна баба тряпкой в меня кинула, и я слепая стала. Хорошо, я опытная, к Царице Небесной припала в молитве и говорю: “Теперь я слепая, что же мне делать?” Она живо поправила”.
      В последние годы жизни схимонахиня Макария не раз вопрошала Царицу Небесную о своих больных ногах. Московский протоиерей Михаил Труханов, о котором уже говорилось, усиленно молил тогда Господа, чтобы смогла она вставать на ножки, ни от кого не зависеть и самой обслуживать себя.
      Читал я, что святые при явлении говорят на небесном языке и не каждый может понять их. Вот и спросил, легко ли понимает Ее она. “Как же не понять, Матерь Божия ведь русская, по-нашему и говорит”, — удивительно трогательно отвечала Матушка. И учила:
      “К Ней надо подступать смело, а Она говорит не сразу. Ее надо спрашивать. Сама Она может ничего не сказать. Надо Ее смелее спрашивать. А говорит Она очень тихо”.
      Часто обращалась к Владычице схимонахиня Макария с мольбами о помиловании страны нашей и нашего народа, и каждое посещение Ее давало Матушке новые силы для исполнения своего христианского долга на земле.
      “А я не могу Матерь Божию и Иисуса Христа ни с кем сравнить, — рассказывала матушка Макария. — Они милей всех на свете. Я припала к Ней:
      — Родненькая! Она улыбается. Прошу Ее:
      — Возьми домой, возьми к Себе.
      — А ты еще подвиг не кончила.
      — А потом?
      — А потом посмотрим.
      Матушка рассказывает, и улыбка озаряет ее лицо. А от нахлынувшей жалости к людям со слезами она печалилась мне: “Она должна миловать народ. Я не хочу, чтобы люди гибли. Я плакала около той ямки (в которой пребывают грешники в месте мучений. — Авт.) незнамо как. Кто не видел страданий — не знает. Я никогда не забуду ямки на том свете: народа незнамо сколько там попихано в яму. ...Я не могу, мне народ незнамо как жалко, они ворочаются там, пищат, как котята. Их знаешь там сколько, боком сидят и только стонут, охают...”
      Не раз молила Владычицу схимонахиня Макария освободить ее по телесной немощи от данного ей подвига. В ответ она слышала: “Матушка, Я тебя давно бы взяла, да на твое место никого не подыщу”. Лишь тот может понять и оценить высоту и вместе с тем неизмеримую тяжесть подвига, лежавшего на хрупких плечах схимонахини Макарии, кто знает условия ее жизни. “Хожалки” и другие окружавшие ее люди в последние годы тяготились уходом за ней. Особенно тяжело было ей в знойные летние дни. “Я просила Матерь Божию, чтобы Она исключила жару”, — рассказывала Матушка. И, действительно, следующие после 18 июля 1989 года два дня, когда находился я у нее в гостях, вдруг повеяло свежим ветром, жара спала и по прежде безоблачному небу поплыли одно за другим облачка.
      Как-то, превозмогая свои муки, Матушка жаловалась Владычице: “За весь мир избранница, а вот тяжести за больных, за пьяниц, за всех восстателей нетути больше мочи терпеть”. И в ответ услышала Ее слова: “Ты еще немножко потерпи. Как ты замучилась! Но еще не выполнила своей обязанности, потому Я тебя к Себе еще не возьму” (было сказано ей в сентябре 1988 года).
      И о других явлениях: “Она меня по головке погладит, да только скажет: “Терпи”. Матушка тут же поясняла: “Ведь это ни с кем-нибудь; раз Царица Небесная говорит, надо терпеть! Мне Матерь Божия терпения дает”.
      Однажды схимонахиня пожаловалась Владычице: “Матерь Божия, у меня не хватает терпения. Царица Небесная поглядела на меня и говорит: “Какая ты была тогда и какая теперь стала”. А я отвечаю ей: “Что ж, из старой молодой уж не быть...”
      В одно из явлений Владычицы матушка Макария жаловалась Ей, что не успевает полностью выполнять монашеское правило. “Она меня по головке погладила и говорит: “Я не спрашиваю с тебя правило. Ты будешь водичку святить, а правило будет Макарии (имеется в виду Макарии великий. — Авт.) читать”.
      Еще в мае 1985 года схимонахиня Макария сказала, что Царица Небесная взяла благодать с нашей земли. Было ли это связано с начавшейся тогда перестройкой? Об этом я ее не спрашивал. А после она словно бы добавила к сказанному тогда: “Матерь Божия говорит, что теперь довести народ до большой благодати нельзя, теперь народ такой стал (в смысле — непригодный. — Авт.)”.
      “Я очень редко Ее вижу, потому что Она очень занятая, — поведала как-то Матушка. — Она полетит в чужие страны. Когда Она вернется — не знаю. Она уже своих девочек, которые часто были с ней, сдала Ангелам на соблюдение, а когда прилетит, не сказала”. Возможно, этот рассказ Матушки, по времени совпадающий с происшедшим тогда в христианской Армении страшным землетрясением, где пострадало множество людей, и были связаны между собой.
      В июне 1989 года схимонахиня Макария рассказывала о явлении:
      — Матерь Божия явилась в темно-красном (мафории. — Авт.) и говорит: “Живите тише”.
      А я говорю Ей:
      — Мы не можем тише жить. На это Владычица отвечала:
      — Ты-то ладно, тебе прощается все, ты у Меня — мученица.
      Матушка рассказывала, что Царица Небесная посещает больных, страждущих и просящих у Нее помощи, часто обходит наши города и веси. “По дворам пойду, — передавала она Ее слова, — кого на смерть запишу, а того оставлю, кто тише будет жить”. Матушка же просила Владычицу не раз: “Ты похлопочи, чтобы не было гибели народу”.
      И еще об одном посещении Владычицы рассказывала схимонахиня Макария: “Матерь Божия говорит:
      — Ты почти дожила до казенных столов, никто куска хлеба не даст, некому тебя будет кормить. Все будет на большом счету.
      — Ну и ладно, — отвечала Матушка, — если Ты меня не оставишь...
      — Денег не будет, все отберется, — говорила ей Владычица в июле 1989 года, — придешь, пообедаешь и больше ничего не получишь. Тогда ничего не будет, все попрячут, все похоронят, потому что пригону (производства. — Авт.) будет мало.
      А я Ей так и сказала: “Была бы Твоя милость!..” Рассказывала схимонахиня Макария и о других словах Царицы Небесной: “Землю Российскую никому нельзя продавать! Матерь Божия запрещение дает. Нельзя землю продавать, земля хоть и не освященная, но она огражденная. Матерь Божия говорит: “Я наблюдаю!” — Россию бережет и землю Она не отдает никому”.
      Можно ли счесть все те горячие молитвы, что вознесла схимонахиня Макария ко Господу и Царице Небесной о нашей Родине, о России. Когда же настали времена тревожные,, грозящие целостности страны, молилась она особенно усердно.
      — А Россия-то будет? Будет ли Россия?
      — Россия многоправославна, — услышала она в ответ. — Россия не погибнет!
      К этой теме Матушка возвращалась в рассказах не раз и радостно поясняла: “Матерь Божия за несколько лет все наладит. Она народ жалеет, всех-всех”. “Россию никто не возьмет, — сказала она, — маленькую Россию”.
      Общение схимонахини Макарии с Царицей Небесной было самым непосредственным. Беседовала она с Ней, что называется, уста к устам и просила Ее, как родную мать. Общения эти поддерживали Матушку в нелегком ее подвиге. Много раз получала от Нее утешение, и после каждого явления была радостной и блаженной.
      Однажды, уже когда в 1987 году Матушка очень тяжело болела и не могла разбудить свою уставшую “хожалку”, чтобы та перевернула ее на другой бочок, явилась Владычица и переложила схимонахиню Макарию с бока на бок. От Нее же получила в свое время схимница и белые четки, которые очень берегла.
      Однажды летом, когда в доме Матушки мне пришлось быть продолжительное время, гостей собралось много, и отношения между ними сложились самые разные. Матушка, зная это, надела мне на шею эти четки и велела носить их под рубашкой до отъезда. И удивительно, что в тот раз ни от кого не испытал я ни злобы, ни ревности.
      Схимонахиня Макария всегда и во всем была послушна Владычице: “Я встала на коленочки, — рассказывала она мне, — и попросила Матерь Божию: “Благослови меня просфорочки есть”. Она перекрестила мне голову”. Без благословения не могла она и оставить человека в своем доме. “Вам только разрешено здесь (в ее доме. — Авт.) быть! И то я у Матери Божией выпросила. Помощники мои, говорю”.
      В то же время Царица Небесная во всем наставляла схимонахиню: “А мне Матерь Божия указывает, как и что делать”. “Ты совсем от мира особенный человек, — говорила ей Владычица, — тебе надо так делать”, — и показывала. “Матерь Божия всегда со мной”, — заключила Матушка.
      Однажды, когда я собирался было привезти с собой художницу, чтобы та сделала с Матушки хотя бы карандашный набросок, ведь у нас даже не было ее фотографии, она долго не соглашалась. Но, видя мое огорчение, велела передать художнице: “Ты скажи ей, раз такая досужая, пусть молится Матери Божией, чтобы Она дала ей благословение приехать и рисовать”.
      Все, кто прилепился к схимонахине Макарии, были счастливы уже тем, что говорили со ставлиницей Царицы Небесной и находились в том самом доме, который Она посещала уже много лет.
      Иногда Матушка говорила об отношении Владычицы к тем или иным человеческим слабостям и о Ее страданиях за наши нечестия.
      “Гулянок Матерь Божия не любит, пьяных не любит и, когда их видит, очень плачет. Матерь Божия так скорбит, незнамо как. Такая красавица и так плачет. Народ прегрешил, надо умирать за это, а Матерь Божия жалеет народ”.
      Матушка учила, как необходимо обращаться к Ней за помощью и вразумлением: “Матерь Божию надо просить: “Вразуми и поставь на работу, какую благословишь. Так и проси”.
      — Ты, Матушка, если что благословишь, то любое дело в лучшую сторону разворачивается, — сказал как-то я, на себе испытав не раз правду этих слов.
      — Я особенно всех жалею и своих людей никогда не оставлю. Я всегда буду Спасителя и Матерь Божию молить за них. Царица Небесная многих просветит за их простоту. Она будет подавать большую благодать тем, кто Ее почитает, и Спасителя будет за них молить.
      И действительно. Матерь Божия помогала всем благословляемым схимонахиней Макарией.

II

      В общении со схимонахиней Макарией ясно ощущалось, как в ней, “земном Ангеле и небесном человеке”, встретились два мира: мир горний, небесный, и мир дольний, земной. И она словно стояла на грани этих двух миров и свидетельствовала нам, грешным людям, о мире незримом, о нашем Небесном Отечестве, помогала нам встать на путь, ведущий в Царствие Божие. Да и Сам Господь, принимая молитвы подвижницы, приоткрывал для окружавших матушку Макарию людей завесу невидимого, чтобы дать человеку путеводную нить и вдохновить его на стезю спасительной жизни.
      Старая знакомая Матушки, ее соседка по деревне Клара, ходила в ее дом много лет подряд и продавала ей молоко. Схимонахиня Макария очень ее жалела и всегда помогала деньгами: то на путевку в санаторий, то на покупку телочки, то на новый холодильник... Клара была человеком практичным, далеким от Церкви. Да и к благодатному матушкиному лечению относилась недоверчиво. Однажды Господь сподобил ее увидеть во сне следующее: ранним утром стоит она на берегу оврага, около своего дома, и видит, что у источника много-много святых в небесных одеждах. Одна из них, молодая, идет вдоль ручья, в котором струится вода из источника, и поет: “Течет ручеек на восток”. От этого громкого пения Клара и проснулась.
      Узнав об этом видении, я спросил у Матушки:
      — Правда ли, что святые бывают на твоем источнике?
      — Они часто служат здесь, — отвечала она, — они знают, что я скорблю без службы церковной, и служат.
      — А что за женщина шла тогда вдоль ручейка? — вновь спросил я.
      — Великомученица Екатерина. Они все там были молодые и красивые, все пошли вдоль ручейка.
      В последние годы деревенские жители особенно небрежно относились к источнику, хотя пили из него воду все. А свояк Клары, ленившийся носить воду в гору, купил электрический насос, опускал его в святой источник и качал воду для себя и домашней скотины. Возможно, именно ему и было адресовано это видение.
      — Какая хорошая водичка на твоем источнике. Матушка, пьешь и не напьешься, — как-то сказал я.
      — Матерь Божия говорит, что он целебный и просит, чтоб в него ничего не опускали. Она освящает его каждую неделю. Когда меня не будет, приезжайте и берите из него водичку, и она вам будет помогать. Я дюже молюсь, чтобы Илья Пророк его исправлял, — говорила Матушка. (Источник издавна носил имя этогосвятого, и здесь же стояла часовня. — Авт.).
      — А был ли у тебя. Матушка, Илья Пророк?
      — Они все понемногу бывают.
      — А последним кто у тебя. Матушка, был?
      — А Симеон Богоприимец. Говорит: “Какие у тебя ножки плохие”.
      — А когда он был у тебя? — допытываюсь я.
      — А неделине прошло.
      В другой раз матушка Макария рассказывала мне:
      — А я с ними часто сообщаюсь.
      — С кем, с ними, с небесными?.. С Ангелами?..
      — Не только с Ангелами, но и со святыми. И с теми, кто меня раньше знал (т.е. с душами умерших, знавших ее раньше. — Авт.).
      Однажды, когда в дом к схимонахине Макарии пришла ухаживать за ней некая Лидия, женщина с виду набожная, прожившая трудную жизнь, то привезла с собой много богослужебных книг и ежедневно подолгу их вычитывала. “А я им (небесным. — Авт.) говорю: “У меня теперь надежная, молящаяся”. А они мне: “Ты, Матушка, на нее особо не надейся, она хорошая, а божественный корешок потеряла”. Спустя некоторое время Лидия проявила себя не с лучшей стороны, и ей пришлось отказать в работе.
      У схимонахини Макарии так было устроено духовное зрение, что она видела представителей мира невидимого, как мы друг друга. Видела Владычицу, святых Божиих, души людей, в том числе и умерших, видела и злых духов. Отвечая на мой вопрос, она подтвердила, что видела все это именно духовными очами.
      Рассказывала: “Сколько раз ночью было светло, как днем не бывает, и какой-то народ ходит по лестнице”. Именно о таком видении рассказывает Библия. Иаков имел чудесное видение во сне: он видел лестницу, соединяющую небо и землю, по которой Ангелы Божий сходили на землю и восходили на небо /Быт. 28,12/. “Святые угодники, — говорила она, — телом с нами не пребывают, а духом нас спасают. Если бы мы (говоря так, она имела в виду нас, ее окружавших. — Авт.) были достойны, они бы явились и нам...”
      Чудесные видения подкрепляли схимонахиню Макарию в ее молитвенных трудах и подвигах, а святые угодники приходили поддержать ее в несении великого и неимоверно тяжелого подвига. О таких явлениях Матушка рассказывала мне не раз.
      Неоднократно являлись к ней ее духовные покровители, чьи имена носила она. “Макарии Великий приходил. Он в шапочке, как в венке, приносил просфоры и стелил скатерть. Тарелочку маленькую поставил, всыпал немножечко и говорит: “Кушай”. А я к стеночке прижалась, боюсь. Только одну взяла: такой аромат, такая вкусная. Жаль, что все не взяла”.
      В другой раз рассказывала она и передавала слова святого Макария: “Тебе, Матушка, не станет легче, совсем не поправишься до тех пор, пока не придешь на небо”.
      От небожителей схимонахиня Макария всегда получала большое участие и советы, как ей нести свой жизненный крест. “Приходил года четыре тому назад Серафим Саровский. Сам с котомочкой. Сел на лавку у кроватки и говорит: “Тебе надо прибавить сна, надо спать шесть часов, иначе ослабнешь!” Она же отвечала Преподобному: “Если я буду столько спать, тогда не успею читать правило и святить воду и масло”. Рассказывала об этом Матушка 16 сентября 1986 года.

III

      Настало время рассказать о двух видениях, бывших в доме подвижницы. Вот что поведала она о первом: “С неба свалились свечи, связанные лентой, и горят огнем. Свечи большие, как выносили пономари во время службы на “Херувимской”. Смысл этого видения для меня остался тайной, и объяснения ему я не нашел.
      Но о втором, происшедшем 5 февраля 1989 года, свидетелем которого был находившийся с матушкой Макарией священник Николай, следует рассказать подробно. В ту пору в ее доме продолжительное время бесчинствовали лукавые духи. Они причиняли много огорчений и мешали выполнять ей свои обязанности. Матушка молилась святым угодникам и Царице Небесной, чтоб Они избавили ее от их козней. “Святые были, — рассказывала она, — только не показались мне, говорили: “Ты проси: “Господи, освяти Сам!” Я молилась Богу незнамо как. Часа в три ночи какое осветило сияние! Свет такой интересный, такой яркий!.. О, какой свет был, прямо невозможно, все золотое! Даже бисерину на полу найдешь, вот какой свет! И как не ладаном, а как маслом (во время помазания. — Авт.) аромат пошел в хату. ... И три дня было так легко, так хорошо. Я все болезни забыла. А потом все прошло”.
      Об этом чудном видении рассказывала мне Матушка восторженно несколько раз на протяжении всех четырех дней, которые я провел тогда у нее. А я в восхищении смотрел на ее блаженное лицо, на котором светился отблеск неземной радости.
      Рассказывал мне о Божественном свете в доме схимонахини Макарии и иерей Николай. Он спал за гардеробом, внезапно проснулся, посмотрел в половину, где была Матушка, — в промежуток между печью и гардеробом, но выйти побоялся. “Было часа три ночи. Сначала свет был неяркий, но потом все в доме залил яркий-яркий золотисто-огненный свет, слепящий глаза, даже смотреть невозможно, яркий-яркий такой свет”.
      В связи с этим вспоминается описание подобного явления, бывшего по молитве преподобного Серафима Саровского, описанное Н.А. Мотовиловым. “Господи, — молился тогда Преподобный, — удостой его телесными глазами видеть то сошествие Духа Твоего Святого, которым Ты удостаиваешь рабов Своих, когда благоволишь явиться им во свете великолепной славы Твоей”. (20)
      Чтобы читатель лучше понял, какой милости Божией сподобилась в ту ночь схимонахиня Макария, приведу еще и повествование недавно прославленного церковью матушкиного современника преп. Силуана  Афонского (1938). “Несозданный божественный свет по природе своей есть нечто совершенно отличное от света физического. При созерцании его прежде всего является чувство живого Бога, поглощающее всего человека…Он духом видит Невидимого; дышит Им; весь в Нем.
      К этому сверхмысленному, всепоглощающему чувству живого Бога присоединяются видение света, совершенно иного по природе своей, чем свет физический. Сам человек тогда пребывает во свете и уподобляется созерцанному свету, одухотворяется им и не видит и не чувствует ни своей вещественности, ни вещественности мира.
      ...Свет Божественный созерцается независимо от обстановки, и во мраке ночи и при свете дня. Благоволение Божие посещает иногда таким образом, что сохраняется восприятие и тела, и окружающего мира. Тогда человек может пребывать с открытыми глазами и одновременно видеть два света, т.е. свет физический и свет Божественный”(21)
 
 

      “Бог не дает великого дарования без великого искушения”, — говорил христианский подвижник Исаак Сириянин. Так и схимонахиня Макария много-много раз, особенно в последние годы жизни, подвергалась сильным и многообразным искушениям и гонениям от диавола, его слуг и исполнителей его воли.
      Смущали и без того безпокойную жизнь схимонахини Макарии и грабители, не раз приходившие в ее дом с лихим умыслом. В первый раз пришли они в день святого Александра Невского 6 декабря 1987 года в шесть утра. Накануне оставшихся хозяйничать в доме Зинаиду и Ирину Матушка предупредила: “Мне страшно. Берегите меня и домик. На двор не ходите, у меня на сердце очень тяжело, что-нибудь случится”.
      “Хожалки” не вняли ее словам. “Что же, я сидеть около тебя буду?” — произнесла с недоверием Зинаида. Не прошло и нескольких часов, как о предупреждении Матушки “хожалки” забыли.
      Рано утром одна из них, не закрыв за собой дверь, вышла во двор в туалет. На улице ее поджидали воры. Они схватили женщину, приволокли в дом и для острастки несколько раз ударили ее по лицу, чтобы молчала.
      Схимонахиня Макария вспоминала об этом случае:
      “Я только говорила: “Михаил Архангел! Если суждено, спаси!” Один из них подошел ко мне: “Бабушка, живите, живите”, не тронул ни капельки. Только говорит:
      “Отодвинься, бабушка, отодвинься”.
      А я сказала: “Дитенок мой, я тебе сама отдам, чтоесть”. — “Ты больная, я сам возьму”.
      А я к стеночке прижалась, лежу. “Ну, дитенок мой, — говорю ему, — я и так лежу на одном ребрышке, буду лежатьтак, пока отработаете тут”.
      Они всю кровать ископали, думали, Что под матрасом деньги. А потом какой мешочек с кровати нивозьмут, разрежут, а там мыло, да платочки, да бумажные салфеточки.
      “Бабушка, что же у вас все мыло да бумага?” — спрашивают в отчаянии. В изголовье кошелек нашли, и в сундучке взяли кошелек. А Зинка и Иринка дрожали, как осиновые листочки в худую погоду. А когда пошли — на одну ногу чуню из лыка надели, а на другую ногу сапог, чтоб не узнали по следу”.
      Матушка Макария рассказывала это со слезами на глазах: “Зачем они пришли с ножом, я бы и так отдала. Для меня деньги ничто. Это все прах. Пришли, взяли, все равно им ненадолго, все равно прокутят”.
      В другой раз предупреждала схимонахиня Макария свою старую и опытную “хожалку” Марию: “Ты пропустишь вора”. Так оно и случилось. Белым днем под видом больного вор вошел в дом и, пригрозив финкой, стал требовать деньги. Ему отдали кошелек, и он выскочил на улицу.
      Услышав крик Марии, соседи, видевшие бегущего по улице человека, позвонили в милицию. Несколько дней милиция разыскивала грабителя, а поймав, дозналась, что он уже четыре судимости имеет.
      “Перепуг-то какой, — говорила Матушка, — два раза приходили, потом третий, я прямо замертво лежала, как покойница”.
      Наведывались к схимонахине Макарии и цыгане. В дом пытались проникнуть и хитростью, и силой. И однажды им это удалось. Матушка, предчувствуя беду, предупредила “хожалок”: “У меня на сердце дюже тяжело, что-то худое должно произойти”.
      “Десять человек ворвались в дом, — рассказывала она мне после. — Они хоть и бабы, а ведь заколют. Цыганка меня по головке гладит: “Ты хорошая, ты лежишь”.
     Обшарили кровать, забрали икону Смоленской Божией Матери, кошелек с деньгами и ушли”. Было это в середине декабря 1987 года.
      Сначала я удивлялся, почему Господь не оградил ее от грабителей. А потом заметил, как виновные в случившемся “хожалки” не только не просили у Матушки прощения за свое невнимание к ее предостережениям, но и вымещали на ней свой гнев. По-видимому, попускал все это Господь для того, чтобы еще раз проверить силу веры и глубину смирения Матушки. Она же сказала: “Это просто такие испытания. Пускай Господь испытывает сердце мое”.
      Немало терпела обид схимонахиня Макария и от своих соседей. Она знала, что один из них был не только посвящен в план грабителей, но даже сам подослал их. А в конце июля 1988 года кто-то из домашних случайно услышал слова соседей: “Как, поп уедет, тогда и полезем”.
      Сообщили об этом Матушке. “Знаешь, как у меня сердце горело, как в огне, — рассказывала она. — Плохо... Плохо... Но я все время молилась Богу”. И, словно предчувствуя, а вернее провидя, говорила: “Плохо будет этому месту, когда на меня восстали. Сама Матерь Божия поставила меня”. И, помолчав, продолжала: “Будем молиться!”
      “Сегодня страшная ночь была, очень страшная, — говорила она после, — но по моим молитвам Господь смилостивился”.
      “Почему именно в эту пору напасти шли на нее одно за другим?” — думалось мне. В этом, вероятно, была своя закономерность. К середине июня 1988 года схимонахиня Макария после очень тяжелой болезни вновь получила исцеление и в полной мере могла сражаться с духами тьмы. По-видимому, именно поэтому лукавый и строил очередные козни против подвижницы, и насылал то воров, то цыган, то недружелюбных соседей, чтобы, разрушив душевный покой схимницы, ослабить силу ее молитвы.
      Днем от приходивших к матушке Макарии людей да ее “хожалок” не было покоя, а ночью сражалась она неустанно с вражьей силой. “Захочешь горячо помолиться, а он (лукавый. — Авт.) испортит”, — жаловалась она.
      Мне самому не раз приходилось слышать, как гнала она от себя лукавого. Однажды подступил он к ней, еще тяжелобольной, но духовно сильной, и искушал: “Цыганка черная, неумытая, грязная, я тебе отомщу”. “Уходи, — гнала она его от себя, — чего ты пришел, тебя не боюсь. Сейчас четками как дам, закувыркаешься”.
      И в другой раз услышал я ночью: “Уходи, дурак”. Утром спросил, кого она гнала. “Лохматого”, — был ответ.
      В третий раз кроме меня гостил у Матушки игумен Донат, мы слышали вместе. В тот вечер Матушка лежала и ела ржаные сухарики. Вдруг она вся подобралась и строго приказала кому-то неведомому нам: “Уходи! Уходи, уходи, негодяй!”
      Мы, естественно, никого тогда не увидели. Ведь “чтобы чувствовать к себе прикосновение духа тьмы, надо самому быть светлым... В душе светлой и чистой одна какая-либо мысль, брошенная от диавола, тотчас произведет смущение, тяжесть и боль сердечную”(22)

II

      Большие искушения доставляли схимонахине Макарии колдуны. Колдовство — это “когда кто-нибудь, возненавидев своих ближних и желая им навредить, или сам колдует и насылает на них нечистую силу, или обращается за этим к профессиональному волхву”(23) Вот такие-то профессионалы и приходили отомстить физически беспомощной подвижнице, которая спасала, часто от тяжелейшей порчи, несчастных жертв колдунов.
      “Портят того, — говорила схимонахиня, — кто им мешает. Вот я мешаю колдунам, они меня и портят. Я век буду страдать. Я же на кресте”.
      И действительно, прикованная к кровати матушка Макария, сама словно малое беззащитное дитя, жертвенно исполняла свой подвиг. “Кто в глаза глядит и на лицо начитает, кто щипает, кто гладит, а мне от всего этого плохо”, — жаловалась она на приходивших со злым умыслом людей.
      Приносили и заведомо испорченные колдунами наговоренные продукты. Случалось, съешь что-либо изпринесенного без матушкиного благословения и не знаешь, куда после этого деваться от боли — в животе так и крутит! Но стоило лишь испить святой матушкиной водицы и растереться ее маслицем, как все сразу проходило. Поэтому она и старалась предупредить: “Истопи молочко, что принесла это женщина. Если оно не порчено, то крови не будет, а если порчено, внизу будет кровь”.
      Дважды чародеи делали так, что в доме тухли все лампады и “хожалки” не могли их затеплить. Лишь благодаря усиленным молитвам приехавших архимандрита Гермогена и протоиерея Александра удалось вновь возжечь лампады.
      Промысел Божий о схимонахине Макарии мне неведом, потому не берусь судить, почему попустил Господь в очередной раз одно из тяжелейших испытаний, выпавших на долю Матушки в конце 1986 года.
      По настоятельной просьбе протоиерея Петра, чьи дети выросли в матушкином доме, да и он сам часто гостил у нее со своей женой, Матушка приняла “хожалкой” некую Александру. Женщина эта была близка к семье священника и работала в его храме алтарницей.
      Матушка сразу же распознала в смиренной с виду алтарнице “волка в овечьей шкуре” и предупредила, чтобы та оставила свое нечестивое занятие. Александра, будучи человеком самолюбивым, завистливым, надеялась со временем занять в доме особое положение. Но трудившаяся здесь двадцать лет Мария допустить этого не хотела и часто ставила ее на место.
      Александра в доме схимонахини Макарии прожила два года и было ей здесь и хлебно, и денежно. А вот колдовского своего занятия она оставить никак не хотела. Трудная задача стояла перед Матушкой: откажешь ей в работе — протоиерей осерчает, ведь столько надежд возлагал он на свою алтарницу. Скажешь ему все “как есть — не поверит и обидится, ведь человек он горячий. И приходилось ей терпеть и ждать: будь что будет, на все воля Божия.
      И стала Александра орудием дьявольской мести. 11 декабря 1986 года навела она на беззащитную Матушку смертельную порчу, а сама уехала домой, прихватив с собой рясу схимонахини, два ее подрясника и пять апостольников.
      Почему же Матушка, думал я, добровольно пошла на муки, не проще ли было изгнать из дома колдунью? И тут же в голову пришло одно сравнение: а не так ли поступил преподобный Серафим Саровский, когда не оказал сопротивления нападавшим на него грабителям? Уповая на Бога, он смиренно отдал себя в руки разбойников, был искалечен ими, но чудом остался жив. И преподобный Серафим, и схимонахиня Макария лишь исполняли слова Спасителя: “Претерпевший же до конца спасется” /Мф. 10,22/.
      О случившемся с ней несчастье Матушка рассказывала так: “Поставила Александра (своим колдовством. — Авт.) мои ноги в стойку. Они поднялись кверху, крутятся, только кости трещат. Я перепугалась, а они (домашние. — Авт.) ходят и смеются”. С тех пор Матушка испытывала такие боли в теле, что не могла ни сидеть, ни лежать, да и повернуться сама теперь уже не могла — лежи да помирай в страшных муках. “Самая моя горемычная жизнь, сама даже не повернусь, — говорила она горестно. — Теперь я стала недвижимая, не могу с бока на бок повернуться, — жаловалась она. — Это не скоро пройдет, надо чтобы кто-нибудь отчитывал, но никого из таких людей поблизости нет”.
      Тяжело было видеть, как с великим трудом пыталась она хоть чуть-чуть привстать или передвинуться на кровати, и дотронуться до нее было нельзя: очень болезненно отзывалось ее тело на малейшее прикосновение. “Сейчас мне жизнь нисколько не интересна, если я поворачиваюсь с бока на бок полтора часа, — говорила она. — Меня болезнь пересилила. Эта порча лихая, потому я и не кушаю. Не невольте меня, а то я буду плакать. Их (колдунов. — Авт.) болезнь переносить очень трудно, это я только могу переносить”.
      Несмотря на свои страдания. Матушка не держала зла на алтарницу Александру. “Я ей все прощаю, — говорила она, — мне ее очень жаль”. А жалела ее схимонахиня прежде всего потому, что сгубила та свою душу, связав себя с бесовщиной.
      Больше года терпеливо переносила она скорбь и болезнь, пока Господь не привел в ее дом замечательного священника и молитвенника отца Михаила, заступлением которого она и была исцелена. Но об этом будет рассказано ниже.

III

      Для сосредоточенной молитвы нужен покой и тишина, но их в последние годы жизни схимонахини Макарии как раз и не хватало. Святой Афанасий Великий писал, что “издавна демоны сеяли раздор... между людьми, чтобы они, занятые взаимной борьбой, не обращали своей ненависти против них”.(24) Подобная борьба велась между “хожалками” за право брать из приношений, адресованных Матушке, все лучшее.
      — Манюшка, где ты была? — спрашивала как-то она “хожалку”.
      — На терраске разбирала. Там печенья много и баранок, — отвечала та.
      — Эту терраску надо бы сломать, — с горечью произнесла Матушка. — Сделали из нее мышиное подворье. Я бы нашла, куда все раздать. Не надо брать, Манюшка, не надо брать у людей. Иной по нужде последнее принесет.
      Мне говорила с большим сокрушением: “Они только и толкуют о том, что утащить отсюда, а я им горько не нужна”.
      Из денежных приношений платилось “хожалкам” и жалование, которое можно было по тем временам сравнить с окладом профессора. Но и это не устраивало “хожалок”. “Им хоть кадушку золота насыпь, все равно не будут благодарны”, — посетовала как-то Матушка. А потому брали они деньги и самовольно, под всяким предлогом, например, на хранение, для будущего ремонта дома. Конечно, деньги те уже никогда не возвращались. И вещи из дома пропадали: одна заберет принесенное кем-то Матушке одеяло, другая — постельные принадлежности, третья — самовар, отрез на подрясник.
      Прежде думал я, что лишь алтарница Александра “чудила” в доме. Но однажды бывшая короткое время “хожалкой” Ирина рассказала страшный случай, свидетельницей которого, кроме нее, стали еще двое ночевавших в доме женщин — Евдокия и матушка Мария.
      За что-то “хожалка” Валентина обиделась на свою сменщицу и уехала раздосадованной домой. В ту же ночь “хожалка” Зинаида громко закричала во сне. Ей казалось, что Валентина, протянув руки, хочет схватить ее за горло, но не может. “Уйди, отстань”, — в ужасе кричала Зинаида. От этого крика проснулись все, кто был в доме, и услышали, как Матушка властно произнесла:
      “Уходи, озорница старая!” И все сразу затихло... Присутствие духа Валентины Зинаида уже не чувствовала.
      У греха есть начало, но нет конца. Грех в “хожалках” все больше и больше разжигался бесами, которые питались и усиливались их страстями. Бесы “могут получать энергию через человека, раздувая в нем энергию страстей, пожирающую его жизненные силы. Человек страстей и грехолюбивый буквально облеплен бесами”.(25)
      Горько было видеть, как бесновавшиеся порой “хожалки” нарушали душевный покой подвижницы. “Им говорить ничего нельзя, иначе они поднимутся, заорут”. Особенно отличалась Валентина, которая “бушевала” так часто и так сильно, что приезжавшие к Матушке гости разбегались от нее кто куда. Схимонахиня же Макария никуда не могла укрыться. Бывало, только скажет: “Чего она орет? Она у меня всю душу вытащила”.
      Страдала схимонахиня Макария от того, что полностью зависела от Марии и Валентины. Понимала: нужно молчать. Стоило что-то возразить им, как они начинали кричать. “Я этот дом не люблю, он оскверненный”, — сетовала она. Я же не сразу понял, что осквернили ее дом те, кто жил в нем, то есть “хожалки”. Однажды Матушка предупредила занедужившую Зинаиду: “Когда скажу тебе: “Беги!”, то ты беги, не раздумывая. Колдуны не дадут тебе здесь работать”. А мне говорила: “У меня сердечко крепко болит. Так и сказали мне (небожители. — Авт.): “Опять можешь заболеть потому, что они свою работу (чародейство. — Авт.) не бросают, ведут и ведут помаленьку”.
      Я полагал, что через сребролюбие лукавый крепко завладел душами этих женщин, и они делали все, чтобы удалить от схимонахини Макарии неугодных им людей. Да и ее саму сделать более зависимой от них. “Я все равно должна умереть, Матерь Божия с такими людьми меня не оставит”, — говорила она.
      Мария и Валентина настаивали, чтобы в доме матушки Макарии жили поочередно две смены “хожалок”, по два человека в каждой, и чтобы “смены” их длились не более месяца. Они это объясняли тем, что за месяц очень уставали. Но в этом была только половина правды. Уставали “хожалки” главным образом от ухода за скотиной, которую держали прежде всего для себя: поросенок, овечки, козочки, курочки. Кроме того, чем чаще ездили женщины домой, тем больше могли увезти с собой.
      Богобоязненному человеку удержаться там было почти невозможно, а плохого брать в дом Матушке не хотелось. Мария и Валентина между тем требовали взять хоть кого-нибудь.
      — А что Геннадий говорит? — неожиданно спросила Матушка, когда “хожалки” в очередной раз насели на нее.
      — Говорит, что надо во всем тебя слушаться, — прокричала Валентина.
      “А можно мне сегодня плакать?”, — задала она вопрос. И я понял, "что ей очень горько от того, что нет рядом людей добрых и преданных, а этих сколько ни ублажай, благодарности не дождешься. “Никакого послушания у них нет, даже понятия о послушании нет, а только великая гордость. В этом-то и есть великая беда, — грустно заметила она. — А я здесь не хозяйка. Они же меня не слушают, говорят: “Будешь ты выдумывать!”
      Именно в ту пору схимонахиня Макария поделилась со мной своим предчувствием: “Беды видно никакой в мире, ни около мира, а у Матушки на сердце очень грустно”. И, помолчав, добавила: “Я тебе сказала, что у меня на сердце крепко тяжело. Я, наверное, заболею дюже. Хоть бы отец Михаил приехал”.
      Об участии протоиерея Михаила я еще расскажу, а тут лишь отмечу, что к концу 1987 года, благодаря его усердным молитвам на протяжении многих месяцев, отступила от нее смертельная болезнь, которую наслала “хожалка” Александра. Через некоторое время после мрачного предчувствия Матушки приезжает взволнованный молодой священник Николай (я же в то время как раз гостил у матушки Макарии) и рассказывает, что Царица Небесная ему во сне сказала: “Езжай к Матушке, не то найдут вторую Александру”.
      А тут от схиигумена Антония передали адресованное Матушке: “Макария, бди! Молния крилата, ах лете, лете...” Услышав эти слова, я сразу вспомнил народные предания и житийные повествования, в которых говорилось о бесах, принимавших вид огненных змеев, решил: надо готовиться к самому худшему.
      Как ни пытались мы с отцом Николаем воспрепятствовать приходу в дом новой “хожалки” Пелагеи, не удалось. “Чему быть, того не миновать! — крикнула, словно отрезала, “хожалка” Мария. — А мы все время здесь жить не будем”. И взяли, не спрося у Матушки, себе в помощницы Пелагею.
      Маленькая, юркая, с хитрыми глазками, эта женщина недавно вышла на пенсию, а до того работала на стройке маляром. Приглядела ее в церкви одна из болящих и привезла в дом схимонахини Макарии. Определили ее ухаживать за скотом. Матушке Макарии ничего не оставалось, как смириться. Но она сразу предупредила, чтобы Пелагея даже не переступала порот ее комнаты. Мне же тайком от других сообщила: “У этой Пелагеи нет ни добра, ни милости, так и знай! Пелагея плохая. Эта Полька посадит три больки”.
      Тяжело воспринял я эти слова и пытался вразумить Марию, что плохого человека брать не следует. В ответ опять крик: “Чему быть, того не миновать, а я все равно уеду отдохнуть”.
      В доме схимонахини Макарии я жил на “птичьих правах” и в любой момент мог быть изгнан “хожалками”. С иереем Николаем мы договорились не оставлять Матушку одну и попеременно жить в ее доме, пока здесь будет оставаться Пелагея.
      Я взял отпуск первым и на месяц приехал в Тёмкино. Мария и Валентина отправились домой, а с матушкой Макарией остались Зинаида, Пелагея и я. В один из дней после вечерней молитвы, согласно заведенному обычаю, схимонахиня Макария запела молитву “Заступнице усердная”. Мы потихоньку подпевали. Окончив пение. Матушка спросила:
      — Так ли? (в смысле: хорошо ли пропето?).
      — Да, хорошо, — поспешно отвечала Пелагея. Матушка молчит, потом вновь задает все тот же вопрос.
      — Так-так! Хорошо! — повторяет Пелагея.
      — А кто это говорит? — спрашивает Матушка.
      — Пелагея, — вновь отвечает та. Вдруг схимонахиня, закрыв лицо ручкой, горько зарыдала. У меня от ее плача сжалось сердце, и я не мог двинуться с места.
      “Это я о Пелагее плачу, мне ее очень жалко”, — сказала она, немного успокоившись. И помолчав, добавила: “Так надо...”
      Втроем мы собирались лишь на молитву и за обеденным столом. Я поглядывал за Пелагее и, когда она была в доме, но был с ней доброжелателен и отзывчив. Так что обстановка в доме казалась непринужденной.
      Однажды за ужином Пелагея много рассказывала нам о родной мордовской деревне. Вдруг завела речь о деревенских колдунах и их проделках. Рассказ этот глубоко запал мне в душу.
      На ночь Зинаида растирала больную спину Матушки святым маслом. Неожиданно схимонахиня произнесла: “Насмешка какая-то, сколько тру, и ты трешь, а болит. Кто-то колдует”. Я замечал, что, когда Матушку растирали святым маслом, Пелагея всегда садилась так, чтобы видеть старицу. Напряженно смотрела в ее сторону. Мне ничего не оставалось, как предложить Пелагее сесть на диван. Я занимал теперь во время растирания ее всевозможными разговорами.
      Вскоре услышал от Матушки: “Если бы другая, а не Пелагея ухаживала за скотом, то козленочек не родился бы мертвым”.
      Отпуск мой подошел к концу; мы все трое разъехались по домам. Я торжествовал: на этот раз удалось отвести беду. Когда же приехал к Матушке в очередной раз, увидел, что Пелагея обосновалась не где-нибудь, а в матушкиной комнате, несмотря на строгий запрет, ведь ее всячески поддерживали Мария и Валентина.
      Подошел к концу еще один месяц пребывания Пелагеи у схимонахини. Ее вновь одарили деньгами и продуктами и проводили домой. Только она вышла за порог, как одна за другой стали вскрываться ее “шалости”.
      “С Пелагеей придется распрощаться, — говорила схимонахиня Макария. — Вот работница какая — у козочек молоко отняла”. А потом решительно: “Колдунья, потому и козы стали плохо доиться”. И я сразу вспомнил, как тяготилась она уходом за скотом и ругала ни в чем не повинных животных. Порчу скота Мария и Валентина (люди заинтересованные) простить Пелагее не могли и в дом ее больше не пустили.
      — Геннадий, — обратилась ко мне Матушка, — ты видишь у спинки кровати кто-то болтается. Это, наверное, Пелагея оставила своего друга, раньше такого не было.
      Приехавшего навестить ее архимандрита Гурия она, показывая на спинку кровати, спрашивала:
      — Видите?
      — Ничего не вижу, — отвечал он ей.
      — Вон круг, уж несколько дней в круге кто-то болтается, — объясняла схимонахиня Макария.
      Со временем приходили все новые бесы, которых за их безпокойное поведение прозвала она “моталками”.   Между тем жизнь старицы становилась ещё более трудной и напряженной.
      — Они дюже гремят, — сетовала она. — У меня спокою нету. Они бегают ночью незнамо как, а я сижу и читаю молитвы, а они под кровать лезут.
      — А я не слышу ничего.
      — Ты проснулся бы и не заснул, у них гром без грозы. Я их не боюсь, они робкие, как только крикну: “Куда вы припрягались? Ну-ка, уходите”, — и они отступают. Они все равно как прогнанные с неба, лупастые (т.е. глазастые. — Авт.).
      Однажды схимонахиня Макария подробно рассказывала мне о злых духах, с которыми ей приходилось вести невидимую брань. “Они же безплотные, небольшие, видом черные, одни без рожек, а мужские — с рожками. Головы большие, лохматые, безобразные, безславные, Богу не угодные. Они могут войти в человека, а молитвы боятся. Они стучат и свистят, пищат и визжат, да и силу отымают”.
      Преподобный Антоний Великий писал, что “когда демоны не возмогут обольстить сердце подвижника явно нечестивыми пожеланиями, то опять нападают, но иным образом, именно: устраивают разные привидения, чтобы устрашить его; для чего претворяются в разные виды и-принимают на себя различные образы”. (26)
      Вот так лукаво вошло в дом схимонахини Макарии новое искушение. Мы, слава Богу, бесов этих не видели, и верить словам ее нам было нелегко. Трудно представить весь ужас подобных зрелищ, о которых святой Иоанн Златоуст писал: “Сколько демонов носится в этом воздухе? Сколько противных властей! Если бы только позволил им Бог показать нам их страшный и отвратительный образ, то мы подверглись бы умопомешательству”.(27)
      Наше грубое материальное восприятие служило нам спасительной преградой, которая защищала от видения злых духов, постоянно мелькавших перед очами схимонахини Макарии. Оберегал Господь нас, а ведь действуют злые духи на волю человека всегда разрушающе, лишают его сил, жизненной энергии, способности ковсякому противодействию. Они парализуют даже само действие.
      “Ты не знаешь, что у меня силы совсем нет, ни чуть-чуть, не могу прочитать “Богородицу” сто пятьдесят раз утром и столько ж вечером. Если бы прогнали этих от меня, я бы воскресла, — говорила мне скорбно Матушка. — Они от меня как бы силу отбирают”.
      Для физически слабой схимонахини Макарии требовалось большое напряжение сил, чтобы противостоять натиску бесовщины. “Мотаются они, мешают, плюют на меня, гляди в воду (во время освящения. — Авт.) чего нальют, — жаловалась Матушка. — Они чем-то кидаются. Смотри, чтобы они меня не засыпали, они мне глазки могут засыпать”.
      Меня, как, наверное, и читателей книги, долгое время мучил вопрос: как совместить большую благодать и силу молитвы схимонахини Макарии и кажущееся бессилие побороть и изгнать из своего дома силы тьмы. Но в духовной литературе я находил всё новые и новые подобные примеры. Так, жизнеописание схимонахини Анатолии ( 1949) повествует, как бесы мучили ее, — щипали с ног до головы, не давали ни есть, ни пить, ни спать. И это устрашение от бесов продолжалось до самой ее кончины. Впоследствии же благодатию Божией “она имела огромную власть над силой вражией”. (28)

IV

      В собственном доме схимонахине Макарии жилось все хуже и хуже. “Хожалка” Мария с нетерпением ждала ее смерти. Не раз заговаривала об этом. Очень хотелось поскорей завладеть домом — не для себя, детей у нее своих не было, а для племянницы, которую воспитывала после смерти сестры.
      Матушка нет-нет, да и обличит их: “У вас веры нет никакой, никогда лоб не перекрестите. Добра накопили, а на душе заскрябинки божественной нет, пусто”. И мне жаловалась: “Маня уж не знает, как утоптать меня в могилу, а я сказала: “Ты сама первая помрешь ведь”.
      Как-то просили меня передать схимонахине Макарии слова схиархимандрита Макария, что сам лукавый к ней подбирается, А она на это спокойно отвечала:
      “А он уже здесь”.
      По настоянию Марии в дом приехала новая помощница. Ей было лет шестьдесят с небольшим, крепкая, рыжеволосая, с веснушчатым лицом и красными, воспаленными глазами. Лишь привезли ее в дом, Матушка сразу же сказала: “Если ты чего знаешь (т.е. умеешь колдовать. — Авт.) — уезжай, ты мне такая не нужна”. Мария тут же стала ругать Матушку, что ей все не подходят. И Татьяна осталась в доме.
      Стоило ей как-то погладить руку схимонахини Макарии, как та сразу же заболела, а потом и другая рука стала болеть. Гостившая в доме Клавдия (старшая) сделала ей замечание и неожиданно расхворалась, да так сильно, что ее пришлось увозить домой. Мария сказала грубые слова Татьяне и разболелась, не могла даже спать лежа. Просила, чтобы за ней срочно приехали из Москвы. Как не упрашивала ее Матушка, как не убеждала, что только в Тёмкино она сможет поправиться, та и слушать не хотела.
      В Москве слабеющая с каждым днем Мария, до этого никогда в жизни не болевшая, надеялась поправиться. Могла ли она подумать, что черта под ее двадцатичетырехлетним пребыванием в доме схимонахини Макарии уже подведена и сюда она уже никогда больше не вернется? Жить ей оставалосьвсего несколько дней.
      Матушка взмолилась, просила Царицу Небесную защитить ее дом от немилостивой гостьи. Был ответ: “Она будет ограждена моим крестом и сама уйдет”. Когда схимница просила изгнать из ее дома бесов-“моталок”, получила совет: “Не бойсяих — гони”.
      Я много размышлял над тем, почему Господь допускал все эти искушения, и ответ нашел у святого Иоанна Златоуста. “Оказывается, — писал он, — происходит это для того, чтобы подвижник познал, что сделался гораздо сильнее диавола, ...чтобы через это сделаться тверже и крепче; ...чтобы иметь ясное извещение о вверенных... сокровищах, ибо диавол не стал бы приступать, если бы не видел тебя в высшей степени чести”.(29)
 
 

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

I     

     Теперь же, как и обещал, расскажу о протоиерее Михаиле. Познакомили меня с ним задолго до моего приезда в дом схимонахини Макарии. Знакомый еще до пострига молодой иеромонах рассказывал о благодатных дарах, которых сподобился этот батюшка. Иеромонаху очень хотелось, чтобы и я предстал перед его прозорливым взором. Тогда я еще не знал, что за духовным советом к таким людям следует приходить с полным доверием и готовностью воспринять его слова. Лишь тогда получишь пользу. Я же шел в тот день к батюшке больше из любопытства. До этого много читал о подобных людях и мечтал увидеть хоть одного из них наяву.
      И вот мы в небольшой комнате отца Михаила. От пола до потолка стоят полки с книгами — все больше духовного содержания. Позже узнал, что батюшка имеет ученую степень кандидата богословия, подготовил к публикации несколько книг духовного содержания, но тогда они еще не были изданы.
      Он внимательно смотрит мне в глаза, и я чувствую: видит меня насквозь. Ему лет семьдесят, небольшого роста, худенький, с большой, в серебре седины, бородой, со светлым лицом и лучистыми, чуть прищуренными глазами. Мне показалось, будто я его встречал раньше, но где? Просто он очень похож на оптинских старцев. Ручка, которой благословил меня батюшка, словно с иконы. Я видел перед собой замечательного русского священника, которых на Святой Руси было много, щедро отмеченных благодатью Святого духа.
      Говорили мы в тот день долго. Разговором этим я остался недоволен. Оказалось, всё, что в те годы я делал с большим напряжением сил, Богу не угодно. Не изменю же я в одночасье свою жизнь, не брошу казавшиеся нужными начинания. Но отец Михаил думал тогда о главном — о спасении моей души.
      В заключение беседы он предложил: “Я помолюсь, чтобы открылся мне Божий промысел о Вас”. Трудно было согласиться с этим, ведь, узнав о себе волю Божию, мне предстояло исполнять ее от начала и до конца. К этому тогда я еще не был готов. А когда отец Михаил узнал, что я Библию не могу до конца дочитать, дал мне сроку полгода. “Если будет необходимость, — сказал он, — звоните”.
     Каждодневные дела и заботы не давали возможности дочитать Библию, потому я не решался звонить батюшке, хотя вспоминал его много раз и даже рассказывал о нем своим близким друзьям.
      Прошло несколько лет. И вот представился случай снова встретиться с отцом Михаилом. В декабре 1986 года схимонахиня Макария заболела. Господь привел меня в дом батюшки. Я рассказал о смертельной болезни старицы и просил молиться за нее. Оказалось, что о матушке Макарии отец Михаил и раньше слышал, как, впрочем, и об алтарнице Александре, наславшей порчу на схимницу. То, что обратился я тогда за помощью, не означает духовной слабости одного и крепости другого. Правильнее было бы сказать о смирении подвижницы перед волей Божией и сострадании к ней батюшки.
      С того дня я регулярно звонил отцу Михаилу после своих поездок в Тёмкино или заходил к нему домой, чтобы подробно рассказать о самочувствии Матушки.
      Как-то попросила она привести к ней батюшку, чтобы он причастил ее. И вот 2 июля 1987 года рано утром мы отправились на машине в неближний путь.
      Увидев схимонахиню Макарию, отец Михаил понял, сколь трудный подвиг она совершает. Увидел, как незаметно, обыденно и на глазах у многих, совершается ее великий подвиг любви, всепрощения, смирения и вместе с тем милосердия. Сам много в жизни страдавший и достигший больших духовных высот, он опустился перед ней на колени и сделал земной поклон со словами: “Поклоняюсь твоим страданиям, Матушка!” В глазах его появились слезы.
      Когда же готовили Матушку к принятию Святых Даров и надевали на нее, еле движимую, поверх подрясника мантию и схиму, отец Михаил отошел к “красному углу”, якобы посмотреть иконы, молча перекрестился, помолившись про себя, и повернулся к облаченной Матушке с сияющим лицом.
      Причащал он ее с удивительным благоговением, стоя на коленях. А после сказал: “Мы, Матушка, отслужим коротенький молебен с акафистом Спасителю”.
      Сказал он так, потому что видел немощь подвижницы и хотел поскорее дать ей возможность отдохнуть. Она же, в свою очередь, увидев перед собой столь благодатного праведника, близкого ей по духу, не захотела с ним так быстро расставаться и с улыбкой произнесла: “Какой такой коротенький молебен, я такого что-то не знаю”.
      Молебен служил отец Михаил по Киево-Печерскому чину, а мы с шофером Вадимом ему с усердием подпевали. Я видел, с каким огромным духовным и физическим напряжением сил служил он.
      Освятив воду, тщательно окропил он святой водой весь дом, а потом дал всем ее пить. А когда подходили по очереди целовать крест, он порывисто кропил. В этот день он очень был похож на святого православного Иоанна Кронштадтского.
      После молебна батюшка вновь подошел к схимнице и расспрашивал ее, давно ли она болеет. Подвижница охотно рассказывала ему про свою нелегкую жизнь.
      — За тебя, Матушка, я последний месяц усиленно молился, — сказал он ей.
      — Знаю я твои правила, я всегда душой с тобой, — улыбаясь, отвечала она ему.
      Рассказал отец Михаил и о себе, как накануне войны за попытку создания кружка по изучению Библии его, молодого студента, посадили в тюрьму. В ссылке и тюрьмах пробыл он почти пятнадцать лет. Расстались они как самые близкие и давние духовные друзья. Матушка Макария несказанно была довольна и после этой встречи еще больше привязалась душой к отцу Михаилу.
      После она мне говорила: “Какой отец Михаил мягкий, я его нисколько не забоялась, он богат милостью. Этот больше всех благодать имеет (из всех приезжавших к ней до этого священнослужителей. — Авт.). Я отца Михаила дюже полюбила, он очень православный, очень верующий, очень божественный. Бога любит очень! Он всего дороже для него”. Словно читая мои мысли, схимонахиня Макария произнесла: “Отец Михаил — великий старец, великий столп от земли до неба. Он первый поклонился моим страданиям, а больше никто не кланялся”.
      Молитвенное общение схимонахини Макарии с отцом Михаилом было удивительно крепким: она сугубо молилась за него, а он в свою очередь просил Бога облегчить ее страдания. Эти молитвы давали свой результат. “Слава Тебе, Господи, — говорила Матушка, — хоть терпение есть, а то терпения не было. Только подойдут — я кричу. А теперь много лучше. И за это дай ему, Господь, престол, (имеется в виду в Царствии Небесном. — Авт.). Теперь хоть сесть можно. А то как былинка какая тряслась, крепкую муку терпела”.
      О батюшке вспоминала она всегда с большой теплотой: “Я отца Михаила крепко-крепко люблю, я бы с ним никогда бы не расставалась. Я бы на него хоть одним глазиком поглядела, хоть бы ко мне скорее приехал отец Михаил. Я буду надеяться на своего светильника, он обещал за меня молиться, и я за него молюсь”.
      И еще говорила в следующий раз, когда узнала о сильной его болезни: “Я за него Господу и Матери Божией молюсь, хоть бы он скорее поправился. Не был бы больной, приехал бы. Видишь, такого человека, божественного столпа, а заставляем пустяки делать, — говорила, словно оправдываясь. — Отец Михаил очень божественный, без таких людей жить нельзя. Но мы не умеем его почитать”. Последние слова она говорила как бы о себе, а я их принял в свой адрес. Ведь обращался я к батюшке и приехал из Тёмкина, когда требовалась срочно его молитвенная помощь. Стремглав примчался к нему, когда в матушкином доме обосновалась Пелагея. С волнением просил его тогда как можно скорее собраться в дорогу. Тогда ж и решили, что он поедет причастить схимонахиню Макарию, отслужит водосвятный молебен и заодно увезет навсегда из дома Пелагею, которая пошаливала колдовством все больше и больше. Вместе с ней хотели привезти в Москву и старую “хожалку” Марию, чтобы дать ей понять, что свет клином на них не сошелся.
      В ту пору стояли трескучие морозы, но ехать решили через день, то есть 24 января 1988 года. С собой взял батюшка двух пожилых женщин. Одна из них, Мария, в свое время работала врачом и могла быть полезной подвижнице.
      После водосвятного молебна отец Михаил, по обычаю, дал приложиться к кресту и сразу же окроплял святой водой. Он сказал Пелагее и Марии: “Собирайтесь, поедете с нами. Вам надо отдохнуть, а за вас здесь поработают”. (Мария не раз тогда кричала Матушке, что умучилась и уедет домой в срок, что бы ни случилось). Слова эти были полной неожиданностью для Марии, но очень быстро она оценила обстановку и сказала, что, не дождавшись настоящей смены, она уехать не сможет. А относительно Пелагеи пускай решает сама Матушка.
      “Я ее не нанимала и не буду провожать”, — сказала схимонахиня Макария. Так что ничего изменить мы не смогли и уехали ни с чем.
      “Матушка, отец Михаил очень расстроен”, — проговорил я. А ее вопрос, когда он сможет приехать еще, остался без ответа. На обратном пути в машине батюшка не мог сдержать досаду и сказал, что с такой поспешностью в деревню больше не поедет, — досталось и мне.
      Я не знал, как объяснить поступок Матушки. Все мои благие старания не принесли желаемого результата. Два дня страдал я: поступок матушки Макарии вызывал недоумение. Но на исходе второго дня мне вдруг все сразу стало ясно. Конечно же, подставив себя под удар, Матушка поступила мудро. Ведь ни одна из приехавших с нами женщин не смогла бы изо дня в день делать нелегкую деревенскую работу: топить печь и готовить в ней пищу для людей и варево для скота, кормить животных, носить много воды, встречать и провожать посетителей. Для всего этого требовались привычка и навык. Осознав это, я сразу же поехал к батюшке, прося его не сердиться на схимонахиню Макарию.
      3 февраля я вновь был у нее. “Слава Богу, — говорил ей, — что хоть и не сразу, а два дня спустя понял, что без искушения здесь не обошлось. Чувствовал, что все это время молилась Матушка и по ее молитве искушение рассеялось”. Она довольно улыбнулась и подтвердила правоту моих слов.
      — Но как же отец Михаил не оценил все это еще тогда? — спрашиваю, недоумевая.
      — Я таких столпов не обсуждаю, — ответила она.
      А спустя много дней сказала: “Он горячий, от переживаний много страдал, может ни за что рассердиться. А на меня, как на покойника, нельзя сердиться. Я больная, заключенная в тюрьме, только там срок дают, а у меня нет срока”.
      Почти полгода не был у схимонахини Макарии отец Михаил, а она его все ждала. И смиренно говорила: “Я буду ждать своего светильника, он умолит Господа, избавит меня, а то я измучилась. Он знает, как умолять. Это великая тайна. Он меня спасет!”
      И вот долгожданный для Матушки день, 10 июня 1988 года, наступил. Приехали мы как раз в тот момент, когда Зинаида была в доме одна, а Валентина ушла полоскать половики. Зинаиде я напомнил нашу предварительную договоренность, что им необходимо будет посидеть на улице с полчаса, а батюшку оставить наедине с матушкой Макарией. С большим нежеланием Зинаида покинула дом, а для надежности я закрыл дверь на крючок.
      Трудно передать, с каким духовным напряжением читал отец Михаил над схимонахиней Макарией молитвы из большой книги. Держать ее он попросил меня. Сначала лицо его покрылось мелкой испариной, затем крупные капли пота покатились по лицу. Матушка, накрытая священнической епитрахилью, как ягненочек, смиренно ждала своего избавления. Валентина уже рвалась в дверь, но чтение молитв не прекращалось ни на секунду.
      Очевидец рассказывал, как она, выбежав из дома, стала дико кричать, затем убежала в сарай, упала на пол и каталась с криком по полу.
      Но вот чтение кончилось, я открыл дверь и пригласил всех в дом. В комнату влетела взбешенная Валентина. Глаза ее неестественно выпучены, на губах пена. Со сжатыми кулаками она ринулась на батюшку. Он же, весь внутренне собранный, стоял, держа в руках маленькую Чашу со Святыми Христовыми Тайнами, которыми собирался причастить матушку Макарию. Валентина вдруг обмякла, кулаки ее разжались, и она отступила назад. Крикнув еще что-то, она выбежала из дома со словами, что сейчас же собирается и уезжает навсегда домой.
      Отец Михаил причастил Матушку, затем пособоровал ее — на все это ушло у него еще часа два. Он сожалел потом, что не смог над ней прочитать полностью одно из Евангелий. Когда всё было кончено, в дом вошли Валентина, Зинаида и приехавшая из Вязьмы Екатерина, работавшая когда-то медиком.
      На улице шел проливной дождь. Тяжелое свинцовое небо озаряли всполохи молний, а громовые раскаты, казалось, сотрясали все поднебесье.
      — Собирайтесь поедем!, — скомандовал отец Михаил.
      Я подошел к Матушке:
      — Батюшка хочет, чтобы и я ехал.
      — Тебе бы надо остаться, — тихо, словно прося, сказала она.
      — Он очень обидится.
      — Ну, тогда езжай.
      — Как же я теперь буду к тебе ездить? — спрашиваю ее с замиранием сердца, вспоминая ярость Валентины.
      — А как ездил, так и будешь ездить.
      Мы шли под дождем по деревенской улице, по грязной глинистой воде, по изумрудным островкам травы. Вымокли до нитки, вода хлюпала в ботинках.
      — Почему началась такая страшная гроза? — спросил я батюшку.
      — Бесы мстят нам за то, что матушка Макария избавлена от лихой болезни.
      Но мстили не только бесы. Мне рассказывали потом, как ругались все трое на схимонахиню Макарию, говоря, что именно они подняли ее из грязи, что без них она пропала бы.
      Она смиренно молчала. Месяц спустя Матушка поведала мне о своем самочувствии:
      — Мне сейчас много легче. Отец Михаил за дверь вышел и мне сразу полегчало, как какой хомут свалился. Я теперь как барыня старинная.
      — А почему? — спрашиваю.
      — А потому, что я хорошего не видела, а поднимусь, и слава Тебе, Господи, — и добавила задумавшись: Где теперь таких людей еще найдешь, чтобы молил Бога по-настоящему.
      “Нынче моему телу не больно, — говорила она месяц спустя, — у меня раньше спина болела, живот болел, руки, а как он побывал тогда, у меня теперь не болит”.
      Когда я позднее приезжал к матушке Макарии, она всегда расспрашивала меня о батюшке. А когда сама заводила о нем речь, видно было, что знает об отце Михаиле намного больше, чем я, хотя я постоянно навещал его.
      Я рассказывал ей, как внимательно слушает он мои подробные сообщения о поездках в Тёмкино, как при этом задумывается. Матушка добавила: “Ничего мне не хочется, только чтобы он хоть одним глазком на меня посмотрел. Мне так жалко отца Михаила, он такой стал слабенький. Спасибо ему за все”.
      Меня всегда поражало ее смирение. Я никогда не слышал из ее уст ропота на Бога, что именно ей даны такие страдания. Мне часто приходила в голову мысль:стоит только заболеть, занедужить, как в душе сразу возникает сомнение, что Господь тебя оставил, что Он о тебе забыл. Нет, нас, здоровых, физически крепких и благополучных в жизни, но слабодушных, не сравнить с немощной всегда и всеми обижаемой схимонахиней Макарией.
 

 

...Аминь глаголю вам: яко ни который пророк приятен есть во отечествии своем. /Лк. 4,24/ Отолсте бо сердце людей сих, и ушима тяжко слышаша,и очи свои смежиша, да не  когда узрят очима, и ушима услышат, и сердцем разумеют, и обратятся, и исцелю их.                                                    /Мф. 13,15/

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

I

      Почти пятьдесят лет прожила подвижница в селе Тёмкино. “Когда я была молодая, то очень крепко молила Бога, боялась, что меня выселят из Тёмкина”, — вспоминала она. Ведь деваться-то ей тогда было некуда. “А сколько я неволи видела, один Бог знает, сколько я слез пролила. Вот какое мне досталось житье в Тёмкино. И так я все время на муке”. Эти слова удивили меня. Казалось мне, что ее односельчане должны почитать за честь жить по соседству с такой праведницей. Но жизнь есть жизнь. История знает много примеров, когда соседи побивали камнями Божиих пророков.
      Запомнился мне разговор схимонахини Макарии с приехавшим ее проведать и причастить иеромонахом Пантелеймоном.
      — Я, батюшка, на улице уже девять лет не была.
      — А ты в окошечко посмотри, — советовал иеромонах.
      Я в окошечко смотреть не хочу, дюже грустно смотреть, — с горечью отвечала она.
      А у вас есть в селе верующие?
      — Нет, батюшка, — и, помолчав, добавила, — они меня очень ненавидят.
      А ненависть эта разгоралась все больше и больше в сердцах соседей. И шла она от зависти. Ведь ехали-то к Матушке люди отовсюду и старались привезти ей гостинец. Принесенное выкладывалось перед ней на столик в надежде, что съест она угощение. Но как только выходили посетители за порог дома, все гостинцы сразу же уносились “хожалками”. Фрукты ссыпались в корзины, и те запихивались под кровать. Про них часто забывали и лишь в очень редких случаях подавали на стол. Но зато козы, овцы и поросенок хорошо знали вкус не только отечественных, но и заморских фруктов.
      Матушка Макария не властна была распоряжаться всем этим. Только деньги попадали ей в руки: десятки, пятерки, трешки, рубли. “Родненькая моя, — говорила она одной из женщин, — не старайся мне деньги возить, у меня украдут. Сено оплачено, скотина сыта, не надо, родненькая моя, ради Христа. Постарайся поменьше привозить денег”.
      Деньгами, что давали ей, платила она “хожалкам” жалованье, пастуху, рабочим за пилку и рубку дров, оплачивала сено и молоко, благодарила и одаривала деньгами приехавших ее причастить священников и с ними певчих. Жертвовала деньги на храм, помогала малоимущим, на ее деньги справляли приданое к свадьбе, помогала обзавестись жильем — всего не перечислишь. “Даю в долг без отдачи”, — говорила она при мне просящим. А я думал тогда, что именно так заповедовал нам поступать Христос /Лк. 6,34-35/.
      У некоторых даже было заведено так: возьмут сумку и идут к Матушке, зная, что домой возвратятся с полной сумкой еды. Но все село не могла она одарить, и это вызывало зависть. “Деревенские ненавиствуют, — поясняла она, — в этом доме нужно твердого человека, а они ко мне не перестанут приставать, здесь деревня жестокая”.
      Мне не раз приходилось в свое время бывать в разгромленных церквах и монастырях. Я обращал внимание, с каким усердием искали подчас обезумевшие разрушители церковные сокровища, переворачивая святые Престолы и разрушая печи. Также и соседи Матушки по деревне думали, что скопила она денег видимо-невидимо. А она, показывая на свой самый обыденный подрясник из сатина, говорила: “Я всю младость, всю средность и всю старость провела вот в таких подрясниках, только под старость стала брать шерстяное, в нем потеплее”.
      Но судившие схимонахиню Макарию соседи доходили в своих укоризнах до того, что попрекали: “Ты всю воду из источника продала”. Но как только переставала бежать по трубе вода из источника и требовался ремонт — шли к Матушке. И она нанимала рабочих для его починки. “Около источника теперь полоскают белье и грязь всякую приносят мыть, а сказать нельзя. Они меня и так загрызли совсем, хоть бы я сегодня померла”, — сокрушалась она.
      Правда, жили здесь и люди, которые поддерживали со схимонахиней Макарией добрососедские отношения. Они приходили к ней за святой водичкой и маслицем для себя, своих родных и близких. Принимала она их радостно, живо интересовалась деревенскими новостями и всегда помогала.
      Среди всех деревенских домов ее дом выделялся. Он был нарядно выкрашен, огорожен ровным заборчиком и утопал в зелени и цветах. Создавалось впечатление, что в селе это райский уголок. И нередко впервые приехавшие к схимонахине Макарии за помощью люди, безошибочно находили ее дом.

Сей дом благодатный,
Упование Божие,
Прибежище Христово
При пути, Яко с нами Бог, —

нередко пела Матушка своим гостям.
      “Знаешь, — говорила она, — в устройстве этого дома не столько денег, сколько смекалки. Вот приходили брать страховку, говорят: “Матушка, как у тебя прибрано и чисто на усадьбе, приятно подойти”. А я каждую копеечку кладу на дом, я не хочу срамить Россию, я люблю Россию”.
      Входивших в дом схимонахини Макарии встречал большой, в рост, образ святителя Николая. Икону эту, бывшую загородкой в закуте у соседей, где стоял скот, Матушка купила за 50 рублей. Иконная доска вся была в грязи и курином помете. Матушка сама на святом источнике смыла с нее грязь, затем протерла ее освященным маслом и стала молить святителя Николая, чтобы икона “прояснилась”. Спустя некоторое время этот образ обновился и стал таким светлым, словно недавно был написан изографом. Матушка поставила его в придел, где обедали, чтобы все входящие в ее дом видели этот чудотворный образ.
      И еще одна удивительная икона Иверской Божией Матери была в ее доме. Я долго наблюдал, как горит перед образом не ровно, а словно “веселясь”, огонек лампадки. А потом спросил об этом Матушку. Она мне и сказала, что икона эта тоже чудотворная.
      Жизнь матушки Макарии в родном доме была беспокойная, а последние ее годы земного пребывания просто безрадостные. Чем больше старалась она духовно обустроить свой домик, тем больше огорчений приносили недоброжелатели и знавшиеся с нечистой силой люди, осквернявшие ее жилище.
      Отец Михаил, приехав во второй раз навестить подвижницу и приобщить ее Святых Христовых Тайн, говорил ей участливо:
      — Я, Матушка, за тебя сейчас особенно сильно молюсь, чтобы ты не только стала себя обслуживать, но и встала на ножки. Тогда подумаем, может, в Москву переедешь.
      — Я, батюшка, если бы могла ходить, ушла бы из этого дома, хоть и пять месяцев пришлось идти, ушла бы. Не нравится мне здесь.
      Но могли ли допустить это жившие с ней и за ее счет люди?! Чем хуже себя она чувствовала, тем надежнее было для этих людей, ведь тогда она всецело зависела от них. А уж самой ей ни водицы испить, ни горшок ночной достать.
      Когда человек испытывает угрызение совести, значит в его душе звучит, пусть и тихо, голос Божий. А когда совесть молчит... Так думалось мне порой, глядя на окружение страдавшей от всего этого несчастной схимонахини Макарии. “О, как я теперь свою хату не люблю, я куда-нибудь уползу, я здесь больше не могу жить. Если бы у меня бегали ноги, я бы отсюда убежала”, — говорила она с горечью не раз.
      Но предстояло ей жить именно здесь, среди этих людей. Она смирялась перед всем и вся до последней минуты жизни. Да и подвиг ее в Тёмкино был еще не окончен. А трудилась она изо дня в день, уже заметно слабеющая, несла свой тяжелый жизненный крест. Несмотря на немощь, даже в самом малом старалась ограничить себя, чтобы как можно меньше затруднять кого-либо.
      — Матушка, тебе платочки привезти? — спросил я ее, увидев впервые, что утирается она бумажными салфетками.
      — Бумажкой вытер и в печь, огонь все сотрет, стирать им не надо.
      Немало труда стоило Матушке и помыться. “Когда я помоложе была, силы побольше было, — сначала на лавочку влезу, потом на кровать. Так же и слезала на пол”. Но теперь ее надо было снять с кровати, да и то осторожно, чтобы случайно не причинить дополнительных страданий. К натопленной печи ставили специально сделанное из жестяной бочки корытце с невысокими бортиками. На одеяльце, постланном на полу, ее раздевали до рубахи. И если у нее были силы, она сама влезала в корытце. Помыть схимонахиню Макарию специально приезжала из Калуги ее давняя знакомая, старая и одинокая Евдокия. Она по нескольку дней гостила в доме у Матушки, ожидая удобного случая для банного дня. Кроме того, чем могла, помогала по хозяйству и никогда ни за что не брала ни копейки, работала за хлеб-соль.

II

      Ела схимонахиня Макария очень мало, да и то, когда позволяла болезнь. Употребляла главным образом сухие просфоры, наколотые, как сахар, мелкими кусочками. На ночь оставляли ей на столике чашечку с ними, и она подкрепляла немножко свои силы. “Я встала на коленочки и попросила Матерь Божию: “Благослови меня просфорочки есть”. Она перекрестила мне голову”, — поведала как-то утром подвижница. А я говорю:
      — Матерь Божия, а хлебушек-то будет? Я его очень люблю (Основным же питанием ее был хлеб. — Авт.).
      — Будет, будет, — отвечала ей Владычица.
      “И Господа Бога молю, чтобы Он нам хлебушка подал. Я люблю, чтобы вольный хлеб был, — рассказывала она вспоминая свое голодное и холодное детство. И продолжала: Ну ладно, хлебушек будет”.
      Приезжавшие к Матушке люди привозили ей кто апельсины или мандарины, кто яблоки. Их чистили и, разломив на дольки, клали в другую чашечку, которая стояла на столе. Однако с 1988 года от всего этого она отказывалась, не ела с тех пор даже просфор, а лишь только ржаные сухари, высушенные в русской печи.
      Ими угощала она часто и нас, давала их с собой в дорогу. Вкус у этих сухарей был какой-то особенный. Об этом я как-то и сказал матушке Макарии после обеда:
      — Спасибо, Матушка, покормили нас, но твои сухарики вкуснее всего.
      — А я попросила у Господа, — отвечала она довольная, — он их и освятил.
      “Я ни разу в жизни вдоволь не ела и никогда не гналась ни за какой едой. Мне что дали и ладно, я невзыскательная”, — говорила она мне. Варили для нее кислые щи или картофельный суп, жарили картошку или делали кашу. Но сколько подавали ей в маленькой мисочке, почти столько же возвращала она обратно. Съест чего-либо три-четыре ложки, выпьет маленькую чашечку чая и больше ни за что не скушает. А лакомство съесть ее вообще нельзя было упросить. “Это для меня очень вкусно, — отказывалась она. — Я сладкое не люблю. Сладко у Господа Бога. Когда Господь подойдет — как медом от Него”.
      Схимонахиня Макария была очень выносливой: “Я только люблю хлебушек и холодную воду”, — и просила принести ей, будь то жарким летом или морозной зимой, студеной родниковой водицы. “Я хоть охлаждаю сердце, у меня там незнамо какая жарища”.
      Когда в 1988 году стала она заметно слабеть, один из современных ей выдающихся подвижников архимандрит Иоанн Крестьянкин велел передать схимонахине Макарии, чтобы ежедневно, три раза в день, ела она с сухариками прозрачный куриный бульон. “Тогда и окрепнет”, — добавил старец.
      “В рот не возьму куриный бульон, — наотрез отказалась она. — Хоть скажи, что завтра умру, все равно не буду есть. Нельзя мне, нельзя! Я Матерь Божию не хочуобижать”.
      Но даже и с такими скромными потребностями матушка Макария не всегда могла вовремя попить и поесть. “Валька, когда же ты взмилуешься, мне хочется попить водички святой”, — просила она. Случалось, ждет .она, когда ее покормят. “Машенька, у тебя можно чем-нибудь разжиться? Хлебушка в чашечку покрошитеи молочка влейте. Меня надо подкормить, потому что я буду всю ночь молиться”. Или в другой раз: “Валечка, попроси у Машеньки взаймы огурчика свеженького и потри. Когда у меня будет, я отдам”. Как раз накануне привезли Матушке свежих огурцов, “хожалки” разпотерли ей их в блюдечко и больше не давали.
      Было и такое: схимонахиня просила покормить ее, но “хожалки” не спешили. “У них привычка такая, — поясняла она мне. — “Дай поесть”. — “Погоди, поросенка покормлю”. Если бы не поросенок, она бы с печки не слезла, — говорила о Марии. — Я ведь больной человек, глоточку заложит, и не проглотнешь. Иной раз по три дня ничего не ешь”, — как бы оправдывалась она. Молока выпивала всего лишь маленькую чашечку:
      “Схимнице его не часто можно есть, только в субботу и воскресенье”. Посты же соблюдала всегда строго, с большой требовательностью к себе.

III

      После смерти Марии Валентина почувствовала себя полновластной хозяйкой и старалась подчинить себе весь дом, и когда не помогали частые скандалы, которые она устраивала, начала прибегать к другим ухищрениям. Стали замечать, что стоило ей провести кому-нибудь по спине рукой, как человек терял силы, а то и не мог переступить с ноги на ногу. В свои семьдесят лет была она, словно женщина-богатырь, высокая и сильная. На вилы могла взять чуть ли не половину копны сена.
      Только приезжала Валентина на смену, как у матушки Макарии начиналась рвота. Обнимет схимницу, а та после этого жалуется: “У меня все болит... Я и лежать на боках не могу. Так и скажи отцу Михаилу — Валя начудила. Раз чудит, что же тогда ждать хорошего. Ты ему скажи:  от нее не хочешь, помрешь. Они все-все неподходящие. И еще скажи, что жду его каждую минутку”.
      Но отец Михаил приехать в Тёмкино не мог. “Онтеперь слабый стал. Зачем его неволить, он и так заневоленный, — грустно говорила она. — Отец Михаил не красное солнышко, всех не обогреет”. И, словно бы видя каждый его шаг своим взором, часто рассказывала мне, как много он трудится и как одолевают его своими нуждами люди.
      Теперь батюшка не мог уже, как прежде, молиться за схимонахиню Макарию. “Ты ему так и скажи, — просила Матушка, — она очень слабая стала. Не можешь при живности приехать, приезжай при смертности. Пусть он хоть у гроба хорошо постоит... Я ведь скоро умру. — И с легкой грустью добавила: Он только на моей могилке осознает, кого потерял”.
      Болезни свои схимонахиня Макария переносила терпеливо, можно сказать, героически. “Мне Господь страдания дал выше благодати, — говорила она мне. — Такие муки не даны никому. А я страдаю и сама не знаю, за кого. Как мне только больно: все косточки, все жилочки, все ноготочки — все болит. А я все равно все выполняю, и сегодня целую ночь читала молитвы по четкам”.
      Как-то видели Матушку во сне. Сидит она да ножках, а в них два гвоздя. “Это болезнь от двух людей”, — пытались истолковать увиденное. Ночи напролет молилась она и освящала воду и масло, сидя на своих ногах — так было удобнее. А свесить их с кровати или протянуть не могла, ведь они не разгибались.
      К болезни ног добавлялись новые недуги. “У меняочень головка болит, незнамо как”, — жаловалась она. Я прикладывал ладонь к ее голове — она пылала огнем. Это чаще всего случалось после приема большого числа посетителей. “Животик и грудь очень болят, — говорила она. — Как мне трудно, как мне тяжело. Тело словно собаки грызут. Я бы рада была хоть часок полежать. Легчепройти через игольное ушко, чем мне поправиться”, — заключила схимонахиня Макария.
      “Если бы терпела она только болезни своей измученной плоти, — думал я тогда, с болью в сердце смотря на ее страдания. — Но возложить на себя тяготы и недуги всех, кто просил у нее исцеления, — это уже сверх человеческих сил”. Без Божьей помощи даже такому терпеливому человеку, как Матушка, невозможно было бы снести. А она смиренно терпела. “Я сама — мученица, перед всеми должница, — сокрушалась она. — Ну что же теперь делать, придется терпеть. Буду все терпеть, — говорила она и с некоторой надеждой добавляла: Когда-нибудь и на моей улице будет праздник. Мне еще пять лет страдать”. Сказала она это 11 июля 1989 года и мне подумалось тогда: неужели 1993 год будет годом ее избавления от земных скорбей и болезней? О дате своей смерти она поведала тогда с точностью до трех недель. Смиренно несла свой крест схимонахиня Макария. “Я чуть полежу и карабкаюсь, не могу лежать. У меня не хватает сил, а я все равно на небушко Богу молилась”, — с завидным упорством говорила она. Но вот силы ее стали покидать совсем: “Как я любила раньше молитву... теперь и силы нет читать. Меня беспокоит, что силы нет даже четки держать”. Я как-то спросил, а нельзя ли умолить Царицу Небесную хотя бы немного улучшить ее самочувствие. “Я у Нее даже не просила себе силы, — отвечала на это Матушка, — Она же видит. Если бы Она захотела, сразу бы избавила”.
      По-видимому, решил я, Божий промысел о схимонахине Макарии и заключался в том, чтобы догорела она вся до последнего огарочка, всю себя отдала Богу и людям.
      “Матерь Божия, — молила она, — прости меня, я такая у Тебя неуклюжая. Меня все мучают; я бы когда полежала спокойно”. Но покоя этого не будет у нее до самого смертного часа. Многие подвижники благочестия спасались смирением, терпением и другими добродетелями в строгом затворе. Тяжелые болезни схимонахини Макарии, как мне думается, были в духовном плане выше самого строгого затвора.
      Как известно, доброе участливое слово облегчает страдания больного человека. Но вокруг Матушки в последние годы царила атмосфера отчуждения, и она, судя по всему, чувствовала себя среди окружавших ее людей глубоко одинокой. Те, кто находился рядом со схимонахиней, по-настоящему не понимали ее, да им, вероятно, и не дано было понять ее тонкую, легко ранимую душу. Окружавшие Матушку люди жили своими интересами и страстями, а она просто тяготила их своими болезнями и слезами. Ведь, кроме нее, было столько забот по дому и по хозяйству в целом. “Милая, милая Матушка, — думал я тогда, — насколько же ты одинока! Даже живя с тобой под одной крышей, эти люди не видят величия твоей души, твоего могучего духа. Они лишь видят перед собой немощного человека. Насколько же ты одинока в этом мире: прожила такую трудную и вместе с тем великую жизнь и осталась никем до конца не понятой”.
      Горько было сознавать, что нет с ней рядом доброго и верного человека. “У меня теперь никого нет, все умерли. Как хочешь, а чужое чужим крыто. Хоть медом мажь, а свои ближе. Если бы позвали, то ползком поползла, да никому не нужна”. В этих словах было не отчаяние, а скорее горечь. Ведь сколько она сделала людям добра, особенно тем, кто был с ней в те последние месяцы жизни постоянно рядом. Однако благодарности не видела. “Говорят: как бы ты была красивая, да хорошая, да на ногах ходила. А то молишься-молишься, а ничего себе не намолила”, — передавала она слова соседок. “Наверное, я никогда не увижу утешения”. “Жалей меня, Евдокия, — обратилась как-то Матушка к приехавшей навестить ее давней знакомой. — А я Господа попрошу, и Он тебя пожалеет”.
      На высоких никелированных спинках ее кровати висели на тесемочках разноцветные мешочки. В них хранились четки и куски мыла, которыми она умывалась, бумажные салфетки и конфеточки. У спинки, в головах, стояла и кукла Наташка. Приезжавшая погостить к Матушке Евдокия шила кукле новые платьица и переодевала ее в пост — в темные одежды, а в мясоед — в нарядные, праздничные одежки.
      Последнее время часто горевала Матушка о важном для нее: “Теперь нет человека, чтобы мог меня соблюдать. Кто Богу не молится, тому здесь делать нечего. Надо молиться дюже. А они один раз перекрестятся как-нибудь кувырком, — говорила она о “хожалках”. — А чтобы в полную благодать войти, надо жить с одной, чтобы и она так же молилась”. Но об этом можно было только мечтать. Человека такого около матушки Макарии не было и не будет до конца ее дней.
      “Какая ж радость, какое утешение Бога славить. Люблю службу в пост, когда поют канон Андрея Критского, душа так и готова вылететь”, — говорила она с просветленным лицом.
      Радовалась она, когда приезжало навестить ее духовенство. Много раз служили в ее доме вечерню, утреню и литургию, причащали вместе с ней и домочадцев. Радовалась, когда освящали воду и кропили для духовного очищения весь дом. А тем более, когда соборовали ее. Случалось, в один день посещали ее сразу два, один за другим, священника. На моей памяти приезжали так даже трое: из Вязьмы, Брянска и Калуги.
      Близкого ей по духу человека она отличала сразу и ждала с ним новой встречи. “Я живу-доживаю, отца Гермогена дожидаю. Крепко! — приговаривала она. — Хоть бы поглядеть последний разок”. Но и архимандрит Гермоген не часто мог выбраться к ней из далекой Эстонии, где был духовником большого женского монастыря. Редкими были их встречи, а ожидания долгими, но они согревали ее душу в течение многих недель и месяцев, вселяли надежду на новое свидание.
     Иногда, глядя на просветленное лицо схимонахини Макарии, я невольно думал о том, что она одна из тех, кто являет нам пример, как надо жить во Христе. Таким смиренным рабам Божиим Господь и дает благодать. “Меня сроду никто не прославлял, а я пригодилась народу, — как-то сказала она. — До болезни я “держала” весь этот край”. Говорила она тогда о своем молитвенном заступничестве за приходивший к ней московский, калужский, смоленский — российский страждущий люд.
      — А теперь-то как. Матушка? — спросил я.
      — Скоро осиротеет весь этот край. Такие чудаки, как я, больше не родятся, — сказала невесело. — А я теперь сработалась и отслужила всем вам.
      Наверное, нелегко было произносить схимонахине Макарии эти слова. Она, беззаветно всех нас любившая, знала, как нам худо будет без ее помощи.
      “Я скоро от вас спрячусь, чтобы вы меня не нашли”, — слышали от нее некоторые из приходивших слова, сказанные не то в шутку, не то всерьез.
      Я же видел, как все тяжелее ей стало принимать людей, да и на выполнение схимнического правила у нее было все меньше сил. Люди шли с тяжелыми физическими и духовными недугами и нет-нет, да скажет она: “Чужую путаницу не скоро переедешь”.
      Силы понемногу оставляли ее. “Сейчас я радости никакой не вижу, меня болезнь сокрушила совсем. Вот какая я чудная теперь стала, молитовки немного почитаю и засыпаю. Я с удовольствием молилась, но теперь мне не под силу. А ведь я еще совсем молодая, мне еще шестьдесят два годочка”, — говорила Матушка в 1988 году. Правда, глядя на нее, можно было дать ей восемьдесят лет — такой уставшей, изможденной казалась она. “Как шестеренка проработанная”, — образно сказал о ней схиигумен Антоний. Обходиться с матушкой Макарией, наставлял он, следует ласково, словно с малым ребенком. И меньше с ней вести деловых бесед. А если что не так, то не обижаться на нее. “Немножко поживет, но какая это жизнь”, — горестно заключил он. Схиигумен обещал усиленно за нее молиться. О лукавых же духах, в последнее время смущавших ее покой, говорил: “Это попущение за непредусмотрительность, со временем пройдет”.
      Горько было видеть обессилевшую Матушку, которая совсем недавно восхищала меня своей великой духовной силой. “Я скоро помру, мне немножко осталось. Такое у меня все слабое, даже сидеть не могу. Отжила моя водичка. Как же быть, как молиться, больно мне. Положите меня, больно мне. Родненькие мои, ради Христа, доглядывайте за мной, я много не наживу”, — просила она, а сама тяжело охала от боли и всхлипывала, как ребенок.
      Когда в очередной раз приехал причастить ее игумен Донат, она сказала ему: “Отец Донат, я сохну. Ты ко мне приезжай почаще, я скоро помру”.
      Матушка слабела на глазах и особенно заметно это было, когда приезжала на смену Валентина. “Хожалка” как-то проговорилась, что пролетит еще одна смена и схимница может умереть. Терпению любящих Матушку людей пришел конец. 29 ноября 1989 года с согласия схимонахини Макарии Валентину решено было в дом больше не допускать.
      С тихой грустью Матушка произнесла однажды: “Мне осталось жить совсем недолго. Мне чуточку осталось помучиться, я помру скоро... Надо уходить”
      — Часто ли бывает у тебя Владычица теперь? — спросил я её.
      — Теперь Матерь Божия редко приходит. Постоит в уголке, да говорит: “До свидания. Больше нельзя. Я тебя жалею, но нельзя”.
      Рассказывая об этом, она оживлялась: “Матерь Божия пришла, говорит: “Ну что ж ты все плачешь. Какая ты горькая, все тебя обижают”.
      — А почему Царица Небесная бывает теперь редко?
      — У Нее, знаешь, сколько записей. (Она говорила о людях, записанных на смерть. — Авт.). Ведь одни старые остались. История России в гроб глядит.
      Я был потрясен этими пророческими словами. Говорить со схимонахиней Макарией о делах, как прежде, теперь не представлялось возможным. Подойдя к ее кровати, я вставал на колени, брал в свои ладони ее маленькие холодные ручки и грел их.
      — Мне кажется, что моя душенька улетела далеко-далеко, а я осталась, — говорила она мне тогда. — У меня не хочут глазки смотреть, и головка больная.
      Она знала, что впереди ее ждут тяжкие испытания, быть может, предстоит нечто подобное тому, что испытал на Голгофе ее Спаситель.
      — Скоро меня все оставят... Будет большая разруха...
      — А как же я? — непроизвольно вырвалось у меня.
      — А ты в Москву поедешь.
      Говорила она это в августе 1988 года. Впоследствии я замечал, как скорбь и боль России стали неотделимы от нее. И чем тяжелей жилось нашей многострадальной Родине, тем болезненнее отражалось это на схимонахине Макарии, молитвеннице перед Господом и Царицей Небесной за ее земное Отечество.
      “Я буду цыганка грязная, неумытая, лохматая косатка, бабушка-лохматка”, — говорила она о своем грядущем. Но даже говоря об ожидавших ее тяжелых испытаниях, она не падала духом, а как истинная раба Божия ждала воли Бога Небесного.
      — Я скоро буду лежать глухая, слепая и немая... от“хожалок”.
      — Как же так. Матушка, — с дрожью в голосе говорил я, — в доме все вроде начинает налаживаться после изгнания Валентины. Но она продолжала:
      — Когда Матушки не будет, всем горе будет, большое горе.
      Я всегда помнил, как быстро принимались Небом ее горячие молитвы и как отодвигались сроки...
      — Берегите этого дитенка, — вдруг произнесла она.
      — Какого? — спрашиваю ее, не понимая, о чем речь.
      — Который беспризорный. Он — крошечка, совсем крошечка.
      И я понял: Матушка говорила о беззащитных и безпризорных детях России, которых сейчас многое множество и которые не нужны ни родителям, ни правителям.
      Воистину пророческими оказались слова матушки Макарии, что история России в гроб глядит.
 
 
 

 

Просите, и дастся вам: ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам. Всяк бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзется /Лк. 11,9-10/

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

I

      Все, о чем я рассказываю, происходило на моих глазах в дни пребывания в доме схимонахини Макарии. Почти сто пятьдесят раз я имел счастье гостить у нее, видеть и разговаривать с человеком, духовное величие которого мне тогда было трудно осознать. Теперь же, когда я просматриваю свои многочисленные записи, то вспоминаю каждый из тех дней, ведь все они были освещены для меня светом христианской любви Матушки. Повествование мое было бы неполным, если бы я не рассказал об ее отношении ко мне. Тогда читателю откроется еще одна грань дивной подвижницы и станет понятным, почему я так бережно старался записать ее слова, чтобы и для других сохранить ее образ.
      В самом начале повествования я говорил, что впервые вошел в дом старицы в Прощеное воскресенье, т. е. накануне Великого поста. В мире ничего не бывает случайным. Ведь и жила она на Смоленской земле, откуда и мои корни, и корни моих предков. Да и приехал я к ней прямо из храма Успения Божией Матери, где некоторое время помогал в свободные от работы дни.
      Настоятель этого храма иеромонах Лука после литургии сказал мне, что его отец — протоиерей едет к схимонахине Макарии. “Езжай и ты”, — предложил он. Я не был готов к такой поездке, да и, честно сказать, не хотелось ехать ради любопытства. Отец Лука, вспоминая о моих жалобах на болезнь горла, решительно заявил: “Вот и скажешь, что у тебя болит”. Он облегченно вздохнул, что нашел причину для моей поездки, и подтолкнул меня к машине.
      Зимняя дорога была долгой. Мы ехали среди лесов, полей и перелесков, мимо деревень и сел, укрытых снегами. А я сидел и думал: могу ли я, грешный, предстать перед прозорливым взором подвижницы? И только просил Спасителя и Матерь Божию, чтобы Они меня благословили и вразумили.
      Низкую дверь открыла высокая, крепкого телосложения, немного неуклюжая, как это бывает у сильных людей, женщина, которую звали Валентина. Войдя в дом, я впервые увидел и Марию — домовитую, хозяйственную, преклонного возраста женщину со свежим от здоровой деревенской жизни лицом. Они усадили еще не успевшего раздеться батюшку на диван и стали его о чем-то расспрашивать, а мне разрешили подойти к Матушке.
      Ее комната сразу представилась мне храмом: вокруг — большие и малые иконы, горят лампады. И среди всего этого на своей чисто убранной кроватке в белом апостольничке сидит маленькая и тихая схимонахиня Макария и безмолвно молится. Я почувствовал, как от нее повеяло покоем. Ощутил в воздухе то благодатное присутствие, которое испытал в лучшие минуты своей жизни после приобщения Святых Христовых Тайн в алтаре храма.
      Я опустился перед ней на колени и долго стоял так молча, боясь нарушить ее созерцательную молитву. Прошло несколько минут, и она спросила, обращаясь ко мне: “Кто пришел?” Я назвал свое имя и объяснил причину приезда. Неожиданно Матушка заговорила не о моем больном горле, а обо мне самом — то, что знал только Господь и я сам. Я был потрясен, в моей душе вдруг произошел переворот. Совсем незнакомая схимонахиня стала для меня в один миг такой близкой, будто мы виделись уже не один раз.
      В мою вторую поездку на последней неделе Великого поста, а было это 10 апреля 1985 года, она вдруг начала гладить меня по вихрастой голове, приговаривая: “Он у меня самый драгоценный!” А в третий приезд, 9 мая, она скажет: “Я тебя никогда от себя не отпихну. Ты можешь приезжать ко мне, как сынок к своей матушке. — И добавила: Ты мне сразу в сердце вошел. Я приняла тебя как родного. Теперь мы всегда будем вместе”. А домашним объяснила: “Мы с Геннадием теперь подружились”.
      Поначалу ездил я в Тёмкино раз в месяц. Днем, после ночной смены бегал по магазинам, чтобы купить ржаного круглого хлеба, который нравился Матушке, свежих огурцов, апельсинов и еще чего-нибудь. Всю ночь ехал на поезде, рано утром пересаживался на автобус и только к семи часам, когда деревня уже просыпалась и из труб подымался дымок, подходил с рюкзаком к матушкиному дому.
      Если приходил не один, то терпеливо ожидал своей очереди. Правда, не на улице, а в доме, куда меня пропускали “хожалки”. Затем немного беседовал с Матушкой, получал наставления, как пользоваться святыми водичкой и маслом, задавал вопросы и собирался в обратную дорогу.
      Скоро домашние стали мне предлагать позавтракать вместе с ними: съесть кашу молочную или жареную в печи картошку, попить чая или молока. Кажется, в первый же раз, когда я обедал в матушкином доме, она обратилась ко мне: “Не будешь молиться, есть не дадим”. И верно, я очень часто забывал помолиться перед едой и после еды, но откуда это могла знать матушка Макария? “А тебя Господь тоже к нам примет, — сказала как-то она, — потому что ты имеешь усердие к больному человеку. Ты как чуточку свободен, так и приезжай к нам”. И теперь уже встречала радостно: “Кто ко мне приехал! Дитенок к своей Матушке приехал”.
      Не раз после наших, тогда еще коротких, бесед предлагала она мне немного отдохнуть в ее доме перед дальней дорогой. Знала про мою усталость, но я, стесняясь, отказывался. А чтобы не стеснить, боялся даже слишком часто приезжать.
      — Боюсь, Матушка, помешать вам.
      — Что ты говоришь, — ободряла онаменя, — ты приезжай как в родной дом.
      Она посмотрела на меня так внимательно, что я впервые близко увидел ее глядящие в мою душу большие небесно-голубые глаза.
      — Родненький ты мой, молись за меня, один ты у меня родненький. Ты не докучаешь, ты нужен тут... Никогда не стесняйся, всегда приезжай к нам.
      Слова Матушки явились откровением, которого я не был достоин ни тогда, ни потом. К тому времени схимница стала для меня, наверное, самым близким, самым дорогим на всем белом свете человеком, которого я вспоминал каждый день. Она, конечно, знала это и читала мои мысли как раскрытую книгу.
      В Тёмкино я ездил уже чаще, а 6 мая 1985 года меня впервые оставили в доме на ночь. В тот день я помогал Валентине сажать картошку, и на следующий день надо было закончить работу. Все больше привыкала ко мне и Матушка: “Ты, Геннадий, меня не оставляй. Верь, я тебе как дитенку говорю, я рада, что ты со мной поговоришь. Ты теперь наш”.
      С самых первых дней поездки к схимонахине Макарии были у меня “с нагрузкой”. Неожиданно обнаружилось вокруг меня много недужных и несчастных людей, которые просили привезти от Матушки ее целительной воды и маслица, спросить у нее совета- Вопросы задавались самые разные: от простых житейских до самых сложных духовных. Я дословно передавал им слова старицы, но, к глубокому сожалению, далеко не все следовали ее советам.
      Через несколько лет, просматривая записи ее советов, я сравнивал с тем, что получилось в результате, и дивился правоте ее слов.
      Мы с Матушкой понимали друг друга с полуслова. Я даже предчувствовал, когда она особенно нуждалась во мне. И сразу же старался улучить свободный день, чтобы отправиться в путь.
      — Приехал, — с радостью встречала она меня.
      — Приехал, Матушка. Даже не думал, не гадал, что так скоро выберусь, как-то само собой устроилось.
      — А я Господу Богу молилась, чтобы ты приехал. Ну, как ты себя чувствуешь?
      — Хорошо.
      — Никто тебя не обижает? — участливо интересовалась она, памятуя о моих трудностях на работе.
      — Никто, — отвечаю.
      — Никто не должен. Если кто тебя обидит, я заступлюсь, так и знай.
      И я знал: ее молитвы сокрушали любое зло.
      — Как долго ты не приезжал.
      — Я же, Матушка, совсем недавно был, всего неделю тому назад.
      — Для тебя недавно, а для меня давно. Мне доставляло радость привозить Матушке что-нибудь на память: иконочку, красивый вышитый мешочек, расческу или духовную книгу, которые она хоть и не могла читать, но принимала всегда с большим удовольствием. Просил ее благословения сшить ей новые подрясники, апостольники, рубашки, заказать новую схиму, сделать монашеские ремни. Я видел, что для нее это всегда было радостью. Потому что о ней кто-то помнит и заботится. “Я твою чашечку берегу, как Господь солнышко на небе”, — сказала как-то с улыбкой. Но все подаренные чашки, хоть и были из кузнецовского фарфора, на которые надо бы только дышать, бились в руках “хожалок” одна за другой.
      — Вот тебе. Матушка, красивый носовой платочек. Она берет его малоподвижными руками и близко-близко подносит к глазам, чтобы разглядеть его.
      — Я этот платочек с собой возьму, — говорила она, имея в виду свой смертный час.
      — Может, скушаешь, Матушка, ягодки, — говорил я ей, протягивая мытую клубнику в банке.
      — От кого же я буду кушать, как не от тебя, — приветливо говорит она. — Ты мне хоть что привези, я буду кушать. Ты у меня хороший, ты меня не покидай.
      И брала одну-две ягодки, не больше.
      “Геннадий, как ты все же привержен Матушке, на один день, а приехал. Ты уедешь, а я опять буду скучать, — невесело произнесла она. — Как ты хорошо делаешь, меня утешаешь. Как ты приезжаешь, мне становится лучше. Маня мне кричит: “Что ты все болеешь да болеешь, бесконечная у тебя болезнь”. В ее глазах блеснула слезинка. “Я такая одинокая, голову не к кому приклонить. Мне с тобой хорошо. Ты меня успокаиваешь”.
      Как и всегда, я стоял на коленях перед Матушкой, облокотившись обоими локтями на приставленную к кровати голубую скамеечку. Никогда не расставался я с ручкой и бумагой и по возможности старался все наши беседы записывать дословно.
      “Как мне тебя жалко, ты все со мной мучаешься. Спасибо тебе, что ты так относишься к больной, я тебя и за гробом не забуду. Родненький мой, дитенок, как с тобой хорошо”.
      “Нет, Матушка, это с тобой хорошо”, — возражаю я. Всегда около Матушки испытывал я покой, а то и удивительную душевную радость. Тогда забывалось обо всем плохом.
      “Как с тобой, Геннадий, хорошо, — снова говорила она. — Мой умильненький, так бы я твою голову обхватила. Наверное не скоро теперь придется увидеться. Если бы ты знал, как горько прощаться”.
      Я прошу матушку Макарию благословить меня в дорогу. “Я тебя благословляю каждый день”.

II

      Теперь уже всегда заставляла она перед дорогой поесть со всеми вместе, а после спрашивала:
      — Тебя никто за столом не обидел? Я тебя никогда не забываю. Ты хоть сытый? Как ты мне только жалок. Ты мне незнамо как жалок. — И просила: Постарайся поскорее приехать.
      Как только расставался с Матушкой, так сразу чувствовал, насколько она мне дорога. Не успев приехать домой, я уже скучал по ней.
      А приезжая вновь, рассказывал ей об отце Михаиле, которому успевал передать от нее поклон и ее гостинец или подарочек, а ей привозил его благословение, освященной им святой воды или просфорку. Желая подольше побыть у Матушки, я почти всегда тянул до последней минуты. Случалось, автобус, поезд или электричка отменялись, и тогда приходилось ехать на перекладных, лишь бы добраться к часу-двум ночи домой. О таких неурядицах иногда я рассказывал ей.
      — А я знала, что ты опоздаешь.
      — А что же ты мне не сказала?
      — Не управилась. — И просила: Ты на меня только не обижайся, мало ли когда что, ты меня не бросай. А когда хотела, чтобы к ней подошел, кликала:
      — Где братец-то мой?
      — Какой братец? — с недоумением спрашивали “хожалки”.
      — Да Геннадий.
      Может быть, мне так только казалось, но заботилась обо мне Матушка особо: “Геннадько, ты Геннадько, какой ты замысловатый, — журила она за какой-то проступок. И советовала: Геннадий, ты меня помни и мои слова: если не будешь молиться Богу, то не только большого, но и малого не получишь”.
      Однажды она крепко-крепко прижала мою голову к своей груди и говорила: “Поаккуратней живи, свою голову береги. Доверять теперь нельзя никому, народ теперь нехороший. — И, помолчав чуток, добавила: Я, знаешь, с тобой, как с дитенком, ничего не таю, все правда”.
      С Матушкой я советовался по всем вопросам, и она на каждый из них всегда отвечала. Однажды предложили мне принять участие в работе над книгами “Русской энциклопедии”. “Я тебя не пущу, — однозначно сказала она, — они замотают”. Нарушить матушкиного слова я не мог и отказался. Потом мне рассказали, что это предложение принял другой молодой человек и был не рад. Собрался как-то в командировку, спрашиваю благословения, а матушка Макария предупреждает: “Не езди, а то осиротишь двоих: меня и свою матушку”. А то не особенно и хочется ехать, а она посылает. И поездка бывает как никогда удачной. Приезжаю, благодарю:
      — Матушка, когда я был на Севере, очень чувствовал твою помощь. Спасибо тебе.
      — А я молилась крепко-крепко: “Господи! Будь с ним и он с Тобой”. Я сильно-сильно за тебя Богу молилась, чтобы ничего не было плохого. У тебя же есть, кто за тебя Богу молится.
      Я очень ценил эту матушкину помощь. И всегда боялся, что подобные слова услышат и другие, особенно “домоправитель”, — так называл я молодого человека, ставшего в доме старицы после смерти Марии и изгнания Валентины полноправным хозяином. Гостеприимный дом матушки Макарии был открыт для многих и немало в нем было людей, кто на долгие годы прилепился к Матушке. Так и “домоправитель” вместе со своим братом и сестрами, всего их было четверо. На целое лето привозили их родители в Тёмкино, и они гостили у Матушки. ...И вот теперь он жил в доме схимонахини Макарии и вместе с помогавшими ему новыми “хожалками” вел хозяйство.
      “Домоправитель” меня очень ревновал к Матушке. И как я ни таил матушкины похвалы, как ни старался, чтобы она прилюдно не выражала ко мне свое благорасположение, все же он оказывался свидетелем этого. А она только утешала: “Я на тебя и на него никогда не посердюсь. Я только поплачу, а посердиться не посердюсь. Вы — дети мои, зачем я буду на вас обижаться”.
      Сажали однажды картошку. Уезжая домой, я подошел к ней и слышу: “Знаешь, как у тебя получилось, как у хорошего хозяина. Ты с молитовкой начал и быстрее всех закончил. — И добавила заботливо: Возьми баночку медку. Приедешь, кушать нечего будет, чайку с медком попьешь”.
      Удивительной была нежная забота Матушки о нас, а мы того и не ведали. В одну из поездок к ней я был уже в Вязьме, когда вдруг тучи обложили всё небо и начался проливной дождь. “Может, вернуться в Москву”, — подумал я тогда, — ведь вымокну до нитки, а впереди еще долгая обратная дорога”. Но всё же желание повидаться с Матушкой было сильнее, и я сел в автобус, чтобы продолжить свой путь. Не помню, как я добрался до Тёмкина, и лишь только подошел к матушке Макарии, как она осторожно спросила:
      — Что-то Геннадий сегодня сердитый...
      — Да я не знаю, как теперь до дома доберусь под таким проливным дождем, — проговорил я с досадой.
      — Ты сегодня доедешь хорошо, — сказала она мне как-то загадочно.
      Посетителей в этот день было мало, и я особенно запомнил одного из них. Он пришел позже всех и сказал, что уже не в первый раз и Матушка его принимала сама. (Чаще бывало, что у пришедшего мужчины брали посуду под воду и масло, выслушивали его просьбу, и всё это передавали схимонахине. Она благословляла наполнить посуду и велела объяснять, как пить святую воду и растираться маслом.)
      — К тебе, Матушка, мужчина по болезни пришел, можно ли его впустить? — спрашиваю ее.
      — Тебе надо, ты и принимай, — ответила она кратко.
      — Матушка, разреши его впустить, — прошу ее вновь.
      Она какое-то время молчит, видимо, молится, а потом разрешает. А минут через пять посетитель вышел от матушки Макарии, и я едва успел его разглядеть.
      Часа два гостил я еще у старицы. Дождь вроде бы унялся и лишь накрапывал, и я поспешил в дорогу. На краю села увидел я матушкиного посетителя с тросом на плече, а поодаль стояла его легковая машина, только что вытащенная из грязи.
      — Не “подбросите” до Тёмкина? — спрашиваю его.
      Подвезу, — коротко, но приветливо отвечает он.
      Вскоре мы уже подъезжали к бензоколонке, чтобы заправить машину. Я понял, что он поедет еще дальше и спросил, не в Вязьму ли едет.
      — В Вязьму, — вновь приветливо ответил он.
      До рейсового автобуса было еще не скоро, и, воспользовавшись этой оказией, я мог успеть на пассажирский поезд до Москвы.
      По пути мы разговорились, и Вадим, так звали его, рассказал о болезни своих ног, и как лечила его Матушка, а я посоветовал ему еще и попоститься, чтобы излечение шло быстрее.
      В Вязьме выяснилось, что едет он в Москву и меня по пути подвезет. А немного позже я был удивлен еще больше. Выяснилось, что гараж у Вадима почти рядом с моим домом. Расстались мы с ним друзьями, позже вместе не раз еще ездили в Тёмкино. Возил он несколько раз к тяжело больной матушке Макарии и отца Михаила.
      “Замучился ты со мной”, — как-то горестно сказала мне Матушка, когда я только что приехал к ней после смены и бессонной ночи в пути. А помолчав немного, добавила: “Скоро полегче будет”. Словам этим я не придавал значения до тех пор, пока в апреле 1990 года не узнал поразившую меня новость: от автовокзала, что невдалеке от моего дома, пустили новый маршрут автобуса. В пятницу, субботу и воскресенье он отправлялся из Москвы в 11 утра и в 3 дня был уже в Гагарине. После непродолжительной остановки он следовал в Тёмкино, чуть ли не мимо матушкиного дома, а через час возвращался обратно.
      Спустя какое-то время я расспросил милую Матушку и узнал, что она вымолила это у Божией Матери.
      Много раз советовался я с матушкой Макарией о предлагаемом мне новом жилье в Марьине и Капотне. Ведь в однокомнатную квартирку нашу на первом этаже не заглядывало солнце, и даже днем в ней было темно. Комната тесная, холодная и сырая. А на работе предлагали каждый раз дальние районы, где вокруг домов трубы да трубы. Но об этом Матушке я ничего не говорил. Приехав в очередной раз на часок, спросил: “Ехать ли на новую квартиру?”
      “Это негодная для тебя квартира, там жить нельзя будет. Возьмешь, а жить будет некому. Нет, это нехорошо, когда бы хорошо было, тогда бы я тебе сказала”. Я стоял перед Матушкой на коленях в полной растерянности, не зная, что ей сказать. Видя мое душевное смятение, она продолжала: “Пущай найдут настоящую, эту не бери квартиру, плохо будет там жить. Они, как на смех, дают, там дюже канительно, там не пройдешь, сколько будет народу. Нет, в эту квартиру не ходи!”
      Матушка говорила мне о том, что увидеть я еще не мог. Надо было бежать на автобус, чтобы сегодня же дать ответ. Склоняю перед ней голову, она медленно, не спеша, благословляет меня: “Я тебя большим крестом благословила, чтобы тебя Господь везде сохранил”. И сильно стукнула ладошкой по макушке, словно желая вышибить из нее ненужные мысли. А потом, крепко-крепко обняв, прижимает к груди: “Я тебя люблю незнамо как”.
      Я никогда не мог ослушаться совета матушки Макарии, ведь советы ее были сорастворены Духом Святым. Но как это объяснить далеким от духовной жизни людям, которые вновь предлагали подобное жилье. Я вновь ехал к Матушке.
      — Там жить нельзя, там вред от огня.
      Я слушал и вспоминал никогда не тухнущий огромный факел нефтеперерабатывающего завода в Капотне. Но откуда она до таких подробностей все знала?..
      — А может, взять ордер и потом поменяться? — спрашиваю ее.
      — Никто не пойдет в твою квартиру. Как ты будешь ордер брать, они скажут: надо переезжать. Там дюже дымно и смрадно, и там будет у вас дюже голова болеть, день и ночь. Въедешь, будешь мучиться, — там только помирать. Ты и спать не будешь, там гудят день и ночь. А мать-то живо уберется. Она часто болеет, за ней некому ухаживать будет, ты даже работать не будешь.
      Матушка говорила, а сама смотрела не на меня, а куда-то вдаль.
      — Как хочешь, а все равно там и останешься, на обмен никто туда не пойдет, а жить будет трудно. Как влезешь — и не вылезешь. Квартира хорошая, а переменить ее из-за дыма и смрада очень трудно.
      Когда состоялся этот разговор, об экологии в городе ничего не говорили: ни в газетах, ни по радио и телевидению. А может, я на это просто не обращал внимания. Но вот, спустя три недели, московские радио и газеты словно прорвало. Только и слышно было об этом злополучном районе Москвы. И говорилось именно о том, о чем предупреждала меня Матушка.
      Вновь и вновь отказываюсь от предлагаемого мне жилья. А однажды приезжаю, а она меня и спрашивает:
      — Ну, как твоя квартира?
      — Опять отказался. Ты же, Матушка, не велела брать, я и отказался.
      — Там нельзя жить! — твердо сказала она и, видя мое послушание, добавила: Мы же с тобой хорошо дружим. Если будешь Матушку слушать, то и Матерь Божия будет тебе помогать.
      Я рассказываю об этом подробно для того, чтобы показать, сколь глубоко она входила в суть дела, как до мелочей предвидела все последствия и как ценила послушание. Ведь получив на что-то совет и не выполнив его, мы, как воры, исхищаем его, то есть крадем. А духовники или старцы к подобным ослушникам относились всегда строго.

III

      Однажды матушка Макария многозначительно спросила: “Ты меня хоть немножко жалеешь? Скажи мне, хоть немножко жалеешь?” — “Матушка, ты же сама знаешь, что я весь исстрадался, тебя жалеючи, столько слез за тебя пролил. Даже Валентина, глядя на меня, говорит: “Ты весь седой стал”. Не знаю, как восприняла мои слова Матушка, но только молча обняла мою голову.
      Схимонахиня Макария была для меня примером во всем. Она показывала, как благодаря молитве можно многого достичь в своем духовном развитии. Следуя ее примеру, я уже сам стал молить Спасителя и Царицу Небесную, чтобы облегчили Они ее страдания. Слова моих прошений скоро обрели законченную форму:
      “Спаси, Господи, и помилуй тяжкоболящую схимонахиню Макарию! — просил я. — Отжени от нее колдунов и всех делающих ей зло и злословящих ее; свяжи им руки и запечатай им уста. Избави ее от врагов видимых и невидимых, огради ее от всех злых действ и бесовских нападений силою Честнаго и Животворящего Твоего Креста. Ослаби болезни и скорби ее, уврачуй телеса ее, упрочи дни живота ее. Пошли благодать Твою в помощь ей на укрепление души и тела и прогнание всякого супостата. Аминь!” “Пресвятая Владычица наша Богородица! — обращался я к Царице Небесной. — Спаси, помилуй и сохрани тяжкоболящую схимонахиню Макарию. Пошли ей добрых и богобоязненных людей для ухода за ней и ведения хозяйства. Отжени от нее колдунов и всех делающих ей зло и оскверняющих ее дом. Ослаби болезни и скорби ее, уврачуй телеса ее, упрочи дни живота ее. Покрой ее ризой Своей Честной и омофором Своим нас ради грешных и недостойных. Умоли Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, да спасет ее от всякого злого обстояния и нападений бесовских и подаст ей благодать Святого Духа для укрепления ее души и тела. Аминь!”
      Изо дня в день на протяжении восьми лет просил я за Матушку словами этих молитв, но значительного улучшения так и не наступало.
      — Матушка, уж и не знаю, чем тебе помочь, — сказал ей как-то. — Я так долго молюсь, чтобы Господь и Матерь Божия дали тебе облегчение, а его нет.
      — А Он все принимает и потом скажет, почему так, — отвечала она.
      Однажды отец Михаил подсказал мне, что от безплотной нечести, которая искушала Матушку, надо прочитывать вслух за один раз по Евангелию, а перед каждой главой произносить молитву “Отче наш” и Иисусову молитву.
      Чтобы хоть немного облегчить матушкины страдания, начал я читать Евангелие от Иоанна, которое выбрала она сама. Читал я громко, отчетливо произнося каждое слово. К середине Евангелия устал, но потом вдруг чтение пошло очень легко. Казалось, что я вовсе не утомился и мог бы прочесть всего евангелиста еще раз. На все это кряду уходило полтора-два часа.
      Я понял, что мне каким-то образом помогла Матушка, но как? Я спросил у нее об этом. “А я помолилась: “Ангел Господень! Он замучился, помоги ему”. И он помог. Хоть беспризорница тебе помогает”, — с удовольствием сказала она.
      Чем больше старался я помочь Матушке, тем сильнее чувствовал на себе противодействие темных сил. Переносить это было не всегда просто, опыта духовной борьбы у меня не имелось. Помнил я только слова Спасителя, что одержать победу над нечистыми духами можно лишь молитвой и постом /Мф. 9,29/.
      Приехав вскоре к Матушке, я пожаловался ей: “Лукавый так мной крутил — насилу жив остался, даже внутри все жгло”. “Ничего он тебе не сделает, — утешала она. — Он не хочет, чтобы ты сюда ездил”.
      — Матушка, сколько дури в голове, стыдно говорить.
      — Это ничего, за это Господь судить не будет. Это осуждению не подлежит. Я помолюсь за тебя.
      А спустя дня три, говорила: “Я о тебе крепко помолилась. Ты меня не оставляй, помогай мне и с окаяшкой справимся!”
      А действия “окаяшки” каждый раз выражались по-разному. То вдруг меня начинала одолевать мысль, что мне физически все труднее и труднее по четыре-пять раз в месяц ездить в деревню. То испытывал гнетущее чувство охлаждения к Матушке.
      — Почему он меня так мучает? — спрашиваю ее.
      — А он не хочет, чтобы Матушка поправилась, а чтобы она умерла и ее в яму бросили, — отвечала она спокойно. — А ты за Матушку стараешься, переживаешь.
      Стоило совладать с одним искушением, как приходило другое, не менее тяжкое. И вновь я рассказываю ей об этом. На сей раз она объясняет: “Тебя он мучает, потому что Валька шепчет и ругается”.
      Ухудшение наших с Валентиной отношений наступило после исцеления Матушки по молитвам отца Михаила. Теперь она часто ворчала на меня. Особенно ее раздражало то, что я с согласия Матушки провел во всех хозяйственных постройках и на дворе электрическое освещение. Ведь до этого с наступлением, особенно осенью, темноты, все, кроме Валентины, испытывали тягостное чувство. Темнота эта “хожалку” вполне устраивала.
      Спустя несколько месяцев после первого моего приезда в Тёмкино, меня уже не только оставляли в доме на ночь. Матушка разрешила приезжать на неделю и больше. Помогал, чем мог: ухаживал за больной Матушкой, что-то делал по хозяйству. А когда не стало Марии и Валентины, с полмесяца сам вел хозяйство: носил дрова и воду, топил печь, готовил еду, кормил домочадцев и мыл посуду, ухаживал за скотом и даже приглядывал за приемом посетителей, с которыми занималась “хожалка” Галина. И хотя с раннего утра допозднего вечера был на ногах, делал все с радостью.
      Позднее стоило мне приехать к Матушке, как она просила меня сразу же встать к печи и кухарить. Хоть и хотелось после бессонной ночи чуток полежать, но я сразу же начинал топить печь и орудовать чугунками и ухватами.
      Однажды я не был у Матушки недели две-три и вот перед тем, как проснуться, вижу сон, в котором все было как наяву. Слышу: “Патриарх грядет!” И вижу, как по беломраморной неширокой лестнице он, тучный, с легкостью восходит вверх. Как-то получается, что я оказываюсь перед Патриархом, а в руках у меня веник да совок, словно только что прибирался на кухне в матушкином доме. Кладу их в сторонке, складываю для благословения руки, одна на другую ладонями вверх и подхожу к Святейшему поближе. Это же патриарх Пимен, которого я много раз видел и подходил к нему во время помазаний святым елеем. Разглядываю его облачения: святительский омофор так и блещет новой “золотой” парчой и слепит глаза.
      — Благословите, Ваше Святейшество, — обращаюсь к нему. Он строго смотрит на меня и спрашивает:
      — Кухарка?..
      Я сразу не понимаю, о чем идет речь, но согласно отвечаю ему:
      — Да, кухарка, — и словно бы спохватившись, спрашиваю: А долго еще... кухаркой?..
      — Не знаю, — отвечает он.
      Я просыпаюсь с ясным сознанием, что матушка Макария вновь с нетерпением ждет меня. Когда я приехал  — первым делом подошел к ней и спросил:
      — Матушка, это ты послала ко мне...
      — Я просила Матерь Божию, чтобы приезжал...
      Как-то я рассказал схимонахине Макарии о том, что отец Михаил хотел, чтобы я стал его помощником. Она внимательно выслушала меня и, словно утешая, говорила: “Я тебя не неволю, миленький мой, ты только не печалься. Ты должен быть моим помощником. А если будешь его дело делать, то мое не успеешь. Ты ко мне приходи всегда, как только время есть. Это я не смогу прийти, а ты приходи навестить больную Матушку”.
      Однажды приехал к ней, а она спрашивает: “Ты что-то сегодня скорбный?”
      Я рассказал о своих неурядицах, о том, что мои работы давно лежат без движения и надежда меня оставляет. “Ты тоже несчастный, работы много, а утешения мало, — она грустно смотрела на меня. — Ни о чем не скорбя. Господь своими людьми правит”.
      Я стою на коленях перед матушкиной кроватью. Она кладет свои руки мне на плечи и старается прижать мою голову к своей груди. “Видишь, как я за тебя ухватилась, обеими лапочками ухватилась. Родненький ты мой”, — говорила она, целуя меня в лоб и гладя по голове. Матушкина нежность казалась неземной. Мне думалось, что вот так и Матерь Божия ласкала Своего Младенца. Нежной и проникновенной, тихой и светлой была ее ласка. Всё, гнетущее душу, забывалось, и в сердце появлялась радость.
      Однажды я рассказал матушке Макарии, как перед приездом к ней, дня за два, испытал такую душевную радость, что думал в этом радостном состоянии и помру, не выдержав, столь сильным было это переживание.
      — Этоты. Матушка, так помолилась?
      — А я за тебя просила Матерь Божию...
      — Как ты, Матушка, так можешь?
      — Это за мои страдания.
      — Матушка, я же не смог удержать этой радости, и без нее теперь день кажется ночью, все вдруг померкло, — с горечью говорю ей.
      — Я тебе подарочек такой ещё когда-нибудь подарю. Очень сокрушался я, что уже много времени езжу к матушке Макарии, а ее хорошего изображения у меня так и нет. Никто не вечен под солнцем. Уйдет и она от нас, не останется на память ни фотографии её, ни портрета или хотя бы рисунка. Задумал я привезти с собой художницу, иконописицу Киру, о которой говорилось в начале книги, чтобы она сделала хоть карандашный набросок. Спросил у Матушки разрешения. “Знаю, чего ты хочешь. Она дюже опытна... Рано еще”. И не благословила.
      Оставалось хотя бы сфотографировать Матушку. Тем более что она не отказалась. Правда, при этом все говорила, что к фотографированию надо готовиться. Я вспомнил, как отец Донат привозил с собой фотографа, но пленка после съемки оказалась... чистой. Про себя решил: сниму Матушку, проявлю пленку, чтобы убедиться, что получилось. Печатать же фотографии, пока она жива, не буду. Уйдет от нас в вечность, тогда и напечатаю фотографии на память о ней себе и самым близким ее почитателям. В августе и сентябре 1989 года наконец сфотографировал я Матушку. Теперь, когда ее уже нет, эти фотографии напоминают ее родной образ.
      Приезжаю, помнится, к матушке Макарии в самом конце 1990 года. Всего десять дней не был у нее, а она сетует, что давно не приезжал. “Я Матерь Божию спрашиваю, не болеешь ли ты. Она говорит, что ты здоров. Я уж думала, что ко мне не приедешь”.
      Конечно, в суете городской жизни мы не замечаем, как летят один за другим дни. А для Матушки, прикованной к постели, время текло томительно долго. Я много беседовал с ней в тот раз, и вдруг спохватился:
      — Матушка, я все лопочу да лопочу, а ты плохо себя чувствуешь.
      — А ты около меня побудь еще полчасика, — попросила она, — а потом пойдешь. Ты что, в поле отсевок, что ли? Чужие идут, и ты старайся, захватывай, пока я жива. Может, что спросишь? Посиди около меня, сам будешь жалеть, почему дольше не побыл...
      — Матушка, что тебе еще купить в Москве?
      — Купи мне гроб. Я растерялся.
      — Какой? С какой обивкой? — с трудом вымолвил я.
      — Сам подумай!
      — Голубой, может? Богородичный цвет.
      — Мне полагается черный, с белым крестом и белым по краям, как у детушек на пеленочках, — невозмутимо говорит она.
      — А когда... его купить, ты скажешь?
      — Скажу.
      И опять — очень горестно:
      — Ты меня не бросай... Ты должен ко мне ездить, а то я помру с голода... Не оставляй. Я тебя вот как люблю, — и она изо всех своих силенок прижала мою голову к груди. Потом долго держала голову, о чем-то думая или молясь про себя.
      — Матушка, — с дрожью в голосе, едва сдерживая подступающие слезы, говорю я, — ты ведь сама знаешь, как я тебя люблю, скучаю... Вот только бы “лукашка” не смутил меня.
      — Придет время, сам откажешься от Матушки, — задумчиво произносит она, скажешь: “Да ну ее, надоела...” Ты сам откажешься. Никуда я буду не годна, потому и навещать тебе будет некогда. Да и другое еще будет:
      захочешь приехать, а не сможешь. Все меня оставят...
      Было очень горько слышать эти слова. Тем более, как я думал тогда, я их не заслужил. Лучше бы она не говорила их вовсе. Теперь они постоянно звучат во мне непроходящим укором.
      — Когда у меня не будет что есть, — продолжала она, помолчав, — привези мне хоть кусочек хлебушка.
      Сказав это. Матушка горько заплакала, вся сжавшись в комочек, словно ребенок.
      А чашечку я тебе сама отдам на память, — сказала она о последнем моем подарке. — Когда мне будут видения, когда я буду знать, что скоро я усопшая, я тебе ее сама отдам.
      Она замолчала. Молчал и я, не в состоянии сказать ни слова.
      — Матушка к Церкви пойдет, — она говорила о Небесной Церкви, — там будет тихо молиться. А вы тогда все соберетесь, все в кучу, помяните меня, панихиду отслужите. Когда я умру, ты будешь очень плакать.
      — Матушка, я от тоски без тебя...
      — Матушка помолится за тебя, — сказала она о своей будущей загробной молитве. — Ты меня не забывай, когда я в могилке буду... У меня родных нет, некому помянуть...
      Она снова помолчала, перевела дыхание и продолжала:
      — Ты не бойся, не бойся, я всегда с тобой буду. Я во всех, во всех обстоятельствах буду тебя спасать. Я тебя никогда не оставлю ни на этом свете, ни на том. Мы с тобой всегда будем вместе...
      Молча достала она из-под подушки пестрый мешочек, не спеша вынула из него маленький образок Иверской Божьей Матери и долго смотрела на него молча. Наверное, молилась. Потом на ладони протянула его мне: “Целуй! Это тебе...”. Я поцеловал иконку.
      По-видимому, она еще что-то хотела сказать, но не смогла. Несколько минут она молчала.
      — Ты хочешь от Матушки еще чего-нибудь почерпнуть, а у нее дюже голова болит...
      События начали развиваться со стремительной быстротой. Строительство большого дома, начатое “домоправителем”, окончательно сломило Матушку. Требовалось много денег. Все, что ей подавал приходивший страждущий люд, она немедленно отдавала “домоправителю”. А он просил ее молиться то за удачную покупку стройматериалов, то за найм рабочих, то за отсрочку холодов. Отказать ему в этом схимница не могла. Она его боялась...
      Последние полтора года жизни схимонахини Макарии я делал всё меньше и меньше записей. Дотоле яркий светильник угасал на глазах, ему не хватало свежего воздуха. Да и разговаривать с ней наедине почти не удавалось. Обязательно кто-то подслушивал.
      — Меня дюже обижают, — жаловалась она за год до смерти, в день своего рождения и Ангела, когда мы приехали навестить ее. — Увези меня отсюда куда-нибудь.
      Но что я мог сделать тогда, куда ее увезти? Все так же я жил в маленькой, темной, холодной и сырой квартирке, в которую даже днем не заглядывало солнце.
      — Я тебе все прощаю, — вдруг сказала она, понимая, что я мучаюсь от бездействия. — Я тебя незнамо как люблю... Я тебя никогда не забуду.
      Я не мог произнести ни слова. По моим щекам текли горькие слезы. Прощаясь, я припал к ее руке.
      — Вот ты сказал: пойду, — задумчиво произнесла она. — А Бог знает, может, последний разок видимся. Матушку закроют в пять рядов и тебе не покажут... У меня сердце болит...
 
 
 
 

 

И врази человеку домашний его. /Мф. 10,36/ Претерпевши же до конца, той спасется. /Мф.24,13/

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

I

      Голос Галины, недолгое время бывшей у Матушки “хожалкой”, казался взволнованным. Звонила она очень редко, да и то по какому-нибудь случаю. В этот раз она хотела рассказать свой сон, увиденный накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы и касавшийся, по ее словам, Матушки. Ей приснилось дивное дерево с тремя длинными стволами, отходившими от одного корня. Древо это было усыпано плодами, похожими то ли на яблоки, то ли на груши. Были они спелыми и румяными. Кто-то так сильно тряс древо, что диковинные плоды сыпались на землю. Дерево согнулось аж до земли. Вдруг появляется во всем белом добрая Хозяйка дерева. При Ее появлении оно выпрямляется и вновь становится стройным. Затем древо приклоняется к Хозяйке, Она берет его в руки и скрывается вместе с ним из вида. Сразу же после этого земля, на которой лежали дивные плоды, сделалась болотом.
      Я слушал рассказ Галины, и увиденные ею во сне образы приобретали для меня реальное воплощение. Образ древа, конечно же, означал схимонахиню Макарию, а Хозяйкой этого необычного древа была сама Владычица, Царица Небесная.
      Галина между тем продолжала рассказывать свой сон. Около древа видела она и себя, и меня, и “домоправителя”. Сама Галина и я взяли по одному плоду, а “домоправитель” брал и брал их обеими руками. Но все они в руках его тут же превращались в небольшие заскорузлые огурцы. Возможно, что были это превращенные ни во что великие духовные дары Матушки, от которых он желал получить корысть.
      В начале сентября 1989 года в доме схимонахини Макарии собралось около десятка людей, приехавших помочь копать картошку. В то же самое время приехал причастить Матушку и схиархимандрит Макарий. Батюшка всем сразу понравился. Он человек благодатный, прозорливый. Говорил тогда о каком-то доме, который станет предметом зависти многих, но жить в нем никто не сможет” “Пых! И его не будет”, — заключил схиархимандрит. Этому рассказу никто не придал значения, но мне он глубоко запал в душу. “Неужели после матушкиного отхода в мир иной из-за ее дома будут распри?” — думалось мне.
      И еще сказал тогда отец Макарий: “Два раза приеду, а на третий будем панихиду петь”.
      Второй раз приехал схиархимандрит почти год спустя. Утомившись, прилег отдохнуть и забылся коротким сном. Встав, он рассказал, что видел во сне. ...На матушкин дом опускается с неба огромный крест. “Да ведь он же раздавит дом!” — пытался прокричать батюшка. В ответ услышал: “Мы здесь будем строить храм...”
      “Ах, как бы вы знали, дети мои, как мне тяжело на сердце. Оно так болит, я не могу даже дышать. Что-то опять в этом доме произойдет”, — сказала вскоре после этого схимонахиня Макария.

II

      Молодой “домоправитель” продолжал между тем завозить материалы для строительства. Экскаватор уже копал траншеи для фундамента, шли машина за машиной с кирпичом, лесом. Возводились стены дома, были заказаны решетки на окна... Впечатление складывалось такое, что строится не то сельмаг, не то острог. “Я бы новый дом ни за что не стала строить. А он хочет... Обещал меня допокоить, а потом не станет жить — продаст”, — объясняла безрадостно Матушка.
      В свое время “домоправитель” заезжал к отцу Михаилу посоветоваться относительно постройки дома. “Благословляю только пристройку для Матушки пять на шесть. А все остальные могут находиться в старом доме”.
      Я хорошо понимал отца Михаила: мог ли он благословить сломать старый дом, который так часто посещала Царица Небесная? Пристройка же была бы хорошей кельей для схимницы.
      — Матушка, — обратился к ней “домоправитель”, приехав из Москвы, — отец Михаил говорит, что надо строить кирпичный дом, так надежнее. (Сначала-то речь шла о деревянном строении и уже заказан был сруб. — Авт.).
      — А мне никакой не нужен, — отвечала она ему.
      — Тогда, может, не будем строить? — упавшим голосом спросил он.
      — Нельзя! — услышал в ответ желанное. И добавила, глубоко задумавшись: Попала в вороны, так каркай, как они.
      Когда один из близких схимонахине людей решил спросить у прозорливого инока Серафима о начавшемся строительстве, тот однозначно промолвил: “Им руководит бес. Строительство дома начато для того, чтобы угробить схимонахиню Макарию. Теперь его могут исправить только большие скорби”.
      Именно в ту пору матушка Макария все чаще стала поговаривать о своей смерти. Она завещала облачить ее непременно в белый подрясник и апостольник, накрыть, как положено, мантией. “В гробик вам положить меня будет трудновато, у меня ж ножки не разгибаются, надо будет крышку делать высокую. Положите в гробик на бочок, как я сплю”, — наказывала она.
      Очень хотелось ей, чтобы у ее гроба собрались любимые ею священнослужители, которые не раз приезжали навестить ее и причастить Святых Христовых Тайн. “Как я буду усопшая, вы старайтесь, чтобы отец Гермоген, отец Гурий и отец Михаил все вместе были”. А похоронить себя просила она во что бы то ни стало около церкви Успения Божьей Матери в селе Шарапове, где служил выросший в ее доме игумен Лука.
      Несколько человек примерно в то же время видели Матушку во сне. Одна женщина видела ее молодой и радостной. “Хожалка” Зинаида рассказывала, что снилась ей Матушка в белом подряснике, белом апостольнике и с белым поясом. Была она лет четырнадцати и стояла на ножках. “Хожалка” Галина видела во сне матушку Макарию царской дочкой, стоящей на ножках и в праздничных одеждах. Сны эти рассказывали они не только друг другу, но и самой Матушке. Та задумчиво говорила: “Мне бы хоть с самого краешка там (она имела в виду в раю. — Авт.) быть. Матушке много места не надо”.
      Некоторое время спустя она сказала: “После моей смерти я сильно смогу помогать”. И еще говорила: “Вы меня здесь не оставляйте, а я за вас буду молить, там буду вас встречать. Приду к Матери Божией и скажу: все они мои дети, прими их”. И за всех грешных буду молиться, чтобы Господь дал им спасение”.
      Постройка большого нового дома полностью овладела умом “домоправителя”. И чем выше поднимались стены, тем сильнее отягощали его хозяйственные заботы по дому старому. Да и сама схимонахиня Макария становилась ему в тягость. Около нее теперь неотступно находились две молодые женщины, холодные и горделивые.
      Два года жила до этого в доме беззаветно любившая Матушку круглолицая, светловолосая, говорливая смолянка Елена. Делала она работу нелегкую, и никогда не брала за это ни копейки. Но вот стала Елена замечать, что постепенно оттесняет ее недавно пришедшая в дом худенькая, чернявенькая, остроносенькая Татьяна.
      Однажды Матушка спрашивает Елену:
      — Лена, ты сон видела?
      — Видела, Матушка. Змея за мной ползла, а укусить не смогла, я убежала. А змея в доме осталась...
      В конце концов пришлось Елене уехать не по своей воле из матушкиного дома.
      В ту пору соседка Клара стригла матушкиных овец.
      — Овечек стрижете? — поинтересовалась выходившая после приема женщина.
      — Отрабатываю за матушкины молитвы, — пошутила Клара.
      — Скоро не сможет она за вас молиться, раз такой черный человек в доме завелся. Она в нашу церковь ходила, да там ее быстро распознали, спровадили...
      Как-то вместе с художницей Ириной, одно время ухаживавшей за подвижницей, и чтецом Владимиром поехали мы в день рождения навестить Матушку. Увидев Татьяну, Ирина отметила: “Какая головешечка...”
      Приняли нас тогда очень недоброжелательно. Когда я подошел к Матушке, она проговорила: “Геннадий оплошал...” Некоторое время молчала и вдруг начала горько плакать.
      Часа полтора пробыли мы тогда в матушкином доме. Видя недружелюбное отношение к нам, мы решили собираться в обратную дорогу. “Тебе бы лучше остаться”, — тихо, словно прося, проговорила Матушка, но я, поддавшись чувствам, поехал вместе со всеми. Теперь все разговоры Матушки с близкими ей по духу людьми подслушивались. Матушка, конечно, знала об этом, но возразить не могла. “Ничего ты не знаешь, — говорила она мне, — у меня плохое житье. Они стали тяготиться, что я такая слабая”. “Я никогда так плохо не жила, — жаловалась в другой раз. — Меня дюже обижают...” Говоря это, она горько рыдала.
      И даже в такой обстановке меня поражала матушкина незлобивость. “А я ни на кого зла не имею... Пускай всем будет хорошо. Я только прошу: “Матерь Божия! Прости всех, кто меня мучает. Царица Небесная! Ты их прости...” — молилась она.
      Схимонахиня Макария была беззащитна, как ребенок. Ее легко можно было обидеть, и она не могла дать обидчику отпор. Прикованная к постели, она сама не могла взять кусок хлеба или достать воды. Схимница полностью зависела от окружавших ее недобрых людей и в своей беспомощности была очень уязвима. Казалось мне, что окружившие ее теперь люди забыли завет Христа Спасителя: “И кто напоит одного из   малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды cвоей” /Мф. 10,42/.
      Вспоминаю, как задолго до этих событий говорила она мне, что скоро пойдет в затвор. А я не хотел верить сказанному.
      — Матушка, неужели правда, что ты скоро уйдешь в затвор?
      — Сначала надо немножко сил набраться, а потом в затвор. Никого не буду пускать.
      Я молчал. Мне было очень горько, чтоя не смогу ее видеть. Она тут же уловила мою грусть:
      — Тебя-то я пускать буду, ты заслужил, — подбодрила она меня.
      Затвор, а правильнее было бы сказать заключение схимонахини Макарии, становилось реальностью. Матушкино окружение постепенно перестало допускать к ней близких ее сердцу людей. Не ходили теперь в дом подвижницы и соседи по деревне. Даже молочницу Клару, на протяжении многих лет ежедневно или через день ходившую к Матушке на вечерний чай, обстоятельства вынудили прекратить эти ее посещения. Приезжающих издалека давних знакомых или духовных чад старицы если и пускали в дом, то ненадолго. Случалось даже, что “домоправитель” неугодных ему людей выставлял из матушкиного дома, не желая слышать укоризны в свой адрес. Да и я теперь уже не мог, как раньше, приезжать в прежде гостеприимный дом матушки Макарии, не мог остаться у нее погостить.

III

      За несколько лет до этого видел я странный сон... Безбрежная заснеженная равнина. Матушка Макария собирается в дальний путь. Ей предстоит отправляться в эту неоглядную даль на лыжах, а палок для нее нет. Я ищу ровные бамбуковые, а попадаются или тонкие, или кривые. Наконец с трудом нахожу одну прямую лыжную палку, на которую хоть как-то можно опереться. Но она плохо отесана, толстая и тяжелая. “К чему бы этот сон?” — думал я тогда.
      А несколько лет спустя вспомнил его. Конечно, это был вещий сон. Матушка уже давно собиралась в свой последний путь, и преданного ей человека, на которого она могла бы опереться, около нее не было. Она осталась в итоге с одним лишь “домоправителем”. Ее пророчество: “Все меня оставят” — исполнилось.
      Настало время рассказать, может быть, о самых горьких днях жизни схимонахини Макарии. И если этого не сделать, то можно согрешить перед Истиной, перед светлой памятью Матушки.
      Я поражался, как изменился “домоправитель” за последние два года, а ведь знал его уже лет десять. Грубость в обращении с окружающими людьми всегда была присуща ему. Старец Антоний об этом сказал просто:
      “Культурки не хватает”. Но помнил я, как он проникновенно молился Богу, как благоговел перед Матушкой... Что с ним случилось?Не хотелось верить в правоту слов инока Серафима, что через “домоправителя” лукавый мучил Матушку.
      28 апреля 1993 года настоятель Вознесенского храма отец Геннадий и еще трое любящих Матушку душ ехали к ней из Москвы. Всю дорогу думали: пустят или не пустят всех нас на порог. Должны пустить, ведь едем-то со священником!
      Вид у Матушки был ужасный: запекшиеся от жажды губы, большой синяк слева на подбородке, синяк поменьше у левого глаза, синяя шея, вздутые кисти рук с большими синими пятнами.
      У Матушки — посетительница, просит помочь ей. В ответ Матушка говорит что-то неразборчивое, заикается. Потом снова повторяет сказанное. Я осознаю: так обычно говорят люди после сильного испуга.   “Домоправитель” напряжен и явно недружелюбен. Он, по-видимому, ждет вопроса: что со схимницей?
      “Матушка, ты мне поможешь? — в который раз спрашивает женщина. — Как пить твою святую водичку?” — вновь и вновь монотонно вопрошает она. Я подхожу и тихо объясняю, как обычно назначала она принимать святую воду. “Домоправитель”, словно ждавший удобного предлога для нападения, срывается на меня: “Какое твое дело? Пусть спрашивает хотьдо вечера”.
      Прошу у него прощения, но он еще больше распаляется. Становится ясно, что ответа на мучивший нас вопрос мы не получим. Все молчат.
      Отец Геннадий готовится приобщить страдалицу Святых Христовых Тайн, а “домоправитель” облачает ее в схиму. Отец Геннадий причащает Матушку, я держу плат у ее подбородка, чтобы не проронить случайно ни одной капли Святой Крови. Вижу страдальческиеглаза подвижницы, которые совсем недавно излучали небесную голубизну, вижу потрескавшиеся, с запекшейся кровью, губы...
      Приняв Святых Тайн, Матушка успокаивается, лицо ее просветляется. Предлагаю батюшке пособоровать ее, и он охотно соглашается. После соборования по очереди подходим к матушке Макарии. Падаю перед ней на колени, еле сдерживая слезы. Целую горящие огнем, вспухшие руки. Она обхватывает ими мою голову, целует мое лицо, лоб, голову.
      “Прости, прости! — все внутри разрывается от ужасной боли и бессилия. — Прости, что не мог тебя сберечь, что не смог быть тебе до конца верен, и этимпредал тебя”.
      Она все понимает без слов. Вновь целует меня. Целует и прощает.
      К ней подходит один из приехавших. Спрашивает:
      — Матушка, тебе плохо?..
      — Не то слово, — слышит он тихо в ответ. — Мне очень, очень плохо.
      На обратном пути заезжаем в Спасо-Бородинский монастырь, что на Бородинском поле. Несмотря на гнетущее впечатление от увиденного в доме матушки Макарии, у всех на душе радостно, празднично. Конечно же, это Матушка помолилась о нас.
      Игуменья Серафима очень приветлива, угощает чаем, дарит на память по только что напечатанной книге об основательнице обители Маргарите Михайловне Тучковой, показывает монастырь и его храмы. Я пишу записочку и прошу сугубо помолиться о здравии тяжко-болящей схимонахини Макарии.
      16 мая собираемся навестить матушку Макарию с Клавдией и ее мужем Григорием. Более двадцати лет ездит Клавдия к Матушке. Последний раз была у нее почти год назад.
      Приезжала она к ней обычно на неделю и более, чтобы поухаживать за больной схимонахиней да побыть с ней рядом.
      Несколько дней пробыла она тогда в доме Матушки, но ни на минутку их не оставили одних. Посылали то стирать, то полоскать, то еще что-либо делать... Только бы подальше была Клавдия от дома. На ночь же запирали дверь на засов, чтобы не вошла она в матушкину комнату, где спали и “хожалки”.
      Клавдия слышала через дверь, как звала матушка Макария то одну из них, то другую, то самого “домоправителя”, но никто к ней так и не подошел. Она мучительно думает: “Что делать?” Наверное, тысячу раз позвала страдалица “хожалок”, но безрезультатно. Нервы у Клавдии не выдерживают, она стучит, что есть сил, в дверь. Подошедший “домоправитель” грубо спрашивает Матушку: “Чего тебе?” Клавдия мимо него проскакивает в дверь и подбегает к Матушке. Та просит горшочек, она уже не может терпеть, ведь она так    долго терпела.
      Утром, вся в слезах, Клавдия уезжает из дома схимонахини Макарии.
      ...Первым на крыльцо поднимается коренастый Григорий. “Пустишь в дом-то? — спрашивает он отворившего дверь “домоправителя”. Тот хорошо знает крутой нрав Григория, пускает нас в дом. Мы входим к Матушке. О, как она изменилась за эти две с лишним недели! Лицо пепельного цвета, нос и подбородок заострились. Следов от синяков уже нет, и руки ее, как всегда, удивительно белые. Только совсем мало в них силы.
      — Матушка, должно быть, очень плохо себя чувствует. Так ведь она и до осени истает, — говорю я.
      — Она еще нас с тобой переживет, — слышу в ответ леденящие душу слова “домоправителя”, — она знаешь как притворяется.
      И сразу приходят на ум давно знакомые слова Евангелия: “Других спасал, а Себя Самого не можешь спасти. Уповал на Бога, пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему” /Мф. 27,42-43/. “И поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его” /Мк 10,34/.
      Год назад архимандрит Гермоген говорил: “Схимонахиня Макария уже выстроила свой храм, остался один крест”. Вот и крест этот, подумалось мне, уже воздвигнут.
      Матушка лежит, не открывая глаз. Она молчит. Все слышит, но молчит. Она представляется мне распятой, как ее Спаситель, за которым следовала она всю жизнь. Ведь сказано: “И кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня” /Мф. 10,38/. И еще учил Спаситель: “Молитесь за обижающих вас” /Лк. 6,28/. И как ни трудно это исполнять, она поступала по заповеди Христовой.
      Я встаю перед ней на колени, пытаюсь с ней заговорить. Слыша знакомый голос, она обнимает мою голову, прижимает к своей груди и целует меня в лицо. Я тоже обнимаю матушку Макарию за худенькие плечики, глажу ее поверх одеяла. Остались одни косточки...
      “Домоправитель” зовет всех к столу. Сижу как на иголках, пища не лезет в горло. Там за стеной милая, исхудавшая, исстрадавшаяся Матушка. Скорей бы доесть и снова к ней. У меня всего несколько минут, чтобы побыть вместе. Может быть, в последний раз-Клавдия открывает привезенную банку компота и с опаской, как бы не увидел “домоправитель”, поит страдалицу. Вылавливает из банки ягоды клубники и дает ей из ложечки в рот. Матушка с жадностью пьет еще и еще, словно не может напиться.
      “Вам только бы напихать и уехать!” — гневно произносит вошедший “домоправитель”. Он берет со стола банку и отставляет ее подальше в сторону.
      Мы стоим с Клавдией перед Матушкой и видим, как её посеревшее от страданий лицо просветляется. “Если же тело твое все светло и не имеет ни одной темной части, — вспоминаю, глядя на схимонахиню Макарию слова Христа Спасителя, — то будет светло все так, как бы светильник освещал тебя сиянием” /Лк. 11,36/.
      На Духов день, 7 июня 1993 года, приезжали навестить схимонахиню Макарию три женщины. Одна из них, Валентина, привезла от настоятеля столичного Иоанно-Предтеченского храма отца Петра, много раз причащавшего подвижницу, большую девятичастную просфору. Из нее в начале Божественной Литургии, на проскомидии вынул священник девять частиц в честь всех девяти ликов святых.
      Матушка берет ее в руки и тут же с жадностью начинает есть. Одна из приехавших спрашивает старицу: “Как мне жить?”. Но та словно не слышит вопроса. Она поспешно проглатывает один кусочек за другим. Сглодав своим беззубым ртом весь верх черствой просфоры, она лишь тогда отвечает на заданные вопросы.
      — Я же ее кормил недавно, — будто оправдываясь, говорит приехавшим женщинам “домоправитель”.
      11 июня вместе с отцом Геннадием и еще двумя спутниками вновь собираемся ехать к матушке Макарии. Нонеожиданно у батюшки разболелось сердце. Жаль, что в день рождения подвижницы и в день ее Ангела в святом крещении мы не смогли собраться у нее. Решили навестить схимонахиню Макарию в день преп. Тихона Медынского, Калужского, то есть 29 июня. Его имя многие годы носила она послушницей и монахиней.
      Как позднее рассказывала одна из женщин, 11 июня она, приехав к Матушке, простояла в ожидании “домоправителя” с 11 часов утра до 5 вечера. Так что, если бы мы с отцом Геннадием приехали тогда в Тёмкино, нас ожидало то же самое. Этой женщине жаловалась страдалица: “Мне так молочка хочется, а мне никто не подает...”

IV

      Работая над рукописью этой книги, я нередко засиживался далеко за полночь. Я понимал, что должен спешить, какое-то внутреннее чувство меня все торопило и торопило. Во время работы я предался воспоминаниям. В памяти, благодаря записям, так живо возникали давно прошедшие события. Я сожалел только об одном, что не умел тогда по-настоящему ценить каждую минуту пребывания в доме Матушки.
      Я вздрогнул от внезапно резко и отрывисто зазвонившего телефона. “Междугородная... Тёмкино на линии”. У меня похолодело все внутри от предчувствия горестного известия. Иерей Николай сообщал, что великой печальницы земли Российской схимонахини Макарии не стало на земле. “Молитесь и поститесь, в этомспасение! — были последние ее слова. Душа ее отлетела ко Господу в 11 часов 30 минут ночи 18 июня 1993 года;
      Узнав о смерти подвижницы, архимандрит Гермоген сказал: “Матушка Макария умерла на стыке двух великих недель: Недели Всех Святых и Недели Всех Святых, в земле Российской просиявших. Она вошла в сонм всех святых и причислится ко всем Русским святым”.
      В глубоком, словно домовина, гробе, обитом снаружи черным штапелем, лежало тело схимонахини Макарии. Она словно прижалась к одному из его стенок. Облаченное во все черное (хотя Матушка наказывала надеть на нее специально сшитые для этого белый подрясник и апостольник), тело казалось совсем небольшим. Лицо до отпевания было открыто. Самые близкие ее духовные чада не захотели расставаться со своей любимой Матушкой и всю ночь молились у ее гроба. Читают псалтирь, служат заупокойные панихиды, а в 2 часа ночи, в день погребения, начинаются вечерня и утреня. Затем совершается Божественная Литургия. После нее еще трижды успеют отслужить панихиду у гроба подвижницы.
      Чувствуется жар от свечей, дымятся клубы ладана. Вижу, как затуманивается, темнеет лик Матушки. Но вот отходит от гроба народ, и он вновь высветляется: то щечка чуть дрогнет, то словно подернется веко и приоткроется глаз. Такое впечатление, что схимонахиня Макария спит глубоким сном, но сном вечным.
      Около 11 часов утра начинается долгое, по монашескому чину совершаемое, отпевание почившей подвижницы. Ее лицо, теперь уже навсегда, скрывает черный покров, и в этом мире его уже никто не увидит.
      Служит игумен Лука с сослужащими ему иереями Владимиром и Николаем, поет церковный хор. Дом полон народа, люди толпятся в сенях, на дворе, на улице, у всех в руках зажженные свечи. Люди приехали из Москвы, Санкт-Петербурга, пришли из райцентра и из окрестных деревень.
      Во втором часу дня отпевание заканчивается, гроб выносят во двор, через который шли к Матушке страждущие и недужные со всех концов страны. Двор не вмещает всех желающих с ней проститься.
      На белых полотенцах поднимают гроб схимонахини Макарии и несут ее бездыханное тело уже к последнему пристанищу. У каждого из домов ставят табуретки, покрывают их полотенцем и на них приспускают гроб для прощания. Женщины горько плачут и причитают, ведь некому теперь утереть их слезы и утешить их души. Кто теперь возьмет на себя их скорби и болезни, а взамен дарует благодатную радость и надежду? Все они осиротели...
      До кладбища идти полкилометра. Траурная процессия приближается к погосту, и ранее сверкавшее на небе солнце скрывается за набежавшими хмурыми тучками. В природе все затихает. Словно слезинками, падают на всех нас отдельные капли дождя.
      На тело подвижницы крестообразно посыпают землю, изливают освященный елей, закрывают крышку гроба и медленно опускают в устланную ельником могилу. Летят пригоршни земли, и уже вскоре вырастает свежий могильный холм. На небе вновь появляется теперь уже ослепительное летнее солнце, оно кажется еще более ярким, чем прежде.
      Схимонахиня Макария, или просто Матушка, как любовно называл ее народ, теперь будет встречать каждого, приходящего на этот сельский погост. Ее могилка — самая первая от входа. На ней — крест и черная гранитная плита, на которой славянским уставом начертано: “Схимонахиня Макария” и отмечен день окончания ее земного подвижнического пути — 18.06.1993. Тот самый день, когда ее душа отошла “в место селения дивна, даже до дому Божия” /Пс. 41,5/.

V

      “Было это перед Рождеством Иоанна Предтечи (празднуется 7 июля), — рассказывала мне по телефону “хожалка” Галина. — Во сне слышу голос: “Это была личность, которой на земле нет и никогда не повторится”. И было это так отчетливо сказано, что слова звенели у меня в ушах, — продолжала она свой рассказ. — Думала, про кого бы это? Может быть, про Иоанна Предтечу? А на следующий день узнала про смерть матушки Макарии, поняла, что это о ней. Расстраивалась очень, скорбела, что она умерла и я не смогла проститься с ней. Как-то молилась, глядя на небо, с этими мыслями и вдруг вижу: Матушка, молодая и вся в свете, идет ко мне...”
      Узнав о смерти Матушки, очень скорбела старая монахиня Мария. И вот как-то во сне ли, или в видении предстали перед ней райские обители, но нигде не видит она схимонахини. “А где здесь матушка Макария?” — с отчаянием спрашивает она и слышит в ответ: “Она очень занята, она ведь у нас старшая!”

VI

      Высказывания матушки Макарии о будущем были то ответом на поставленные вопросы, то предостережением, имеющим цель оградить от беды или грядущих испытаний близких ей людей. Говоря о будущем, она ограничивалась часто короткими замечаниями, пояснениями и краткими характеристиками. Мы приводим некоторые из них. Все они были сгруппированы нами по смыслу, а в скобках отмечена дата, когда они были сказаны подвижницей.

О наступлении грозных Времен.

      А теперь молодых нет, все старые подряд, скоро совсем накакого народа не будет (27.06.88). До 99 года ничего сейчас не должно быть, никакого бедствия (12.05.89). По Библии мы теперь — доживаем. Она называется “Совершаемая”. А когда кончится 99-й, тогда будем жить по “Истории” (02.07.87). Покамест Библия “Совершаемая” не кончилась, ничего не будет, а она до 99-го года! Ты до этого времени не помрешь, я помру, меня Бог приберет (27.12-87).
      Нынче ладно, а на следующее лето — хуже. Я еще когда говорила: это не к добру такая темнота, какая-то проруха будет (28.06.89). Ничего хорошего не обещает Господь, ничего мы не получим, так и будем канать кое-как (17.12.89). Матерь Божия у нас (имеется в виду, в Российской земле. — Авт.) благодать сняла. А Спаситель послал апостолов Петра и Павла, и Иоанна Богослова у них (в других христианских странах. — Авт.) снимать благодать. Тут надо бы сильно молиться! (14.03.89) Теперь большого ничего не будет (07.07.89).
      Деньги лучше не станут, только подешевле раза в два, а потом еще подешевеют (11. 02. 89).
      Такое время наступает, сила отнимается колдунами. Будет еще хуже, не дай Бог дожить до того (05.10.88). Скоро пойдет человек нехороший, пойдет колесом. Ладно бы конец света, а тут — ломка построек и народа, все с грязью смешано, будете по колено в крови ходить (25.03.89).
      Война, все будут в войне, палками станут воевать, бить друг друга, много людей перебьют. Палками когда будут бить, станут смеяться, а из ружья когда ударят — заплачут (04.03.92).
      Мертвые как следует положены, а нам придется кувырком. Хоронить будет некому, так свалят в яму и закопают (28.05.89).
      Видишь, как темно, колдунье затемнило. Я еще раньше говорила: скоро будет темно, станете носом торкаться (17.11.87). Зимой светило солнце, а нынче и летом не светит — запрещение читают колдуны на солнце (27.08.87). Волшебники помрачили небо, чтоб их дела не очень видны были, они любят темноту (05.10.87). Темные люди на землю черноту навели, лукавая сила усиливается. Скоро все люди будут это дело (колдовство. — Авт.) знать. Вокруг лукавого вся нечистая сила будет. Соберет их в кучу, и начнут. Плохая жизнь приходит (28.10.87). Теперь их время настает, хорошие времена кончаются (24.05.88). Они людей перепортят, а потом станут показывать друг на друга (27.03.87).
      Теперь народ, в общем, нехороший. Начальство не будет клониться к народу, и будет полная разруха (11.07.88). Сейчас усердия у них к народу нет никакого, они того и хотят зло сделать: кто ворует, кто пьянствует, а детям-то каково (20.12.87).
      Никак теперь нельзя на этажи (жить в многоэтажных домах. — Авт.). Теперь теснота, везде народ плохой, теперь своим умыслом нечистым они верующий народ теснят (25.03.89).
      Страшней для нас китайцы. Китайцы злые очень, будут резать без пощады. Они половину земли возьмут, им ничего больше не надо. У них земли не хватает (27.06.88),

Когда победа тьмы совершится.

      Колдуны теменью всю землю покроют, а без солнца ничего не вырастет. А этому никто значения не придает (18.02.88). Солнце в четыре часа чуть-чуть проглянет, и опять станет темно. Мы будем в темноте (27.08.87). И свет не дадут зажигать, станут говорить: надо экономить энергию (28.06.88).
      Это начало, потом будет холод. Скоро Пасха — со снегом, и зима на Покров будет наступать. А трава лишь к   Петрову дню. Солнце убавится вполовину (27.08.87). Лето станет плохое, а зима — больше. Снег будет лежать, и не сгонят его. А потом морозы незнамо какие будут (29.04.88).

Будет голод большой.

      Матерь Божия сказала: “Ты, Матушка, почти дожила до казенных столов. Скоро будут казенные столы. Придешь — покормят, а вынести и куска хлеба не дадут”. Молодежь погонят в деревню. (15.09.87).
      Скоро вы останетесь без хлеба (29.01.89). Скоро воды не будет, яблоков не будет, картах не будет (19.12.87). Голод большой, хлеба не станет — корочку пополам поделим (18.02.88).
      Произойдет большое восстание. С этажей (из городов. — Авт.) народ станет разбегаться, в комнатах не будут сидеть. В комнатах сидеть нельзя, ничего не станет, даже хлеба (28.12.90). А если молиться Спасителю, Матери Божией и Илье Пророку, они не дадут умереть с голода, сохранят тех, кто веровал Богу и искренне молился (27.06.88).
      Начнется неурожай, когда монахов станут ссылать (18.02.88).
      И не помрешь. Господня будет воля, кто не записан помереть, тот будет мучится и помереть не помрет (21.06.88). Весь хороший народ помер, они все в раю, они не знали этой пустоты: Богу молились, им там будет хорошо (01.02.88).
      Плохо, что мы дожили до конца света. Скоро будет конец света. Теперь немножко остается (11.12.88). Теперь сказала: (имеется в виду Матерь Божия. — Авт.) “Немножко осталось”. Теперь народ плохой, редко кто на небо пойдет. (04.04.88).

Грядет церковное нестроение.

      Библия, что напечатают, неправильная. Они (по-видимому, фарисействующие иудеи. — Авт.) оттуда повыкинут что их касается, они не хотят укоризны (14.03.89).
      Готовится изменение веры. Когда это произойдет, святые отступятся и не станут молиться за Россию. И тех, кто есть (из верных. — Авт.). Господь заберет к Себе. А епископы, которые это допустят, ни здесь, ни там (на том свете. — Авт.) Господа не увидят (03.08.88).
      Скоро служба станет половинная, будет сокращена. (11.07.88). Сохранят службу только в больших монастырях, а в других местах сделают изменение (27.05.88). Я только одно говорю: горе священству приходит, рассыпятся поодиночке и будут жить (28.06.89). В церквях в красных платьях станут служить. Сейчас сатана лукавый будет всех брать (20.05.89).
      Скоро колдуны все просфоры перепортят и не на чем станет служить (литургию. — Авт.). А причаститься можно будет раз в год. Матерь Божия своим людям скажет, где и когда причащаться. Надо только слушать! (28.06.89)

Надеждо моя Богородице.

      Когда в четыре часа дня станет темно, как ночью, тогда Матерь Божия и придет. Она обойдет вокруг земли, будет во всей Своей славе и придет в Россию налаживать веру. Матерь Божия придет — все поравняет, не по-ихнему (власть имущих или колдунов. — Авт.), а по-Своему, как повелит Спаситель. Время придет такое, что каждый будет думать, не что поел, а сколько в этот день помолился. Веру Она восстановит на короткое время (11.07.86).

Близко время гонений.

      Такую путаницу сделают, и душу не спасешь (01.90). Кто будет входить в церкви, станут записывать (18.02.88). За то, что Богу молишься, за то и погонят (20.05.89). Нужно молиться, чтобы никто не знал, молитесь тихонько! Начнут преследовать, забирать (15.05.87). Сначала отберут книги, а потом иконы. Иконы будут отобраны (07.01.88). Они будут мучать: “Нам не нужны верующие” (14.07.88).
      Дальше — хуже: церкви закроют, службы не станет, служить будут кое-где. Оставят где подальше, чтобы ни поехать, ни пройти. И по городам, где сочтут, что они не мешают (07.01.88).
      Церкви эти, которые строятся и ремонтируются, пойдут на другие предприятия, не станет пользы никому. Регистрация будет хитро: они останутся называться церкви, а там будет не поймешь что, свое производство, найдут что делать (11.07.88).
      Кто Божий, тот антихриста не увидит (07.01.88). Многим будет открыто, куда поехать, куда пойти. Господь своих знает как спрятать, никто не найдет (17.11.87).

Блаженны соблюдающие заповеди Божий.

      По Библии мы теперь доживаем, она называется “Совершаемая” (02.07.87). Скоро все будет рядом: и земля рядом, и небо рядом, всего будет много, такой Хозяин (по-видимому, Спаситель. —Авт.) будет (08.06.90). Сказала (Матерь Божия. — Авт.): “Немножко осталось, сойдет на землю со Спасителем, все освятят, и на земле настанет как рай (04.04.88)”.
 
 

ПИСЬМА И ВОСПОМИНАНИЯ О
СХИМОНАХИНЕ МАКАРИИ

Воспоминания иерея Владимира Шевелина
(Смоленская область)

      Будучи учащимся Смоленской семинарии, я неоднократно обращался к схимонахине Макарии за духовными и житейскими советами, которые в ее устах всегда были выражением воли Божией.
      Однажды был исцелен подвижницей от тяжелого недуга, весьма затруднявшего учение в семинарии. По поводу моего недуга проявлял беспокойство ректор семинарии о. Виктор Савик. Исцеление произошло в несколько дней после того, как матушка Макария пообещала помолиться обо мне.
      Неоднократно при посещении старицы я был свидетелем ее прозорливости. Матушка обличала меня в грехах, как будто видела все содеянное мною своими глазами. Как-то матушка Макария в конце нашей беседы  спросила меня:
      — Как твои детки?
      — Какие, Матушка? Может быть, сироткииз интерната, которых я крестил?
      — Да, — утвердительно говорит она.
      — В пионерском лагере, наверное, — отвечаю ей.
      — Ребенок твой голодный, — говорит она с горестью.
      Я понял, что мне необходимо накормить какого-то ребенка. Приехав в интернат, спросил, где находятся мои духовные чада. Узнал, что младшая из них, восьмилетняя Лена, попала в больницу с переломом ключицы. Я поехал к ней. При встрече она сказала мне, что хочет хоть что-нибудь поесть. В больнице кормили одной манной кашей, да и той давали совсем немного.
      Я часто видел, что своим духовным взором матушка Макария заранее узнавала о своих посетителях. Она беспокоилась о тех, кто стоял на холоде в ожидании своей очереди. Подсказывала “хожалкам” местонахождение какой-нибудь потерянной ими вещи, которой они не могли найти.
      Неоднократно я был свидетелем исцелений через освященные схимонахиней Макарией воду и масло, которые я привозил недужным. Мою тещу, Трубицыну Марию Федоровну, Матушка исцелила от рака печени. Жена моя, фельдшер, рассказала, что медработникам пришлось уничтожить историю болезни из опасения обвинения их в некомпетентности.
      Учительница Гагаринской школы-интерната Анна Павловна рассказывала мне, как матушка Макария исцелила ее от рождения глухую дочку. Исцелила и больную полиартритом ее дальнюю родственницу, которая к моменту обращения к старице уже не могла самостоятельно передвигаться.
      При этих исцелениях также проявлялась ее удивительная прозорливость. Так, когда отец глухой девочки вошел с ребенком в дом Матушки, то прямо с порога услышал ее замечание: “Ну вот, ребенка привезли, а мамаша думает, что я не помогу, в машине осталась сидеть, даже в домзайти не захотела”.
      Родственница же Анны Павловны, сама по себе добрая, но вспыльчивая, на предложение поехать к матушке Макарии в период обострения болезни, ответила не совсем прилично. Но нужда все же заставила ее через несколько дней поехать к старице, и она обратилась к ней с просьбой: “Матушка Макария, вылечи мои ножки”. В ответ она услышала от Матушки, чтоб та принесла со святого источника в ведре воды.
      — Матушка, да я же безногая, — взмолилась она, — как ты меня посылаешь?
      — А как ты меня позавчера посылала?..Ну теперь иди!
      “Вышла из дома — ползу ползком, а пришла в дом в полном здравии по молитвам Матушки”, — рассказывала она после.
      Блаженная старица заботилась о спасении не только глубоко верующих людей, но и весьма далеких от Церкви. Она явственно видела, каков духовный уровень того или иного человека, и давала, в меру его разумения, советы о спасении его души. Готовых на духовные подвиги благословляла брать серьезное молитвенное правило по четкам или по “Каноннику”, читать и изучать священное писание. Новообращенных же, без подготовки, не благословляла читать святое Евангелие во избежание ложного толкования истин Божественного откровения горделивым человеческим умом.
      Есть люди, лично не знавшие схимонахиню Макарию, которые утверждают, будто некоторые современные старцы-духовники относятся к ней негативно. По этому вопросу я лично имел беседы с общепризнанными в России старцами: с архимандритом Кириллом и с игуменом Космой из Троице-Сергиевой лавры, со схиигуменом Илием из Оптиной пустыни, с протоиереем Николаем с острова Залит, с архимандритом Агафангелом и монахиней Варварой из Старой Русы. Все они одобрительно отзывались о матушке Макарии Темкинской-Смоленекой. С их слов я понял, что блаженная схимонахиня Макария будет канонизирована во время, определенное Господом. И что “добиваться ее канонизации — дело богоугодное”, как сказал старец о. Николай (Гурьянов).

Воспоминания Л. В. Ореховой (город Москва)

     К схимонахине матушке Макарии я приехала теплым летним днем семьдесят девятого или восьмидесятого года, точно не помню, во второй половине дня с подругой, которая жила недалеко от Гагарина. Узнав из моего письма, что я болею, она позвала меня приехать к ней в гости, чтобы съездить нам вместе к “бабушке”, которая лечит и живет недалеко. До переезда в Москву я сама жила недалеко от Гагарина, но о Матушке ничего не слышала.
      В ту пору я болела, сохла на глазах. Не раз до этого я обращалась к врачам, которые находили у меня все новые болезни, обращалась и к “бабушкам”, но никто мне помочь не мог. В мои двадцать пять лет из красивой девушки я превратилась в худую истощенную женщину, которую уже ничего не радовало в жизни: ни хорошая работа, ни семья.
      К Матушке поехали мы на машине с отцом подруги. В то время в храм я не ходила, не понимала я и к кому мы приехали. Войдя в прихожую, я выложила московские гостинцы “хожалкам”, которые встретили нас недружелюбно. Подруга сказала: “Ты больнее меня — иди первая”.
      В комнате Матушки было очень уютно и как-то не по-земному: тишина, покой, перед иконами горели лампады. Кроватка Матушки вся белая, с подзором, рядом стул обтянут белым.
      Матушка в кровати полусидела с опущенной головой, будто дремала. Вдруг я услышала: “Хорошо, что приехала”. “Хожалка” указала мне на стул, куда можно было сесть. Сев, я сказала Матушке, что гостинцы я оставила в прихожей и дала ей три рубля, которые она стала странно рассматривать на свет, сжимала руками. Мне подумалось, что я мало дала денег Матушке, оставив на обратную дорогу десять рублей.
      Матушка подняла голову и посмотрела на меня, сказала: “Душа у тебя нараспашку. Ты простая и нежадная”. Мне вдруг стало не по себе, когда я увидела небесно-голубые, неземные, смотрящие куда-то вдаль ее глаза, — я совсем растерялась. Сколько ездила по “бабушкам”, а такой одежды монашеской на них не было, и неземного ласково-строгого взгляда у них не видела.
      Совсем растерявшись, я все забыла. На вопрос Матушки, зачем я приехала, сказала, что нет детей, болею, да и мать болеет около двадцати лет, врачи сделали операцию и все одно ничего не находят, говорят: нервы.
      Матушка все качала головой, приговаривая: “Ох-ох-ох, загубили подруги, все отняли — острый ум. И особенно близкая...”
      Я забыла, что меня ждут, что торопят “хожалки”. Растерялась еще и от того, что так толком и не сказала Матушке, зачем я-то сама к ней приехала. Теперь Матушка говорила мне о матери: “Такую женщину, рукодельницу загубили”. Матушка качала головой, все приговаривая: “Ох-ох, загубили так-то женщину...” А потом сказала, помолчав: “Сама уйдет, чтобы спасти детей”. Я сразу ничего не поняла, сидела с какой-то туманной головой.
      Матушка говорила тихо, губы ее были засохшие от жажды, говорила и смотрела все время на данные мной три рубля — то сжимала их, то как бы рассматривала на свет.
      Вдруг Матушка спросила меня: “Где пила вино красное с песочком, чуть оставила, не допила — хорошо”. До сих пор я знала, где была в гостях и действительно пила красное вино, но вот, как нарочно, все забыла. “Нигде”, — говорю Матушке. “Вспомнишь в поезде, и тогда выйдет песочек”.
      Я встала со стула и опустилась на колени перед Матушкой, а она мне тихо и говорит: “Выйдешь замуж два раза”. Я отвечаю: “Матушка, у меня хороший муж”. Но Матушка повторяет: “Выйдешь замуж за выпивоху, на одной ниточке будет висеть. Поможешь ему, и где силы возьмутся”. Я опять твержу: “Матушка, я боюсь пьяниц, мой отец выпивал, я в детстве страху натерпелась”.
      Строго смотрит на меня Матушка и вновь как бы рассматривает бывшие у нее в руках три рубля. Затем начинает плакать, сжимая кулачки: “Какая твоя судьбинушка, как тяжело тебе будет, всех понесешь на своих плечах... У мужа душа добрая будет, но такой он тепа-растепа, ему надо помочь. Поможешь, но не скоро, ох не скоро получишь награду”.
      Матушка говорила и содрогалась от слез. “Жизнь у вас с мужем будет очень тяжелая, никто не будет понимать, все наоборот будет. Подруги отберут ум совсем... До конца дней своих ты будешь карабкаться, но всем будет казаться иначе. Будешь сильно страдать, и ото всех все будет скрыто, но мужа надо сберечь”.При этих словах Матушка как бы посмотрела внутрь себя, улыбнулась какой-то неземной улыбкой, раз за все время, пока я была у нее. А дальше говорила, будто шептала, почти бессильно падая, слезно содрогаясь, говоря о моей будущей жизни, и все приговаривала: “Ох-ох-ох, какая у тебя судьбинушка, за весь род свой страдать будешь. Это выпало все на тебя. ...Родится в вашем роде еще мальчик или девочка, на них тоже выпала такая судьбинушка!..”
      “Хожалки” без конца меня подгоняли: “Уходи от Матушки”, — даже оттащить пытались от ее постели. Я же просила Матушку: “Спасите меня!”
      Лицо у Матушки потеплело, она же, еле сидя, все приговаривала: “Ох-ох-ох...”
      “Хожалка” наконец оттащила меня от матушкиной постели, и я оказалась у порога, все взывая к Матушке:
      “Спасите меня...”
      “Ищи (и она назвала имя моего будущего духовника), всю жизнь ищи. Будешь терять его, все равно ищи, и он поможет. Как будет трудно ему...” — говорила Матушка, вся содрогаясь от слез и прижимая свои кулачки к щекам, — ох, как будет ему трудно. Но так надо — ищи всю жизнь. От подруг ты будешь страдать до конца за свою доверчивость и открытость. Сейчас ты не веришь всему тому, что я говорю, — продолжала она, — вспомнишь потом. Три дня дома ничего никому не давай”.
      Я спросила: “Матушка, можно к Вам еще приехать?” Матушка смотрела куда-то вдаль, говоря: “Приедешь когда-нибудь, но не скоро”.
      В прихожей “хожалки” дали мне трехлитровую банку воды и объяснили, как следует ее пить и умывать ей лицо.
      Приехав домой, я все стала делать так, как меня наставляла Матушка, и песочек вышел из меня. Тут же, вдруг раздался звонок моей близкой подруги, и я ей все рассказала о поездке к Матушке. А вскоре после этого очень стала болеть: не поняла я тогда слов Матушки и не береглась. И все-все, что сказала мне тогда матушка Макария, сбылось.
      Подруге, с которой мы ездили тогда к Матушке, было сказано приехать еще раз. У нее не было детей, и матушка Макария вылечила ее — в 1985 году у нее уже было трое.
      Спасибо тебе. Матушка, что ты вымолила меня, но я отнеслась нерадиво к твоим словам. Священник, о котором сказала мне тогда Матушка, посоветовал трижды съездить на твою могилку, но я была там лишь один раз вместе с мужем и из-за болезни не могу попасть туда еще. И только в стихах могу выразить свои чувства...
 

Домик, с террасой голубой, у дороги Покоем неземным зовет к себе. Я стою у кровати твоей, у порога, Не зная, что ты уже молишься обо мне. Ты вырвала из ада погибающую душу. Молясь ко Господу и Матери Божией обо мне. Я, грешница, стою у порога не слыша, Не зная, что я приехала к печальнице На Российской земле. Матушка! ты за всех молилась, страдая, Весь мир был на плечах твоих. Ты любила весь мир и была разная Для всех: усопших и живых. Земное спасибо тебе, матушка Макария, За двадцать лет жизни на этой земле, Открой мне дорогу к тебе, взываю, — На могилку хочу приехать к тебе. Боль души, чем ее потушишь, Разве таблеткой... Какой? Нет, таблеткой ее не потушишь А только молитвой твоей неземной. Нет благих дел у меня для спасения, Чем оправдаться Перед Господом — Судией, Прошу я опять твоих молитв для спасения, Как двадцать лет назад, у кроватки родной.

Рассказ С.П. Журавлева (Смоленская область)

     Некоторое время спустя после смерти явилась мне Матушка Макария. Я находился на террасе дома. Она явилась в своем обычном монашеском одеянии, стоя на ножках, и сказала: “Будешь пить вино — в рай не попадешь”. Сказала и исчезла. А я и выпивал-то не часто и помалу, а тут совсем перестал.

Воспоминания Л.Е. Тейман (город Вязьма) 

     Когда я первый раз приехала к Матушке, у меня была сильно нарушена нервная система. Не зная о том, что я порченая, я думала, что такая нервная я от того, что муж у меня пил.
      Однажды я приехала к Матушке, а она задает мне вопрос: “А ты ничего не знаешь?” Я ответила: “Нет, Матушка, ничего не знаю”. “А скоро война начнется”, — сказала она мне. Я подумала, что действительно будет война, но оказалось, что предупреждала меня Матушка о том, что дьявол поднимет на меня страшную войну.
      Три месяца спустя дьявол бросил меня по лестнице со второго этажа, а также не раз бросал меня под машину. Все это было еще ничего по сравнению с тем, когда он начинал мучить мою душу. Этого нельзя передать словами, но с Божьей помощью и по молитвам Матушки все это я смогла стерпеть. Когда же он стал угрожать, что сведет меня с ума, на меня очень подействовало, и я боялась, чтобы не случилось этого.
      Я поехала к Матушке и рассказала ей об этом. Матушка твердо ответила: “Ничего не будет, не волнуйся”. Не знаю, сколько прошло времени, но я очень ослабла здоровьем, казалось, вот-вот наступит смерть.
      Я собралась к Матушке, а про себя подумала: “Хотя б ты, Матушка, мне сказала, умру я или нет”. Когда я зашла к ней, она мне сразу же: “Помирать еще рано, еще жить надо”.
      Перед уходом на пенсию на меня стали нападать сослуживцы, обзывая меня лодырем. Расстроенная, я поехала к Матушке. Только я села на стул, а она мне сразу:
      “Хорошая женщина, и труженица, и все у нее по порядку, а колдуны все здоровье отняли у нее, вся больная”.
      Перед оформлением пенсии мне и моей напарнице начальник увеличил проценты. Когда документы были отправлены в Смоленск, люди от зависти добились вызова ревизора из Смоленска, дескать, проценты нам установили незаконно. Я сильно расстроилась и решила поехать к Матушке и просить ее, чтобы она помолилась за меня. Но по дороге я передумала и решила Матушку этой просьбой не беспокоить.
      Когда мне уже налили водичку и масло, я стала давать Матушке деньги. Матушка взяла их и тут же стала отдавать обратно, сказав: “Возьми деньги!” Я не хотела их брать, но Матушка снова повторила: “Возьми деньги!” Когда же я стала брать, Матушка крепко держала их в своей руке и потянула обратно. И так повторялось трижды. На третий раз Матушка выпустила деньги из своей руки и отдала их мне.
      Через три дня я вышла на работу и мне позвонили из отдела кадров, сказав, что поступило начисление пенсии: дали ровно столько, сколько было начислено первоначально. И тогда только я поняла, что Матушка как бы на деле показала мне в тот день, что получу я в конце то концов столько, сколько было начислено.
      На даче я поспорила с соседями. Они написали, что у меня лишние сотки земли. У меня отрезали одну сотку, и я выразила им на это свое неудовольствие. А когда приехала к Матушке, она мне и говорит: “Укорять и досаждать — тяжкий грех, так и будешь с бесстыжими глазами перед Богом стоять”. Был Рождественский пост. Дети поели молочный суп и немного оставили, а я его доела. Приезжаю к Матушке, “хожалка” ей: “Матушка, к тебе женщина приехала”. А она, в ответ говорит: “А что толку, скоромного налопаются и едут сюда”.
      Прошло порядочно времени, и как-то, уходя на работу, я несколько раз не приготовила в среду и пятницу постной пищи, а сходила в столовую. И так после скоромного приехала я к Матушке, а она говорит: “Это пока мы живы, нас никто не трогает. А как умрем, ох как будут по пяткам бить за нарушение поста в среду и пятницу”.
      Когда Горбачев пришел к власти, не помню, сколько прошло времени, как почувствовалось, какие начинаются перемены. Я приехала к Матушке и попросила ее помолиться за меня ко Господу и Божией Матери. Матушка, как всегда, сказала: “Ладно, ладно, помолюсь. Матерь Божия сильно расстроена за Россию”. Я поняла, что скоро начнутся большие перемены в нашей стране.
      Года за два до матушкиной смерти утром я стояла на домашней молитве. В то время я читала по семь раз Символ веры. В этот день я или спешила куда-то, или просто поленилась. И так, заканчивая пятый раз читать “Верую”, вдруг ясно услышала рядом с собой мягкий голос Матушки: “А ты еще почитай”. И с легкостью я прочитала еще две молитвы.
      Когда моя дочь первый раз поехала к матушке Макарии, она очень волновалась и боялась даже заходить в ее дом. А когда все же вошла, Матушка ей и говорит:
      “Боюся, ой как боюся” — и указала на стульчик, чтобы она села. (Уже на могиле Матушки моя дочь получила два исцеления. Один раз летом 1995 года, и другой раз Рождественским постом того же года.)
      Был у меня еще при жизни Матушки неразрешимый вопрос: родился у младшей дочки мальчик. Врачи нашли у него сразу несколько тяжелых болезней. Мы с дочерью привезли ребенка из Красноярска в Минск, пригласили на дом врача, он выписал ему столько лекарств, что и взрослому организму со всем этим не справиться, не то что трехнедельному младенцу. Поехали тогда к Матушке. Она сказала: “Ни одной таблетки не давать — угробите ребенка. Никакой болезни у него нет!” И ребенок вскоре по матушкиным молитвам поправился.

Из письма А.М. Макарова (посёлок Владимирский Тупик, Смоленская область)

     Во время посещения матушки Макарии, я обращался к ней с просьбой исцелить имеющиеся у меня душевные и телесные недуги. И я получал от матушки Макарии исцеления. А также в настоящее время, когда матушки Макарии уже нет на земле, она мне всегда помогает. При посещении ее могилки пользуюсь из родника водичкой, которую Матушка давала при жизни, и я получаю исцеление. Ранее читал и писал только в очках. В настоящее время по святой молитве матушки Макарии я читаю без очков.

Из писем Л.А. Бортник (город Санкт-Петербург)

     Перед смертью матушка Макария приш ла во сне к своей духовной дочери Марии, которая так любила схимонахиню. Матушка вылечила Марию от страшного недуга, вылечила ее внука, много раз спасала своей молитвой сына Марии.
     ...Вернувшись домой после похорон Матушки, я сильно простыла и заболела бронхитом. С сильным кашлем поехала вместе с Марией к Матушке на двадцать дней. Убрали могилку еловыми ветками, посадили двенадцать роз, сделали по двенадцать поклонов: “Со святыми упокой. Господи, душу рабы Твоея схимонахини Макарии”, — пели мы. Когда возвращались домой, Мария спрашивает: “А где же твой сильный кашель?..” По молитве схимонахини Макарии Господь исцелил меня, грешную.
     ...Последний раз я была на могилке в декабре. Каждая такая поездка — это еще одна ступенечка к Богу. Поезд приходит ночью. Подходим к деревне в четвертом часу и слышим пение петухов — значит, наступает утро. Идем к матушке Макарии на кладбище. Калитка открыта, от снега все вокруг светло. В эти часы, когда никто не мешает, особенно хорошо поговорить с родненькой страдалицей нашей. Она все слышит, все поймет и поможет...

Из письма С. В. Леонова (Смоленская область)

     Однажды матушка Макария сказала мне: “Смотри, не рассказывай никому о том, сколько ты получил от меня исцеления и молитвенной помощи”. Я подумал и пришел к такому выводу, что кто рассказывает о себе, тот хвалится, а это не хорошо. И я лучше расскажу о матушкиной помощи другим знакомым мне людям.
     Живет около меня сосед Ревин Борис Христофорович. Грамотный, окончил институт, все время работал в начальниках. Тихий, спокойный, незлобивый, рассудительный человек. И напала на него болезнь: голова покрылась язвами. Объездил он множество врачей, намучали они его, а пользы нет.
      Узнал я о его болезни и предложил обратиться к матушке Макарии. Хотя он и не верил в свое исцеление, но поехал. И побыл-то он у Матушки всего один раз, а голова стала чистой. И по сей день вспоминает он Матушку добрым словом.
      Савельева Нюра ушибла руку, и она стала так болеть, что Нюра не могла этой рукой ничего делать, а в доме хозяйство большое. Ходила она к врачам, но те не могли ее вылечить. И поехала к матушке Макарии. Как только на порог, так с криком, да со слезами горькими и причитаниями: “Ох, Матушка ты моя дорогая, помоги ты моему горю, исцели ты мою рученьку, пожалуйста”.
      А Матушка ее уговаривает: “Да не плачь ты, не плачь, с твоей рукой будет все в порядке!” И исцелила руку, так что она и по сей день трудится при своем хозяйстве.
      Лена находилась у Матушки на послушании и работала по ведению хозяйства. У Лены была болезнь геморрой. И когда Лена обратилась за помощью к матушке Макарии, та сказала ей: “Выпей стакан холодной воды”. Лена сразу выпила стакан холодной воды и от болезни освободилась.
      Брат мой по плоти Александр Васильевич, сильно пил водку. Я упрашивал его, чтобы он поехал к Матушке и попросил ее помощи, чтобы избавила она его от пьянки, но лукавый дух не пускал его, и он не хотел ехать.
      Тогда я стал просить матушку Макарию, чтобы она помогла ему, но она молчала. Я стал просить ее со слезами, тогда она дала водички ему и сказала, чтобы он пил ее. Когда эта водичка кончилась, я сказал ему: “Поедем к матушке Макарии за помощью”, — и он сразу согласился и поехал. И когда сам попросил у нее помощи, то получил свободу от пьянки. И по сей день в рот не берёт никакого спиртного.
      А с моим братом Сергеем Васильевичем, который в Санкт-Петербурге, было так. Мы знали, что он пьет водку, но не запоем, а по случаю, но выпьет на грош, а дури на рубль. Хозяйка его сильно переживала и просила, чтобы как-то ему помочь. Я стал его уговаривать, чтобы он обратился к матушке Макарии и уговорил его. Он поехал со мной в дорогу, но все твердил, что сам хозяин над собой: может пить, а может не пить.
      Приехали мы к Матушке, я ему говорю: “Подходи да на колени встань и проси”. Но он подошел, сел на табуретку и стал говорить о своей нужде. А она ему: “А зачем тебе помощь, ведь ты сам хозяин: хочешь — пьешь, хочешь — не пьешь”. Он и рад, говорит: “Да, Матушка”. — “А зачем ты тогда приехал, иди”. И по сей день он пьет, а ведь мог бы получить исцеление по молитвам Матушки, да только гордость помешала.
      Есть у меня третий брат, Иван Васильевич. В детстве он болел корью, и зрение его стало плохое. Вторая болезнь пришла, когда он был уже взрослым. Что-то стало болеть у него в груди, и так его сильно мучила эта болезнь, что он временами от боли падал и терял сознание.
      Однажды надо было помочь Матушке — выкопать картошку на ее огороде. Я собрал своих родных, взял и его с собой. Сначала он чувствовал себя нормально, но после тяжелой работы на огороде болезнь начала его мучить. Спать нам постелили на полу рядом с кроваткой Матушки, и мы легли отдыхать. Приступ болезни у Ивана стал таким сильным, что он стал кричать.
      Я подошел к Матушке и стал просить ее смиловаться над Иваном. Иван, преодолевая боль, взмолился: “Матушка Макария, помоги мне!” — “Ладно, помогу”, — ответила она и тут же стала молиться. Иван утих и заснул. А Матушка и говорит мне: “Вот теперь он не будет так болеть, и жизнь Господь ему продлил. Теперь он поживет!” Как Матушка сказала, так и есть: Иван получил исцеление и живет по сей день.
      А у Ивановой жены Татьяны болели ноги в ступнях. Многих она врачей прошла, все средства испробовала, однако ноги так и не вылечила, и не могла быть помощницей Ивану в домашнем хозяйстве. И вот однажды боль в ногах у Татьяны поутихла, и она смогла приехать вместе с Иваном к матушке Макарии. И стали они оба просить у нее помощи. Матушка и говорит: “Врачи не могут, а Бог все вылечит!” Так и случилось — ноги у Татьяны поправились.
      Через чудеса, которые творила матушка Макария, многие обращались к Богу, обретали веру и становились на истинный путь.

Из письма Е.С. Тимошенко (город Калуга)

     Сразу после смерти Матушка со мной во сне очень много разговаривала, но когда просыпалась, то все забывала. А два раза она мне сказала очень ясно.
     В храме святителя Николая работала псаломщица. И вот одна женщина сказала, что ей отказали в пенсии. Я очень расстроилась, думаю: “Как же человек будет жить?” Набрала ей хлеба, молочка, яичек, селедочку и отдала.
     Как-то я пришла домой, прилегла и вдруг сзади меня голос ясно услышала: “Пенсию ей принесли четырнадцать тысяч рублей”. Так и оказалось на самом деле. А то ведь я все думала, как ей еще помогать.
      Как-то Матушка мне сказала: “Раздай все свое имение, а то тебя обворуют. И ты не горюй, пока у тебя ничего не будет, я тебя к себе возьму”. Она сказала: “У тебя поломают замки, а если ты поставишь еще, все равно сломают”. И уже начинается нападение вражие, ну что Господь даст.

Воспоминания Н.И. Уколовой
(посёлок Новодугино Смоленской области)

      Заболела я, когда мне было тридцать девять лет. Сначала я лежала в больнице в Новодугино, потом меня направили в Вязьму, а там положили в хирургическое отделение. Есть я почти совсем не ела, даже молока не хотела пить. Похудела на десять килограммов, врачи решили, что рак, и я сама так же думала.
      Пришел ко мне старый хирург и начал расспрашивать, когда меня рвет и как. После разговора он сказал, что хирургии в моей болезни делать нечего, надо меня выписывать. Я плакала, просила: “Режьте, только чтоб легче было”, — а он говорит: “Резать нечего, выписывайтесь”.
      Потом я поехала в Москву, в больницу. Там по 6 таблеток сразу пила, в день 18 штук, по 24 укола делали, по пол-литра чего-то заливали в вену. Пролежала я так три недели, вроде чуть легче стало, и меня выписали.
      Я доехала до сестры — и мне опять плохо. Мы позвонили в больницу, и меня опять положили на три недели. Собрали консилиум профессоров, чтобы выяснить, что же со мной. Никто точно не мог сказать, все удивлялись: по моей болезни не должно быть такое состояние, в каком находилась я. Опять пролечили меня три недели и выписали.
      Потом подсказали мне обратиться к бабкам. Они что-то почитают, и мне сразу становилось легче, и поем даже. А назавтра становилось как и прежде.
      И вот дали мне адрес матушки Макарии. Я поехала к ней за советом: что мне делать, умирать или кого искать лечиться. Приехала к Матушке, а она мне: “Всех колдунов объездила?” Я спрашиваю: “Что мне делать, опять ложиться в больницу или умирать дома?” Матушка и говорит: “В больнице тебе делать нечего, ни один врач порчу не вылечит. Если Бог тебе не поможет, то никто не поможет. Я буду просить Бога, а ты молись, чаще причащайся, постись и ко мне еще приезжай”. Вот так я стала ездить к Матушке.
      Сначала она давала водичку пить четыре раза в день и растираться маслицем через день. Я чувствовала, что как только разотрусь, мне и легче. Поехала к Матушке спросить, нельзя ли растираться маслицем каждый день. Она сказала, что нельзя.
      Мне становилось легче и легче, и однажды Матушка сказала: “Все пройдет”. И, действительно, все прошло!
      Она и экзему мне вылечила на руке. Много разных вопросов я спрашивала у Матушки, а она наставляла. А однажды я у нее встретила мужчину из Вязьмы. Он мне сказал: “Был я первый пьяница, валялся под забором. И вот решил обратиться к матушке Макарии. Теперь я не пью и не хочу вина. Матушка меня вылечила!”

Рассказ Е.А. Дорошаевой (город Москва)      

      Много лет болела я хроническим бронхитом. А начиная с 1995 года кашель меня просто замучал.
     17 июля 1997 года прихожане нашей церкви, во главе с настоятелем о. Олегом, поехали в Тёмкино. Несмотря на свою болезнь, собралась и я.
      Погода стояла холодная и дождливая. Ночевать всех нас положили на сеновале, а у меня был сильный жар.
     На могиле Матушки я просила исцелить меня. Наутро все стали обливаться водой из святого источника. Трижды окатилась ледяной водой и я.
      Некоторое время спустя архидиакон Иосиф вдруг говорит мне: “Лиза, вы совсем не кашляете”. И верно, кашель и жар пропали. Матушка Макария исцелила меня от моей застарелой болезни.
      Спустя несколько дней мой муж, Юрий Сергеевич, приехал с Кипра. Там он сильно ожег ноги, такие струпья были, что страшно смотреть. Я смазала его раны привезенной из матушкиного, источника водой, освященной на ее могилке. И вскоре кожа на ногах у мужа стала как у новорожденного ребенка.

Рассказ О.А. Ивановой (город Москва)

     У моей дочери Валерии в двенадцать лет на руке вдруг появилась короста от плеча до локтя. Врачи ничем не могли помочь. Мне дали освященное матушкой Мака-рией масло, я стала им растирать дочку, и дней через десять болячки опали, кожица на руке стала нежной и светлой.

Воспоминания Надежды Титовой (город Москва)

      К матушке Макарии первый раз поехала году в 1973-1975. Поезд пришел в Тёмкино ночью, пошла в гостиницу. Дежурная спрашивает: “На какое предприятие вы приехали?” Я говорю, что приехала к матушке Макарии, а дежурная говорит: “Наша гостиница держится на одних приезжих к матушке Макарии”.
      Дежурная потом мне рассказала, что лежала в больнице вместе с матушкой Макарией, немножко ухаживала за ней, но не верила тому, что о матушке Макарии рассказывали. А когда выписывалась, Матушка ей сказала: “Вот ты не веришь мне, а когда-нибудь все равно придешь ко мне”. Прошло десять лет, у ее сына вдруг отнялись ноги; ему тридцать лет, а он ходить не может. Лечили его и в Москве, и местные врачи — ничего не помогало. Взяли такси и повезли его к матушке Макарии. Матушка Макария как увидела и говорит: “Я же говорила, что ты придешь ко мне”. Выслушала, дала маслица, водички. Через некоторое время сын выздоровел.
      Утром я сажусь на попутный автобус, а местные женщины скоро заговаривают, и первый вопрос: “Вы, наверное, к матушке Макарии?” У меня сильно ступни болели, не могла на них наступать, больше в резиновых сапогах ходила, чем в туфлях, и нервы были никуда. От автобуса до дома матушки Макарии десять домов надо пройти, на ступни наступаю, как на гвозди. Пришла к дому — у калитки еще пять человек ждут своей очереди. Говорят, по субботам и воскресеньям всегда так, потому что отовсюду приезжают. Подошла моя очередь, худощавая женщина лет пятидесяти пяти впускает меня в дом, просит говорить с Матушкой коротко и только о главном. Матушка Макария тогда еще сидела, одета была в подрясник, а на голове ослепительно белый, накрахмаленный апостольник. Я сказала, что у меня болят ноги и нервы, потом спросила, как Матушка себя чувствует. Матушка пожаловалась, что чувствует себя плохо. Во время нашего разговора я выкладывала то, что для нее привезла из гостинцев, похоже ее это не интересовало. Потом мне принесли маслице и водичку, матушка Макария сказала, как ими пользоваться. Я поблагодарила Матушку и стала уходить. Уходя, я почувствовала, что еще приеду к матушке Макарии. Когда женщина провожала меня из дома, на пороге сидела кошка и просто не выпускала меня, женщине пришлось ногой отталкивать кошку. А когда прошла половину пути до проезжей дороги, на меня напал петух, он не пускал меня, пришлось взять прут и отбиваться. Прошла еще немного и вспомнила, что не отдала деньги, которые приготовила. Пришлось возвращаться. А женщина говорит: “Вот почему тебя кошка не выпускала, а деньги иди сама отдай Матушке”.
      Когда дошла до проезжей дороги, то ахнула — ведь столько прошла, а про боли в ногах забыла, мне стало страшно идти дальше: вдруг опять будет больно наступать на ноги. Стою, жду попутный автобус или машину, день очень пасмурный, народу вокруг ни души, тишина, покой, которого в Москве не бывает, стою, отдыхаю. Вдруг смотрю: передо мной стало светло, как будто сзади солнце проглянуло, оборачиваюсь — нет солнца, а передо мною все еще светло. Когда приехала в Москву, некоторое время (месяц — два) боли в ногах еще были, но уже терпимые. Это было счастье.
      Второй раз я приехала к матушке Макарии через год с лишним. Была осень. Матушка Макария тоже сидела, но обслуживали ее уже другие люди. Еще несколько бабушек сидели и в первой комнате. Матушка была в полузабытьи, но когда я сказала, что приехала за советом и стала рассказывать, Матушка оживилась. Советы Матушки были короткими, конкретными, однозначными, и мне показалось, что Матушка так советует, желая мне добра, я буквально почувствовала ее участие в моих сомнениях. Я так же, как в первый раз, стала выкладывать то, что привезла, а когда дала в руку Матушке шоколадку, она вдруг с силой бросила ее через себя. Я поняла, что шоколадку привезла зря, а мне так хотелось сделать Матушке что-нибудь приятное.
      В третий раз я была у матушки Макарии летом. Но Матушка была уже совсем больная. Матушка лежала, по-моему, уже почти не слышала меня. Как пользоваться маслицем, мне сказала бабушка, которая принесла маслице и воду.
      Все три раза к матушке Макарии четыре километра я шла пешком, но обратно всегда ехала на попутном автобусе или машине и почти не ждала транспорта, все складывалось очень удачно.
      Женщина, которая возвращалась от матушки Макарии вместе со мной, говорила, что у нее очень тяжелая болезнь и что она жива только благодаря Матушке и ездитк ней уже восемь лет.
      А еще дежурная рассказала, что одна женщина пришла к Матушке, жалуясь, что у нее падает скот, что она так бедна, что ничего Матушке не принесла. Матушка Макария дала ей денег (около двадцати трех рублей). И эта женщина рассказывала дежурной, что именно за эту цену купила себе поросенка.

Воспоминания В.В. Романовой (город Москва)

      В 1993 году приобрела журнал “Русский паломник”, в котором было напечатано жизнеописание схимонахини матушки Макарии. Полюбила я матушку Макарию сразу и перечитывала рассказ о ней несколько раз. А на Троицу 1995 года приобрела и замечательную книгу “Богом данная”. Прочитала я эту книгу и загорелась желанием побывать у Матушки на могилке и поклониться ей. Но тогда я не знала дороги, да и не было у меня попутчика.
      В 1998 году очень уж захотелось мне съездить на Святую землю, в Иерусалим, но средств на поездку не было. Выход только один — сдать комнату жильцам. Но делать это мне никогда не приходилось, боялась обмана от незнакомых людей.
      И вот в середине июля этого же года вижу сон: “большое здание, по обе его стороны — двери, в которые стоят две длинные очереди. Узнаю, что все эти люди идут поклониться матушке Макарии.
      Встаю и я в очередь, попадаю внутрь здания и людей вокруг меня уже не вижу. Стою я в центре большой комнаты, посреди которой одр в виде высокой постели, а на ней полулежит матушка Макария, одетая по-монашески. Думаю: “Какой хороший момент подойти к ней и взять благословение”.
      Подошла, стою совсем рядом и вижу ее радостной, красивой и улыбающейся. Говорю: “Матушка, благословите!” Она меня благословляет, и я решаюсь спросить у нее, как мне быть и сдавать ли комнату людям. И опять говорю ей: “Матушка, благословите мне принимать людей, а то я бедная и у меня нет денег на поездку в Иерусалим”.
      Матушка на это отвечает: “Так ты уж и бедная?” — “Да, бедная”, — отвечаю ей. Помолчав, Матушка говорит: “Ну что ж, принимай, но только занимайся с теми, кого примешь, по часу словом Божием”.
      И вдруг матушка Макария уже стоит, а я около нее совсем близко-близко. И отчетливо вижу ее прекрасное белое-белое лицо, ее большие-большие небесного цвета глаза и алые губы. Сама же Матушка высокого роста, прямая, вся такая аккуратная и складная, в монашеском одеянии. Она подает мне тряпичную черную сумочку, и в ней что-то лежит на донышке, затем небольшую блестящую тележку и показывает, чтобы я закрепила на ней сумочку.
      Сделала, что велела Матушка, и пошли мы вместе по улице; я же постоянно оборачиваюсь и смотрю, рядом ли Матушка. Показался трамвай, я почти бегу, боясь опоздать на него, и все смотрю, где же Матушка. Трамвай остановился, я одной ногой встала на ступеньку, а другой стою на земле и жду, когда Матушкаподойдет. Но она стоит невдалеке и смотрит на меня, как будто вышла провожать меня в дорогу. И я проснулась...
      Долго размышляла я над своим сном: есть ли это благословение Матушки на мою поездку на Святую землю и на то, чтобы принимать людей на квартиру и заниматься с ними Словом Божием. Поведала я об этом сне своему духовнику из Троице-Сергиевой лавры, на что он мне ответил с веселой улыбкой и теми же словами, что и матушка Макария.
      А некоторое время спустя, под вечер 24 июля, я вышла посидеть около моего подъезда и разговорилась с сидевшей здесь женщиной. И вот она меня спрашивает, не хотела бы я сдать комнату, а то люди ходили, искали. Вдруг подходит к нам молодой парень и спрашивает: “Не сдает ли кто в этом подъезде комнату?” Сначала я словно потеряла дар речи, что отвечать ему.
      Не могла поверить, что так быстро найдутся желающие.
      — Ты хочешь снять комнату? — спрашиваю его.
      — Нет, не я, а мама с моей сестрой. Я живу здесь рядом в общежитии, приехал из Молдавии, работаю на строительстве Храма Христа Спасителя.
      А вечером мои жильцы уже пришли ко мне. И Словом Божиим я с ними занималась... А они помогли мне подправить обвалившуюся после похорон мамину могилку.
      ...И наконец, на празднование Преображения Господня, была я в Иерусалиме. Два месяца прожила я там в Горнем монастыре, неся послушание. За это время приезжало туда много паломников, и среди них была Мария из Калуги, с которой и свел меня Господь по молитвам матушки Макарии. Мария при расставании дала мне свой калужский адрес и телефон.
      По приезде в Москву меня не оставляла мысль о поездке на могилку матушки Макарии. Но только через два года, 18 октября 1996 года, я со своей знакомой смогла отправиться в Тёмкино. Ехать решили через Калугу и, приехав туда, узнали, что поезд на Тёмкино уже ушел. Вот и пришлось тогда воспользоваться гостеприимством моей новой знакомой Марии и переночевать у нее, чтобы наутро отправиться дальше в путь.
      Через три с четвертью часа мы были на станции в Тёмкино, и нам предстояло пройти еще по асфальтированной дороге четыре километра. Не доходя до деревни, нас догнал на велосипеде мальчик лет десяти и, остановившись, спросил:
      — Вы к матушке Макарии?
      — Да, — отвечаем ему.
      — Я вас провожу и к святому источнику Ильи Пророка, и в домик матушки Макарии.
      Мы были несказанно рады, что Матушка послала нам в провожатые этого мальчика. После же оказалось, что этот мальчик, по имени Тимофей, сам живет в матушкином домике со своей мамой и многочисленными братишками и сестренками.
      Тимофей все нам показал и рассказал, что знал о Матушке. На могилке Матушки с моей попутчицей мы остались одни. Все там было прибрано. Горела неугасимая лампада, всюду цветы, иконочки. Яркое солнышко, ласковый ветерок, пение птиц и удивительный покой — никуда не хотелось уходить от этого благодатного места.
      Но надо было успеть на поезд, и мы отправились в обратный путь. Лишь отошли немного от села, как останавливается догнавшая нас машина, и водитель предлагает довести нас до станции. Так без особого труда, счастливые и радостные, добрались мы до станции и снова едем в Калугу.
      Эта удивительная поездка к матушке Макарии навсегда останется в моей памяти, и надеюсь, что Господь еще сподобит побывать на ее могилке.

 
 
 
 

 

И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло. /Откр. 21. 4/. Блажени нищии духом: яко ваше есть Царствие Божие. Блажени алчущий ныне: яко насытитеся. Блажени плачущий ныне: яко возсмеетеся. Блажени будете, егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят... Возрадуйтеся в той день и взыграйте: се бо мзда ваша много на небеси.                                            /Лк. 6,20-23/

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     “Мир для человека есть как бы книга, которую он исписывает своими делами, как письменами, которые имеют начало, но конца не имеют; отнюдь не забудется во веки веков (все, что ни сотворит) человек от самого рождения до самой смерти... по смерти все они имеют быть разобранными по слогам, будет прочитано каждое сложение так, как сложит его человек, и каждое сложение получит свою часть, воздаяние”.(30) Так говорит книга посмертных вещаний преподобного Нила Мироточивого.
      Книга жизни схимонахини Макарии дописана до конца. Мы старались как можно подробнее рассказать об этой выдающейся подвижнице Православия. В книге много написано о ней как о человеке. Но есть надежда, что нам удалось хоть немного показать и ее духовную сущность, то, что является уже достоянием вечности. Жизнь этой подвижницы еще раз убеждает нас в том, что всегда, во все, даже самые трудные, времена жили и живут среди нас люди святые, в ком Божья Правда не умирает. В скорбные времена Господь воздвигает людей с непогрешимой совестью, облекает их силою чудотворения и ставит на виду у всех, чтобы светили они всем нам. “Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного” /Мф. 7,21./, — учит Христос. Для сомневающихся праведники эти, то есть люди высочайшей нравственности, являлись еще и решительным указанием истины. Они зримо показывают нам, как надо жить по Евангелию: “Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его” /Лк. 11,28./ и каких духовных высот можно достигнуть на этом пути.
      На примере схимонахини Макарии мы видим, как изо дня в день на протяжении многих долгих и трудных для нее лет, она живет, казалось, обыденной жизнью, идет “путем делания, растворенного смирением”. И мы видим, как смиренно принимает она волю Божию. “Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления Многих” /Мф. 10,45/.
      Наверное, могла умолить она Господа и Царицу Небесную, чтобы многие из испытаний, ее постигших, прошли стороной. Но она, наоборот, еще больше смиряет себя и не противится смотрению Божию, а только терпит все обиды, оскорбления и унижения, терпит до последнего вздоха, зная, что только так обретается Царствие Небесное: “Кто возвышает себя, тот унижен будет: а кто унижает себя, тот возвысится” /Мф. 23,12/.
      “Как бы ни был человек праведен и чист, а есть в нем стихия греха, которая не войдет в Царство Небесное, которая должна сгореть: вот и грехи наши горят и сгорают нашими страстями”.(31) Но этим только не объяснить смысла страданий схимонахини Макарии. “Все размышляют о тексте: “Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое...” — писал священник. — Признаю, что мы Христовы... и чем больше мы страдаем, тем больше, значит, мы “не от мира”. Почему все святые, вслед за Христом, так страдали? Соприкосновение с миром и погружение в него дает боль последователям Христа, а безболезненными себя чувствуют только дети мира сего”.(32)
      На примере жизни нашей современницы матушки Макарии читатель видит, как разительно отличается материально зримый идеал в системе ценностей мира сего от истинного совершенства в мире горнем.
      “Не всеми одинаково серьезно сознается важнейшее в наших духовных путях значение созерцания жизненного пути святых, — писал священник Александр Ельчанинов. — Многие говорят: “У меня есть Евангелие, у меня есть Христос — мне не нужны посредники”. Иные, может быть, не скажут этих самоуверенных слов, но фактически не прибегают к помощи святых в периоды (а у кого их не бывает) духовного упадка. Ведь что такое всякий святой? Тот же человек, но который, пройдя по правильному пути, нашел то, чего ищем мы все — Бога. Как же нам не вглядываться в них и не брать Пример с них, не идти за ними! Собственно, “святость” — задача каждого из нас в меру его сил”.(33)
      “Могила праведника вызывает к себе особое отношение. Между ушедшим в могилу праведником и нами заключается родственный союз. Как первыми христианскими светильниками были гробницы мучеников, так и теперь могилы праведников, после наших храмов, являются вторым для нас алтарем, — писал в начале 1920-х годов духовный сын одного из выдающихся подвижников. — Все здесь дорого и близко сердцу: и сама свежесть могилы, и мягко мерцающая лампада, и ощущение сырости и тления кругом, и тихо нашептываемая молитва, и плавно раскачивающиеся деревья — всё вместе создает мягкую, теплую атмосферу братства живых и мертвых, в котором и жить хорошо, и умирать не страшно”.(34)
      Могилу схимонахини Макарии посещают не только ее духовные чада, но и многие из тех, кто получал и получает по сей день ее помощь. На источнике они набирают воды, ставят ее вместе с привезенным из дома маслом на могилку и молятся об исцелении от недугов. А дома применяют эту воду и маслице как освященные самой Матушкой. Приезжают на могилку и многие из тех, кто читал о ней в “Московском журнале”, “Русском паломнике”, “Державе”(35), кто прочел книгу “Богом данная”. В 1995 году к российскому изданию этой книги прибавилось и зарубежное, богато иллюстрированное издание, вышедшее в Соединенных Штатах Америки под названием “Beloved sufferer. The life and Mystical Revelations of a Russian Eldres: Schemanum Makaria”. В Свято-Германовском братстве, в Калифорнии (США), был создан иконописный образ подвижницы, а также тропарь и кондак ей. А в России тропарь, кондак и молитву к блаженной схимонахине Макарии составил старейший московский священник протоиерей Михаил Труханов, много лет духовными узами связанный с ней. Духовные чада Матушки сделали посвященный ей видеофильм.
      В 1997 году Православным информационным агентством был снят и показан фильм “Схимонахиня матушка Макария” (режиссер Н. Шевченко). Художники К. Тихомирова в 1994 и А. Беретов 1999 году написали портреты выдающейся подвижницы, а иконописица О. Жукова в 1998 году — ее образ.
      В 1995 году на ее могилке был установлен большой дубовый крест и металлическая ограда, а затем воздвигнута над ее могилой сень (архитектор Т. Кудрявцева).
      Подготовительные работы длились два года, и срок установки заранее никто не знал. Наконец, к 28 июня 1997 года все было готово. Запечатлеть это событие приехало из Москвы и телевидение.
      С утра небо было серое, накрапывал дождь. Но лишь кровля сени была поставлена и над ней водружен крест, тучи на небе разошлись и засверкало яркое-яркое солнце, светившее два дня.
      После работы посмотрели в церковный календарь: день 28 июня был кануном Недели Всех Святых в земле Российской просиявших и днем памяти Тихона Калужского — небесного покровителя Матушки, чье имя она носила много лет.
      В том же 1997 году на доме подвижницы была установлена памятная табличка с надписью: “Здесь жила схимонахиня Макария”. А благодарные жители Вязьмы водрузили у святого Ильинского источника узорный металлический памятный крест, на котором укреплен образ святого пророка Ильи.
      В 1999 году на могиле Матушки будет установлен беломраморный памятник с гравированным распятием и скромной надписью славянским уставом:

Схимонахиня
МАКАРИЯ
18.06.1993
67-и лет

     Каждый год 18 июня, в день окончания земного пути Матушки, собираются к могиле многочисленные ее почитатели. Духовенство служит панихиду, а затем приехавшие вспоминают о своих встречах с подвижницей. Вот что рассказывала однажды Антонина Кашина: “С матушкой Макарией я встречалась дважды. Я страдала многими недугами, а от болей в животе иногда ходила полусогнувшись. Часто и подолгу болели и мои дети.
      Не однажды обращалась я к разным цыганкам, гадалкам, экстрасенсам. Одна мне сказала: “Тебе “сделано”, расплачивайся золотом или деньгами” — и назвала такую сумму, что я больше к ней не поехала. Много я потратила денег и времени, а пользы не было никакой. И всякий раз при общении с ними я испытывала какую-то неприязнь и нечистоту.
      Однажды сотрудница по работе дала мне адрес матушки Макарии и сказала, что она помогает молитвой. Сама я тогда не молилась, даже крест носила не всегда.
      Матушка была очень маленькой, сидела на кровати вся в черной монашеской одежде. Спросила, что болит. Дала мне святой воды и святого маслица и объяснила, как следует ими пользоваться. Мне очень хотелось узнать, кто же мне “сделал”, но Матушка сказала, что этого знать не следует, чтобы в отместку не делать тому человеку зла.
      Разговаривала Матушка со мной любезно, называя меня ласково Тонюшкой. Я как-то побаивалась Матушки, зная, что она может зреть чужие грехи, но Матушка ни в чем меня не обличила. А из гостинцев больше всего была рада круглому московскому хлебу.
      По дороге домой у меня сильно болела голова. Женщина, с которой я возвращалась от Матушки, сказала, что это выходит моя болезнь.
      В другой раз поехала я к Матушке Успенским постом. В этот раз я не смогла купить круглого хлеба, но зато везла сыр, колбасу, ветчину и другие вкусные продукты — тогда я не имела никакого представления о посте. И не успела я переступить порог дома, как Матушка спрашивает: “А хлебушка ты мне привезла?” — дав тем самым понять, что ничего этого можно было и не привозить.
      Матушкиным “хожалкам” я привезла плащ-дождевик, по платку, но их дома не оказалось. Встретил меня молодой человек, белокурый, кудреватый, плотный. Он сидел рядом с Матушкой, и я стеснялась открыть при нем Матушке свою душу говорить. К тому же он предупредил, что Матушка слаба и ее долго занимать вопросами нельзя.
      Он налил мне святой воды, маслица, обещал по назначению передать мои подарки, а продукты положил в холодильник. Я спросила, как молиться за Матушку, и он ответил: “Как за схимонахиню Макарию”.
      Когда я уходила. Матушка сказала: “Я пока не умираю. Я, Тонюшка, еще поживу”.
      Дома, как и в первый раз, я несколько дней приходила в себя. Постепенно самочувствие мое улучшилось. Но, главное, мне стали встречаться православные люди, которые давали читать интересные духовные книги, водили меня в церковь, помогали добрым советом. Менялись мои взгляды, и я постепенно переходила на другой путь жизни. В моей семье все приняли святое крещение, а мы с мужем повенчались.
      Меня к Матушке очень тянуло, но съездить к ней так и не выбралась. Все пыталась выяснить, жива ли она: только узнала о ее смерти из журнала “Русский паломник”. Через три дня я поехала с сыном на могилку, там мы молились, и то, о чем я просила тогда Матушку, она исполнила”. А затем читала Антонина Дмитриевна свои стихи:

          На могиле Матушки Макарии

К твоей могиле в день весенний
Главу склоняю низко я.
Что ты меня на путь спасения
Своей молитвой привела.

Преемница Отцов Вселенских,
Их духом ты была сильна
И в уголок Земли Смоленской
Народ бесчисленный вела.

Мы шли к тебе и днем, и ночью,
Неся тоску, печаль и боль,
Твои ж измученные очи
Дарили радость и любовь.

Сама Владычица Вселенной
Входила в дом убогий твой,
Светясь красой неизречённой
И материнской добротой.

За подвиг веры и смиренья,
Что ты являла в мире зла,
Тебя избранницей своею
Царица Мира назвала.

Твоя постель была Голгофой,
И ты, сгибаясь под крестом,
Свой путь прошла без слез и воплей,
Как воин истинный Христов.

Твоя постель, как поле битвы,
И ты, прикованная к ней,
Острей меча своей молитвой
Разила ратников теней.

Мы жили в суете кипучей,
Грехи Содома превзойдя,
И над Москвой нависли тучи,
И содрогнулася земля.

Сверх человечьих сил молиться
Пришлось тебе, не зная сна,
И наша грешная столица
Была тобою спасена.

Что воздадим тебе мы ныне?
Последний твой устроим дом,
Роняя слезы на могиле,
Лампаду вечную зажжем.

Печальница земли Российской!
Когда и наш приидет час,
Внимая песне херувимской,
Молися Господу о нас.

      Возможно, у читателей книги появится желание посетить могилку великой печальницы Земли Российской. Проехать к ней можно так: из Москвы ночным поездом  “Москва — Смоленск” надо доехать до Гагарина. В 5 утра отсюда отходит автобус на Тёмкино. В Тёмкино, рядом с остановкой, за сельмагом вы и найдете кладбище. Автобус возвратится из райцентра через час. Отправившись на нем в обратный путь, уже кдвум часам дня вы сможете вернуться в Москву. А если позволяет время, вы можете увидеть домик, в котором жила схимонахиня Макария, набрать целебной воды из источника, осмотреть живописное село, и вечерним семичасовым автобусом добраться до станции, в Москву же вернетесь за полночь.
      Кроме того, из райцентра Тёмкино отправляются автобусы и поезда на Вязьму и Калугу. А оттуда до Москвы добраться не трудно. Через Тёмкино ходит и поезд “С.-Петербург — Калуга”.
      На могилу великой печальницы земли Российской можно попасть и на экскурсионном автобусе.

      Дорогой читатель! Вы держите в руках уже четвертое издание книги о матушке Макарии. Со времени выхода первой о ней публикации прошло пять лет, и имя ее сегодня широко известно не только в России, но и во многих странах ближнего и дальнего зарубежья.
      Нередко читатели книги, узнав мой адрес или номер телефона, звонят или пишут. В письмах чаще всего рассказывают, какое впечатление произвело на них жизнеописание великой старицы. Все они, как правило, люди простосердечные, которых Господь называл “труждающимися и обремененными”.
      “С огромным интересом прочитала книгу о матушке Макарии, — пишет М. Малышко из Украины, — и не могу Вам не написать. Эта книга для меня — потрясение! ...Живу я одна в Евпатории, а вся моя семья рассеяна по разным государствам, и нет денег ни у кого из нас, чтобы съехаться всем вместе в России. Да, именно в России, так как для детей нет будущею ни в Крыму, ни в Казахстане. ...Мы все об этом очень скорбим и молим Господа бога через предстательство матушки Макарии о соединении всех нас в одном месте в России”.
      “Прочитав книгу, я сразу же поехала к Матушке, — пишет Р. Леонова из Москвы. — Нашла родник и была на могилке. ...Описание жизни матушки Макарии перевернуло всю мою душу. Почему же мне не суждено было ее раньше встретить?”
      Матушка Наталья Дивакова рассказывала, как переданное мной в больницу жизнеописание схимонахини Макарии помогло ей справиться с тяжелой травмой головы.
      Случаев таких много, но как их собрать? Именно поэтому была создана Инициативная группа по сбору материалов о схимонахине Макарии, возглавил которую старейший московский протоиерей, кандидат богословия и известный духовный писатель о. Михаил Труханов.
      “Братья и сестры”. — писали члены Инициативной группы в своем обращении. — Всем нам дорога память о подвижнице Православия схимонахине Макарии, которую мы с любовью просто называли Матушкой. “Праведниками мир стоит”, — говорит народная пословица, и подвигом схимонахини Макарии была неустанная, ни днем ни ночью не прекращающаяся молитва за всех нас и наше многострадальное отечество.
      С разных концов нашей страны ехали к Матушке люди за духовным советом, в надежде получить по ее молитвам исцеление от гнетущих недугов. Слезно просила схимонахиня Макария Спасителя и Царицу Небесную исцелить приходивший к ней страждущий люд и переложить их болезни на нее. И мы с вами получали исцеление нашей души и тела.
      Сколько тысяч и тысяч исцеленных прошло перед ней за многие годы ее подвижнической жизни — один Бог ведает. “Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих/Ин. 15,13/, — говорит Господь, и именно такой любовью ко всем нам была богата печалъница и заступница народная матушка Макария. И по сей день, когда ее уже нет с нами, мы идем к ней на могилку с нашими нуждами и болезнями и просим о ее небесном заступничестве — она слышит и помогает нам.
      Память о христианском подвиге схимонахини Макарии всегда будет жить в сердцах, благодарных людей. Мы же, кого она поддерживала своим духовным советом, молитвой, исцелением, в знак благодарности перед светлой памятью ее, должны засвидетельствовать об этом.
      Созданная Инициативная группа по сбору сведений обо всех подобных случаях (прижизненных и посмертных) просит всех вас, ваших родных, близких и знакомых сообщить нам письменно, как можно подробнее, все случаи духовной помощи и исцелений по молитвам схимонахини Макарии, в том числе и ее посмертные явления. В конце вашего свидетельства сообщите, когда это произошло, полностью вашу фамилию, имя и отчество, год рождения и место жительства. Письма можно послать Секретарю Инициативной группы по адресу: 125252 Москва, А-252, до востребования, Дурасову Геннадию Петровичу.
      Собранные Инициативной группой ваши, братья и сестры, свидетельства, будем надеяться, послужат основанием для церковного прославления выдающейся подвижницы схимонахини Макарии”.(36)
      Известно, что в монашестве всегда сосредотачивались и накапливались духовные силы народа. Россия всегда жила идеалом христианской святости. И есть надежда, что праведная жизнь схимонахини Макарии может стать ярким примером для многих. А память о ее христианском подвиге долго будет жить в сердцах благодарных россиян. И как говорит Святое Евангелие: “Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного” /Мф. 5,1 б/.
 

Тропарь,
глас 4-й:

      Возлюбленная Богородицею великая страдалица мати Макарие! Ты в жизни своими молитвами помогала страждущим, и ныне моли Христа Бога спастися душам нашим.

Кондак,
глас 8-й:

      За твое, мати Макарие, смирение и терпение Господь даровал тебе Свою святую благодать, дабы ты своими деннощными молитвами испрашивала у него исцеления недужным и утешения скорбящим и призывала приходящих к тебе к покаянию и к жизни по вере Христианской. Услыши ныне, праведная мати, нас грешных и молися Христу Богу о спасении душ наших.
 
 

МОЛИТВА К ПРАВЕДНОЙ МАКАРИИ

      О, Праведная мати Макария!
      Ты сама с детских лет терпела нужду, и голод, и холод, и бесприютные скитания, навсегда болезнью приковавшие тебя к постели.
      Ты сама всю жизнь терпеливо, безропотно и смиренно несла крест любви своей к Богу и ближним, потому и была для многих светочем, излучающим пример терпения, смирения и любви.
      Ты сама в скорбной беспомощности своей обретала облегчение, утешение и радость только в Божественной благодати, даруемой за смиренную непрестанную молитву ко Христу Богу и Его Пречистой Матери, Приснодеве Марии.
      И знаем мы, как многих скорбящих ты утешала, малодушных наставляла и направляла ко Христу и Церкви Православной. Знаем и то, что молитва твоя о болящих и бедствующих всегда по вере приходящих была и целительной, и благодетельной.
      Веруем мы, что и ныне за свое смирение, за свою праведность ты. Матушка, удостоена от Господа блаженного пребывания со святыми в обителех небесных. Веруем мы, что и ныне ты не оставляешь безутешными всех просящих твоей помощи и твоих святых молитв.
      О, Праведная мати Макария!
      Вознеси ныне ко Господу свою дерзновенную молитву о нас, многогрешных, да помилует Он нас, по велицей милости Своей, и да простит грехи наши. Да укрепит Господь волю нашу, чтобы жить по заповедям Его и пребывать верными чадами в Церкви Православной.
      Помоги нам, Матушка, своими святыми молитвами, чтобы неуклонно шествовать по спасительному пути, указанному Христом, и все в жизни творить во славу Божию. Аминь.
 
 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Об этом см. подробно: Поспеловский А. Подвиг веры в атеистическом государстве// Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. — М., 1991. С. 68-89; Аксючиц В. Атеистическая идеология. Государство. Церковь//Там же. С. 213-233.
2 Софроний, иеромонах. Старец Силуан. — Париж, 1952. С. 169.
3. Родион, священник. Люди и демоны. Образы искушения современного человека падшими духами. — Калуга, 1992. С. 100.
4. Софроний, иеромонах. Указ соч. С. 97.
5. Родион, священник. Указ. соч. С. 36-63.
6. Там же. С. 51,58.
7. Там же. С. 58-59.
8. Афанасьев А.Н. Древо жизни. —М., 1982. С. 391. Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия. Книга 1. — Тверь, 1992. С. 60.
9. Софроний, иеромонах. Указ. соч. С. 165.
10. Родион, священник. Указ. соч. С. 12,62.
11. Таисия, монахиня. Русское православное женское монашество XVIII-XXвв. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. С- 3.
12. Яковлева АН. “Ерминия” Дионисия из Фурны и техника икон Феофана Грека//Древнерусское искусство. — М., 1984. С. 18.
13. Фаррар Ф.В. Жизнь Иисуса Христа. - СПб., 1904. С. 162-163.
14. 0 цели христианской жизни. Беседа преп. Серафима Саровского с Николаем Александровичем Мотовиловым. — Сергиев Посад, 1914. С. 17.
15. См.: Отец Алексей Мечев. — Париж, 1970. С. 81, 88.
16. Макарий Египетский. О совершенстве//Цит. по; О цели христианской жизни... С. XXIV-XXVI.
17. Библейская энциклопедия. — М., 1991.Т. 2. С. 176.
18. Там же. С. 176.
19. Софроний, иеромонах. Указ. соч. С. 181.
20. О цели христианской жизни... С. 17.
21. Софроний, иеромонах. Указ. соч. С. 75.
22. Родион, священник. Указ. соч. С. 17.
23. Там же. С. 87.
24. Цит. по: Родион, священник. Указ. соч. С. 77.
25. Там же. С. 15.
26. Добротолюбие. — М., 1905. Т.1: С. 22.
27. Св. Иоанн Златоуст. Полное собрание сочинений — СПб., 1898. С. 722, Т. I, Кн. II.
28. Дамаскин (Орловский), иеромонах. Указ соч. С. 10-11.
29. Св. Иоанн Златоуст. Полное собрание сочинений, Т. III. С. 205.
30. Посмертное вещание преподобного Нила Мироточивого Афонского.
31. Ельчанинов Александр. Записи. — М., 1992. С. 14.
32. Там же. С. 14.
33. Там же. С. 65.
34. Московский батюшка. — М., 1994. С. 111.
35. Печальница земли Российской//Московский журнал, №10,1993;
Схимонахиня Макария // Русский паломник (Калифорния, США) №8, 1993; Старица Макария // Держава, №1, 1995.
36. Праведниками мир стоит // Держава, №3 (6), 1966. С. 102-103.
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

Дом  в  котором  жила  матушка  Макария  и  её  могила. с.Тёмкино, Смоленской области. Фото автора.

 

©  Copyright  2000-2003  "ВСЕЛЕНСКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ"